16
К дому бабушки Абдулла подошел в полдень. Было очень жарко. Его белая нейлоновая рубашка прилипла к лопаткам, платок, подложенный под воротник, был мокрый насквозь, хоть отжимай. Абдулла то и дело стряхивал кончиками пальцев капли пота со лба. Открывать ему не спешили, и Абдулла, переложив тяжелый чемодан из руки в руку, поднажал на дверь плечом.
Посреди двора бабушка Ходжар-буви купала внука и при виде Абдуллы с шумом уронила в таз большой кусок мыла, взметнув целый фонтан брызг. Она всплеснула руками и засеменила к Абдулле, вытирая руки о фартук.
— Да буду я твоей жертвой, дитя мое, Абдулла-джан!
Ходжар-буви целовала его в щеки, не переставая говорить:
— Ах ты, мой славный! А мы-то волновались! Почему на этот раз так задержался? Здоров ли? Как поживают домашние, как отец? Как его здоровье, ох, давно болеет, вот несчастье-то… Как Шаходат?
— А как вы сами поживаете? Как дела у дяди? Как поживает ваша сноха? — Он задавал ей свои вопросы, иначе она могла бы расспрашивать без конца.
— Я-то здорова, сынок. Здоров и дядя твой, и сноха наша, слава аллаху, все трудимся. Да вот маленький меня замучил. Абдулла, эй, Абдулла! Чего же ты, глупыш, не здороваешься со старшим братом?
— Здравствуйте!
Сидящий в тазу малыш шлепнул звонко ладошками по мокрой груди. Ходжар-буви и Абдулла рассмеялись.
— Бабушка, а ведь он уже большой!
— Конечно, большой, уже четыре года исполнилось! Жалко, не в тебя пошел, ты смирный был, послушный. А этот все куда-то пропадает. Целый день на улице. Вот и сейчас еле его дождалась. Прибежал — весь в пыли, с головы до ног. И рубаху порвал!
Абдулла присел возле малыша, вынул из таза кусок мыла, положил на траву.
— Значит, вот ты какой у нас шалун, а?
— Она неплавду говолит, — прошептал малыш. — Я не шалун. Бабушка! Я так и буду тут сидеть?
— Можешь вылезать, хватит. Все равно через минуту грязный будешь, — проворчала Ходжар-буви.
— Где мои штаны?
Абдулла достал с перилец помоста пыльные штаны, встряхнул их и подал малышу:
— Сможешь сам надеть?
— Конечно, Абдулла-ака…
Мальчуган отвернулся и стал надевать штаны.
— Ну, что вы там возитесь, идите сюда, — услышали они голос Ходжар-буви.
Абдулла взял за руку своего двоюродного братца и поднялся вместе с ним на террасу. После короткой молитвы Ходжар-буви стала приглашать Абдуллу сесть за стол, но он не соглашался.
— Жарко очень, бабушка, — оправдывался он.
— Ну подожди, я сейчас быстро чай приготовлю, попьешь с дороги.
— Тогда можно я немножко прогуляюсь с Абдуллой?
— Только не задерживайся.
Они вышли за ворота, и маленький Абдулла, увидев вдалеке, в самом конце улицы, детей, играющих в мячик, потащил туда старшего брата. Абдулла постоял там немного, посмотрел на ребятишек.
— Ну, пойдем обратно, — сказал он малышу.
Однако тот не послушался. Абдулла отправился один и на полдороге остановился. «Может, она дома?» — подумал он и пошел в другом направлении, к воротам Гюльчехры. Ворота были распахнуты настежь. Абдулла заглянул во двор — тихо, никого не видно. Он заколебался: то ли подождать, то ли зайти, то ли уйти. Только повернулся, как увидел Алишера, едущего на осле, с двумя большими вязанками клевера по бокам. Абдулла поздоровался с ним и спросил, где Гюльчехра.
— Она ушла к саю сказал Алишер. — Для ее макета нужна какая-то трава. Вот она и хочет собрать.
— Давно ушла?
— Да с утра. Может, позвать?
— Нет, спасибо. А до сая далеко?
— Далеко. Во-он, видите, это тальниковая роща. А потом сай[6]. Абдулла-ака, может, сбегать за ней?
— Спасибо. Наверно, она сама скоро подойдет. Если увидишь, скажи, что я приехал.
— Хорошо.
— Абдулла-ака, — обратился к нему Алишер, — скажите, а в Ленинграде хорошо?
— Мне нравится.
— Я тоже, когда буду большой, поеду в Ленинград учиться. Так отец говорит, и мама согласна.
— Мама? — поразился Абдулла.
— Не родная мама, — пояснил Алишер и оглянулся, словно опасаясь, что его могут подслушать. — Моя новая мама…
«Вот уже и новости, — подумал Абдулла. — Значит, у них мачеха… Мачеха!»
