Выбравшись на поверхность, Логов еще раз убедился в том, что слухи часто не соответствуют действительности. Он внимательно осмотрелся и пришел к выводу, что люди, проживающие в тринадцатом, внешне не отличаются от людей, скажем, из пятого. Логову понравилось, что номера домов, изображенные на стенах, были огромны. Он знал, что сделано это для того, чтобы прибывшие извне быстрее отыскивали нужные им жилища и без необходимости не мозолили глаза местным жителям. И все равно, такая предусмотрительность понравилась ему.
Не все, наверное, было так уж плохо в тринадцатом, как это представлялось людям из более благоустроенных районов. Прохожих было довольно много. Они шли мимо Логова сплошным потоком, оживленно переговариваясь о чем-то своем, некоторые неодобрительно оглядывались на него. Не сразу, но он понял, что здесь не принято было стоять на месте, такой человек выглядел неестественно и подозрительно.
Обнаружив на одном из домов нужный номер, Логов тотчас направился к месту назначения, нарушать местные обычаи резона не было.
И вот он отыскал нужный подъезд, консьерж записал его фамилию и время прибытия в свой толстый журнал наблюдений и разрешил Логову воспользоваться лифтом. Квартира Вика располагалась на седьмом этаже.
Немного помедлив и зачем-то причесав волосы, Логов позвонил в дверь.
— Проходи, для тебя всегда открыто, — донесся до него чуть приглушенный голос друга.
Он прошел в относительно чистое, но не ухоженное помещение, скорее напоминающее склад, чем жилую комнату. За большим письменным столом сидел Абзацев. Выглядело это так, будто он экзаменатор и намерен принять у Логова зачет по математической физике.
— Здравствуй, Вик!
— Не думал, что ты придешь.
— Почему? — удивился Логов.
— Ты у нас теперь герой. Тебя по телеку показывают.
— Разве? Не знал.
— На днях тебя видел.
— Я что-нибудь говорил?
— Нет, по-моему. Ты стоял возле глобуса Марса и был сосредоточен. Говорил кто-то другой.
— Это не считается.
— Я все равно был рад тебя увидеть.
— Соскучился?
— Нет. Я не сентиментален.
— Зачем же ты позвал меня?
— Ты улетаешь и больше не вернешься. Я хотел с тобой попрощаться. Мы с тобой больше никогда не увидимся, — сказал Вик грустно.
— А говоришь, что не сентиментален!
— О, меня интересуют не чувства, а, если можно так сказать, философия момента. Ты, наверное, думал о том, каково это — знать, что никогда больше не сможешь увидеть привычный мир, который внезапно станет для тебя недоступным? Ну и как? Спокойно переносишь свое будущее путешествие в один конец?
— Зачем ты хочешь это знать?
— Мне тоже пора подготовиться к путешествию в один конец.
— Не понимаю, о чем это ты?
— Все очень просто. Я скоро умру. Не исключено, что не доживу до твоего старта. Два месяца — для меня это огромный срок. Слишком большой.
— Перестань говорить ерунду! Знаешь, мы с тобой еще молодые люди, нам рановато думать о смерти!
— Разве ты не просмотрел мое досье в сети? Там ясно сказано: неизлечимо болен. Понимаешь, я болен. И болен неизлечимо. Мне нечего добавить, я с этим живу.
Логов не понимал, какую игру затеял Вик. Наверное, его слова были как-то связаны с литературой. Наверняка предполагается, что собеседник сможет отыскать скрытый аллегорический подтекст в его высказывании, после чего Вик подхватит разговор и ввернет пару остроумных и смешных фраз.
— Меня не собьешь, — сказал Логов, насупив брови. — Не знаю, какую игру ты затеваешь, но я должен честно тебя предупредить, на меня не рассчитывай. Мне кажется, что сегодня мы должны поговорить серьезно. Кто знает, может быть, мы с тобой и в самом деле видимся в последний раз.
— Я действительно неизлечимо болен, — сказал Вик, в его глазах блеснули слезы.
— Постой, Вик! Я специально посмотрел в сетипедии, термин «неизлечимо болен» означает только то, что у тебя могут возникнуть сложности в достижении практического бессмертия. Неужели ты веришь, что люди когда-нибудь обретут бессмертие? Прости, но вряд ли это будем мы с тобой.
— Я скоро умру. Это произойдет независимо от того, веришь ты мне или нет. Осталось шесть недель. Это все, на что я могу рассчитывать.
— Не верю.
— Почему?
— Мы живем с тобой в благословенные времена, когда развитие медицинской помощи гарантирует людям нашего возраста полное излечение от всех известных болезней. Мне легче поверить в то, что Марс заселен злобными монстрами, чем в то, что наша современная медицина не справится с твоими болячками.
