На стене таракан копошится.
За окном Полтараки ползет умирать
И над ним черный ворон кружится.
Иннокентий спускается в мрачный подвал —
Подземелье наполнено смрадом.
Он решает устроить большой карнавал,
Предваренный военным парадом.
Иннокентий в раздумье обходит углы,
Шевеля стеариновой свечкой:
«Здесь прекрасные дамы, стройны и смуглы,
Будут в карты играть перед печкой.
Кирасиры, своим сапогом топоча,
Их на вальс пригласят неуклюже…»
Зашипела и вовсе погасла свеча —
Иннокентий шагает по лужам.
Он рукою скребет по осклизлой стене,
Он зовет громогласно и внятно:
«О прекрасный Панкрат! Поспеши же ко мне
И открой мне дорогу обратно!»
Старый дворник Панкрат сильно пьяный лежит
И призыву из мрака не внемлет.
Высоко в небесах черный ворон кружит,
Ревматичные крылья подъемлет.
Иннокентий привычно садится на стул,
Поглощенный светил созерцаньем.
Вот уж утренний ветер над крышей подул —
Отвечают светила мерцаньем.
Иннокентий не сводит задумчивых глаз
С возникающих в небе явлений.
Небосвод озарился, мелькнул и погас —
Иннокентии исполнен сомнений:
Существует ли все, что горит в небесах,
Или это всего лишь картина?
Скоро полночь пробьет на кремлевских часах.
На лице у него — паутина.
Кто другой бы сидел — Иннокентий встает
И решительно ходит по крыше,
Под ногами его рубероид поет.
Иннокентий взволнованно дышит.
Он спускается с крыши — он понял, в чем суть,
Дева в бочке подштанники плещет.
Он хватает ту деву за нежную грудь.
Средь небес черный ворон трепещет.
Иннокентий вращает коленчатый вал,
Шестерня под рукою скрежещет.
Покачнулся автобус и в пропасть упал,
Вместе с ним — Иннокентьевы вещи.
Пассажиры безумные в пропасть глядят,
Над паденьем ехидно смеются.
Пять ученых мужей прах горстями едят
И о камень сединами бьются.
Иннокентий сдувает пылинку с манжет,
Упираясь в скалу альпенштоком.
На конце альпенштока — портрет Беранже,
И Горация томик — под боком.
Он уже на вершине. Он снял сапоги —
Над строкою Горация плачет.
Между тем уже полночь: не видно ни зги.
Иннокентий Горация прячет.
Вот и «Скорая помощь» стоит под скалой.
Пассажиры дерутся с врачами.
Черный ворон летает над их головой,
Поводя ледяными очами.
Иннокентий стоит на своей голове,
Презирая закон тяготенья.
Мимо юная дева, а может быть, две,
Проходя, вызывают смятенье.
Иннокентий гордится своим либидо,
Юным девам он делает знаки,
Но внезапно, въезжая в красивом ландо,
Появляется скот Полтараки.
Эту деву иль двух он желает увлечь,
Перед ними он кобелем пляшет.
Иннокентий, чтоб дев чистоту уберечь,
Полтараки отчаянно машет.
Полтараки отходит на десять шагов,
Чтобы в челюсть ему не попало.
Изумленная дева при виде врагов
Покачнулась — и в шахту упала.
Полтараки, поверженный, мрачно лежит.
Иннокентий спускается в шахту.
Черный ворон бессмысленно в небе кружит,
Совершая бессменную вахту.
Иннокентий глядит на токарный станок,
Восхищенней вращеньем детали.
Искрометная стружка летит между ног,
Раздается визжание стали.
Одинокие токари ходят гурьбой,
Аромат источая мазута.
Иннокентия видят они пред собой,
Назревает кровавая смута.
Иннокентий, от них отбиваясь сверлом,
За переднею прячется бабкой.
Он под самую крышу взмывает орлом
И кидает в них норковой шапкой.
Отродясь не видали такого в цеху —
Токарь шапкою наземь повержен.
Иннокентий, как птица, парит наверху,
Вероломством рабочих рассержен.
Там, где пели станки, все в руинах лежит.
Иннокентий безмерно страдает:
Он то волосы рвет, то куда-то бежит.
На плече его ворон рыдает.
ИВАНОВ
Иванов на остановке
В ожиданье колесницы.
В предвкушенье кружки пива —
В понедельник утром жизнь тяжела.
