С присущей ему проницательностью Слотердайк намечает контуры будущей «борьбы гигантов» — проповедников покаяния и модернизаторов: «Идеалистическую партию в ней будут представлять сторонники новой умеренности. Они возглавят атаку на своих противников — материалистов, требуя сокращения всех форм кинетического экспрессионизма до приемлемого экологического минимума». Эта «этика будущего, враждебная экспрессии и эмиссии, будет стремиться изменить прежнее цивилизационное направление, требуя сокращения там, где прежде делалась ставка на увеличение, и… призывая к самоограничению там, где прежде провозглашалось самовыражение». В таком режиме дефицита «каждый отдельный человек как вкладчик (shareholder) атмосферы, других природных систем будет распоряжаться выделенным ему крошечным эмиссионным кредитом». Переходя на агрессивный язык Реформации, Слотердайк называет эту тенденцию «экологическим шовинизмом», который требует самоограничения, экономности и высшей добродетельности во имя выживания человеческого рода и справедливого распределения того немногого, что есть в наличии[104].
Можно называть мир, который мы построим в таком случае, хорошим или плохим, но не стоит ожидать, что призывы к умеренности возымеют успех. Такие апелляции к культуре самоограничения противоречат «не только реактивным силам экспрессионистической цивилизации, но и пониманию движущих сил всех высоких культур. А если стремление к сохранению самости не связано с волей к ее росту, они парализуются». Поэтому «культура, в которой гражданские права получат излишек, расточительство, роскошь», предопределена. Миллиарды людей на южных континентах и в самом деле стремительно вступают в эпоху растущих потребностей. Широкая палитра возможностей, свобода потребления, мобильность, мода, глобальные коммуникации, скорость, массовая культура, углубление знаний о себе и о мире — все это неотъемлемая часть Модерна. Этот феномен не внешняя сторона, а форма бытия современного индивидуума. Радикальное ее оскопление равносильно программе перевоспитания, изначально основанной на насилии.
Совершенствование человека
Разница между спасением мира при помощи строгого самоограничения и более или менее жестких программ по перевоспитанию человека крайне мала. Тот, кто видит проблему в человеческих склонностях, ставит знак равенства между совершенствованием мира и «совершенствованием человечества»[105]. Только глубокие преобразования внутренней природы современного человека, а также его фундаментальное психическое переустройство могут приостановить апокалипсис. На вопрос о том, как человечеству избежать «мегабедствий», Деннис Медоуз отвечает: «Для этого должна измениться человеческая природа… Боюсь, по генетическим причинам нам будет сложно решить такую глобальную проблему, как изменение климата»[106]. В голосе Медоуза слышится отчаяние — он не видит шансов избежать разрушительного цивилизационного кризиса. Его коллега Йорген Рандерс заигрывает с авторитаризмом. Рудольф Баро, наирадикальнейший сторонник культур-революционного «самоизменения» современного человека, дошел до того, что выселил мелкие духовные общины из «мегамашины» промышленного капитализма. Проект совершенствования человека имеет давнюю историю. Существует два основных его извода. Аскетический вариант требует самосовершенствования посредством отказа от всего «несущественного», от всяких безделушек и роскоши. Крайняя его форма — отшельничество. Человек, пошедший по этому пути, в одиночестве, отказываясь от всех телесных радостей, стремится к святости. Это было распространено в монастырях раннего Средневековья: отказ от частной собственности, строгая дисциплина, полное подчинение индивидуума общинной жизни, будни, заполняемые молитвой и медитацией. Сюда же относится и целибат. Второй метод совершенствования человека — в той или иной степени принудительное государственное перевоспитание, от идеологической индоктринации до исправительных лагерей. Наиболее востребован он был коммунистической идеологией и практикой. При этом речь здесь шла не только о преодолении буржуазного подхода к жизни и самоочищении революционеров в чистилище классовой борьбы. Новое общество, построение которого коммунисты провозглашали своей главной целью, требовало нового человека. С ветхим Адамом построить коммунизм было невозможно. Лев Троцкий, теоретик «перманентной революции» и практик красного террора, пророчески сформулировал проект психического переформатирования человека: «Когда человечество поставит под контроль анархические силы общества, его можно будет обработать в ступке и реторте химика. Впервые человечество увидит себя в роли сырья или в лучшем случае — физического и психического полуфабриката»[107]. «Ступкой», в которой перемалывали ветхого человека, стали лагеря ГУЛАГа, реторта — это ведьмина кухня современной генной инженерии.