Логов вытащил из кармана куртки медблок и направил его на Вика, он был настроен решительно. Это был самый простой способ дать другу надежду.
— Сейчас мы тебя, как следует, протестируем. Уверяю, что останешься довольным.
Несколько минут ушло на инициализацию Вика в сети скорой помощи и установление связи с базой данных. Наконец индикатор на медблоке стал зеленым, процесс пошел.
— Сейчас я излечу тебя от позорных мыслей о смерти. Скорее всего, твой медблок неисправен. Подожди минуту. Предоставим действовать моему, и все прояснится.
— Это ни к чему. Результат известен.
Уже через три минуты исследование организма было завершено. Диагноз показался Логову совершенно диким и невозможным: «Пациент неизлечим. Оставшееся время жизни шесть недель».
— Что это значит? — удивился Логов.
— А я тебе что говорил! — ответил Вик с какой-то противоестественной гордостью.
Дело приняло неожиданный и крайне неприятный оборот. Нужно было обязательно разобраться во всем этом безобразии, чтобы потом не пожалеть. Логов вызвал своего врача-куратора из Агентства. Тот, понятное дело, перепугался и долго отказывался вести разговор без протокола.
— Послушайте, Логов, чего вам от меня нужно? Ваши показатели здоровья удовлетворительны, вмешательства специалистов не требуется. Зачем вы меня вызвали?
Пришлось рассказать про друга Вика и про странный диагноз, который ему поставил медблок.
Рассказ куратору не понравился. Но о протоколе он больше не вспоминал.
— Поистине нужно быть последним идиотом, чтобы перед полетом на Марс оказаться в обществе неизлечимо больного человека! А если вы заразитесь и умрете? Что прикажите с вами делать? Отстранить от полета? О чем вы думали? Или у вас есть лишняя пара миллиардов, чтобы заплатить неустойку?
— Перестаньте ругаться и займитесь делом.
Куратор скорчил недовольную гримасу, но вынужден был согласиться с тем, что пришло его время поработать. Логов знал, что врач свое дело знает. В конце концов, он отвечал за успех миссии. Переселенец мог прилететь на Марс и погибнуть из-за какой-то ерунды. В этом случае Агентство не могло наказать провинившегося человека. Другое дело куратор. Вот кто ответит за неудачу по всей строгости. Он будет наказан жестоко и беспощадно. Так что работать перед стартом врач должен был на совесть.
Через десять минут куратор успокоил Логова.
— Все в порядке. Болезнь вашего друга, по счастью, не заразна. Угрозы вашему здоровью нет.
— А что будет с Виком?
— Он умрет. Как и было объявлено.
— Ничего нельзя сделать?
— Нет.
— Что у него?
— Неизвестная ранее генетическая мутация.
— Разве генетические болезни не лечат?
— Не все так просто.
— Но везде написано, что генетические болезни лечат.
— Подождите, Логов, дайте мне сказать.
— Пожалуйста, говорите.
— Лечение вашего друга противоречит общественным интересам. Это просто невыгодно. Было бы странно, если бы общество стало вдруг действовать себе во вред.
— Не понимаю. Объяснитесь.
— Не могу. Это закрытая информация.
— Последний вопрос. Я могу как-нибудь помочь Вику?
— Ну-у-у, мне-то откуда знать? — удивился куратор. — Я не знаю, кто принял решение о болезни вашего друга, во всяком случае, не Агентство — это точно. Здесь замешена политика.
— Я правильно вас понял, что если будет принято политическое решение, Вика можно будет вылечить? — переспросил Логов.
— Исключить этого я не могу, но очень сомневаюсь, что найдутся люди, которые согласятся этим заниматься. — Хорошо, дальше я постараюсь сам. Спасибо, доктор. Вы мне помогли.
— Мой совет: бросьте это дело. Иногда лишние эмоции или не вовремя проснувшаяся совесть становятся нашими злейшими врагами.
— Я подумаю, но вряд ли у меня есть выбор.
— Подождите, пользуясь случаем, хочу напомнить, что вам надлежит два раза в день принимать рыбий жир по столовой ложке после еды, запивая стаканом чуть теплой воды.
— Спасибо, я помню.
Ситуация сложилась не самая простая. Логов не знал, что предпринять, к кому обратиться. Он знал лишь то, что обязан попытаться спасти своего друга. Наверное, если бы у него был опыт налаженной социальной жизни, если бы он к тридцати годам научился отстаивать свои интересы в общественных организациях, он бы знал, что конкретно ему следует предпринять. Но тогда бы он, скорее всего, не согласился отправиться на Марс без обратного билета.