А кругом простые люди,
Что, толпясь, заходят в транспорт,
Топчат ноги Иванову,
Наступают ему прямо на крыла.
И ему не слиться с ними,
С согражданами своими —
У него в кармане Сартр,
У сограждан в лучшем случае — пятак.
Иванов читает книгу.
И приходят контролеры,
И штрафуют Иванова —
В понедельник утром все всегда не так.
Он живет на Петроградской,
В коммунальном коридоре
Между кухней и уборной,
И уборная всегда полным полна,
И к нему приходят люди
С чемоданами портвейна
И проводят время жизни
За сравнительным анализом вина.
А потом они уходят.
Только лучшие друзья
И очарованные дамы
Остаются с Ивановым до утра.
А потом приходит утро,
Все прокурено и серо.
Подтверждая старый тезис,
Что сегодня тот же день, что был вчера.
— Какие вам необходимы зрители на концерте? Каковы ваши взаимодействия?
БГ: — Которые слушают и реагируют. Энергия, которой мы обмениваемся с залом и которую генерируем друг другу, — это 90 процентов всего концерта. Это то же самое, что и некоторые особенные моменты в отношениях мужчины и женщины.
— Как рождается музыка?
БГ: — Она не рождается. Она есть, ее надо только услышать.
— Что появляется раньше: стихи или музыка?
БГ: — Чаще — фраза или одно-два слова, которые почему-то правильны. Они быстро находят свою музыку (как правило) и ждут остальных. Иногда приходятся долго искать. А вообще, главное — не мешать…
— А как бы вы определили рок, что отличает его от других музыкальных направлений?
БГ: — Определить — значит ограничить.
— Разумеется, и все же у людей отчего-то есть потребность формулировать и определять. Хотелось бы услышать определение рока.
БГ: — Но нужно ли року, чтобы его определяли?
— Как вы попали на телевидение?
БГ: — О, это интересно. Люди из телевидения приходят к нам как-то и говорят: «„Два тракториста“ — замечательная песня, мы хотим ее снять». «Хорошо, снимайте». — «Но в ней нужно выбросить трактористов!» — «Зачем?» — «А слово „тракторист“ нельзя произносить по телевидению!» Я их спрашиваю: «Ребята, а вы случайно с ума не сошли?» Они говорят: «Да мы-то не сошли, но у нас начальство. Если так снимем — не пропустят». — «Хорошо, — говорю. — Что вы предлагаете?» — «Ну, пианисты».
Вот так… Но это было давно, когда я думал, что таким путем можно чего-то добиться. Теперь я не позволю ради появления на экране портить песню.
ДВА ТРАКТОРИСТА
Широко трепещет туманная нива.
Вороны спускаются с гор.
И два тракториста, напившихся пива,
Идут отдыхать на бугор.
Один Жан-Поль Сартра лелеет в кармане
И этим сознанием горд;
Другой же играет порой на баяне
Сантану и «Weather Report».
Джоанна Стингрей, восходящая певица из Лос-Анджелеса, приезжала в СССР в середине 80-х годов. Она встретилась с «Аквариумом» и была так очарована их музыкой, что в 1986 году тайно вывезла в США их кассеты, а также кассеты еще трех ленинградских групп. Вернувшись в Америку, она выпустила пластинку избранных песен «Красная волна: четыре группы из СССР», которая стала дебютом «Аквариума» в США.
Пришла Джоанна Стингрей к Бобу — на ночь себя предлагать. А Боб ее спрашивает: «А ты можешь двигать?» У Джоанны в голове все смешалось: чем двигать, как двигать, зачем двигать, когда двигать? Головой покачала да и ушла ни с чем.
ОНА МОЖЕТ ДВИГАТЬ СОБОЙ
Она может двигать,
Она может двигать собой
В полный рост —
Она знает толк в полный рост.
Мама, что мы будем делать,
Когда она двинет собой?
Алый шелк, вещие сны,
Ветви ивы, фазы луны —
В полный рост,
Она знает толк в полный рост.
Мама, что мы будем делать,
Когда она двинет собой?
Кроткий нрав, возвышенный чин,
Великая стройка, новый почин —
В полный рост,
Она знает толк в полный рост.
Мама, что мы будем делать,
Когда она двинет собой?
Она может двигать,
Она может двигать собой
В полный рост —
Она знает толк в полный рост.
Мама, что мы будем делать,
Когда она двинет собой?
КОГДА ТЫ УЙДЕШЬ
Когда-то я был воспитан,