Рудольф Баро: субсистенция плюс спиритуализм
Мимо идеи о «новом человеке» не прошло и экологическое движение, преимущественно те его направления, которые видят корень всех зол в потреблении. Рудольф Баро и тут наиболее радикально сформулировал то, о чем другие говорят в обтекаемых выражениях. По его мнению, экспансивная динамика капиталистических производственных отношений отражается в структуре потребностей индивидуума. Концентрация капитала и психологическая установка на потребление как цель жизни взаимообусловлены. Поэтому борьба между капиталом и трудом никогда не выведет из ловушки роста, напротив, будет все больше затягивать в нее. Увеличение оплаты труда и объема социальных услуг не дает остановиться мотору роста: «Краткосрочные выгоды человека в ипостаси зависимого от господствующих отношений наемного работника противоречат его долгосрочной выгоде»[108]. История предлагает всего две модели решения этих глубинных противоречий: «Что-то вроде платоновского государства с его стражами закона, которое сегодня принимает формы супербюрократической диктатуры, или социалистическое революционное движение масс, питающих надежду любыми средствами достичь цели». То есть либо навязывающая потребности диктатура, либо социокультурная революция, которой придется не только поставить под общественный контроль производственные механизмы, но и перепрограммировать человеческую психику: «Из экологического кризиса не выйти, если огромное множество индивидуумов не приподнимется над своими непосредственными и компенсаторными интересами»[109].
Чтобы преодолеть стремление к «все больше», недостаточно взывать к здравому смыслу. Здесь у Баро намечается псевдорелигиозный поворот. Сначала он вспоминает «американского романтика» Генри Торо, современника Маркса, проповедника простой, естественной жизни, одного из первых, кто ратовал за гражданское неподчинение. Индустриальный Модерн с его безостановочным ростом производства и потребления Торо считал дорогой к рабству: «Любое лишнее имущество — ограничение свободы». Что ж, вполне в духе средневековых францисканцев и доминиканцев, которые отрекались от личного имущества ради духовной свободы. В этом они подражали Иисусу, на которого ссылается Баро: «Не собирайте себе сокровищ на земле. Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше». Баро отдает себе отчет в том, что поворот в сторону «меньше» в прямом смысле слова означает «психологическую революцию». Аскетическая самореализация означает «перешагивание через себя к другому человеку и человечеству, к природе в целом, да куда угодно, главное не выйти за рамки гуманности»[110].
Разочарованно признав, что «зеленые» не хотят покидать «Титаник», а лишь стремятся «отсрочить коллапс цивилизационного механизма», Баро оставил активную политику и полностью сосредоточился на «внутреннем мире». На практике это нашло выражение в различных экспериментах с коммунами, а в итоге он предпринял путешествие в Орегон к тогдашнему верховному гуру Бхагвану Шри Раджнишу (он же Ошо), основавшему центр духовного просветления и сексуального либертинажа. На теоретическом поприще Баро писал там свой последний крупный труд «Логика спасения»[111]. Здесь его диагноз и терапия еще радикальнее. Пытаясь понять движущие силы «логики самоистребления», которая, по его мнению, овладела цивилизацией, он шаг за шагом переходит от «индустриальной мегамашины» к безудержному извлечению прибылей из капитала, от него к «европейской космологии» и «необузданному „Я“ белого человека», потом опять к патриархату, «мужскому Логосу», «утраченному равновесию между мужским и женским началами» и, наконец, к исходному пункту, из которого антропологическое развитие еще задолго до капиталистического Модерна двинулось по ложному пути, — к человеческому «антропоцентризму» и «эгоцентризму».
Если грехопадение заключается в противопоставлении, с одной стороны, «Я» общине, а с другой — человека природе, то заблудшему человеку нужно проделать долгий путь назад к истокам цивилизации, чтобы еще раз начать все с начала. Это и есть «логика спасения» Рудольфа Баро: «глубоко преобразованное сознание» должно создать новую культуру, проникающую в «самые глубокие слои нашего генотипа».
Баро формулирует следующие принципы этой новой культуры.
«Приоритет исконных ритмов и циклов жизни над развитием и прогрессом. Больше счастья возможно лишь тогда, когда мы будем делать меньше истории».
Индустриальная цивилизация должна усвоить «основывающийся на самодостаточной экономике стиль жизни со свойственной ему добровольной простотой и экономной красотой»: «Нельзя мучить и понапрасну губить животных, заниматься туризмом, ездить на машинах, принимать большинство лекарств, участвовать в банковских денежных операциях, углубляться в любую позитивистскую науку и т. д.»