Он окинул взглядом Алишера. Нет, вроде неплохо выглядит паренек. И одежда хорошая, исправная.
— Зачем тебе клевер? — спросил он, представляя себе в лицах, как мачеха грубо приказывает пасынку ехать на поле.
— Это для моих кроликов. У меня их десять штук. Пойдемте, Абдулла-ака, посмотрим. Большие-пребольшие.
— Ладно, потом… — Абдулла провел рукой по лицу, как бы стирая неприятное видение. — Так ты скажи сестре, что я приехал.
Хорошо.
После разговора с Алишером он решил не откладывать свидание с Гюльчехрой. А бабушка подождет… Солнце пекло немилосердно. Может, поэтому очень длинной показалась ему дорога. Абдулла весь вспотел, наконец снял с себя рубашку, забросил ее за плечо.
С облегчением вздохнул он в тальниковой роще. Здесь было намного прохладнее. «А она хорошее место отыскала, — подумал Абдулла. — Почему же мы сюда раньше не приходили?» Тут он вспомнил, что они днем-то никогда и не гуляли, а ночью сюда, пожалуй, не доберешься: дорога трудная, неровная.
Он быстро прошел через рощу и очутился у берега сая. Гюльчехры не было видно. «Может, ушла?» Сердце у него застучало. Встав на цыпочки, Абдулла увидел в просвете между кустами маленькую зеленую полянку и направился к ней. Раздвинув ветви тальника, он остановился как вкопанный. Прямо у самой воды на розовом мохнатом полотенце лежала на спине Гюльчехра, закинув ногу за ногу. Лицо ее было закрыто несколькими листиками щавеля. Короткое узкое платье открывало ноги до середины бедер. Девушка была босиком и слегка покачивала маленькой узкой ступней. Ложбинка на груди в вырезе платья то увеличивалась, то уменьшалась в такт ровному дыханию.
Пожирая ее глазами, Абдулла, стараясь не наступать на сучья, тихонько подобрался к девушке и замер. Потом опустился на колени возле ее изголовья. Когда его губы коснулись листика щавеля на ее глазах, Гюльчехра вскрикнула и схватилась рукой за сердце.
Абдулла расхохотался.
— Ух, я так перепугалась. Абдулла, это ты? — с дрожью в голосе спросила девушка и одернула платье.
— Нет, не я! Ты спишь?
— Как тихо ты подошел! Разве так можно?.
— А ты очень испугалась?
— Чуть сердце не выскочило…
Девушка улыбнулась, села напротив Абдуллы.
— Когда ты приехал?
— Полтора часа назад.
— А откуда ты узнал, что я здесь?
— Я встретил твоего брата…
— Значит, он знает, что ты пошел ко мне?
— Может, и догадался. А что? Что тут такого, если он даже и догадался? Самад, например, может к тебе приходить без всяких предосторожностей и днем и вечером. А чем я хуже его?
— Самад другое дело. Самад мой помощник. Все в кишлаке об этом знают. Ну ладно. А почему ты на этот раз так задержался? Я тебя ждала гораздо раньше. Уж не знала, что и думать.
— У меня были дела.
— Уж не с девушками ли? — спросила Гюльчехра. — Скажи честно.
Абдулла рассмеялся:
— Нет, я сочинял статью на основе своей курсовой работы. Ее хотят опубликовать в журнале «Известия Академии наук СССР».
— Да неужели? — обрадовалась девушка.
— Да. Об этом сообщил мой руководитель. Я этого никак не ожидал.
— А какая тема?
— О радиационных поясах Земли. Их недавно аппаратура на спутниках зарегистрировала.
— Ну и как, одобрили статью?
— Да, решили напечатать. Если напечатают, будет много разговоров.
— Хороших разговоров?
— Надеюсь… Мой профессор сказал, что надо продолжать работать в этом направлении. Может получиться диссертация.
— О, это очень хорошо! Поздравляю, Абдулла, молодец!
— У русских есть такая поговорка: не говори «гоп», пока не перепрыгнешь… Послушай, я успел узнать… Говорят, в твоей семье перемены…
Девушка нахмурилась:
— Я тебе не писала об этом. Потому что… потому что до сих пор сама не пойму, плохо это или хорошо… Давай пока не будем говорить на эту тему, ладно?
Абдулла кивнул, спросил после паузы:
— А как твои дела?
Гюльчехра со вздохом развела руки в стороны, потянулась.
— Я все со своими домиками вожусь…
— До сих пор?
— Закончила макет нового кишлака.
— Хорошо получилось?
— В институте одобрили… А здесь я еще не показывала. Но старый макет колхозники видели. Вот шуму было!..
— Неужели?
— Да. Самад вечером притащил его в правление, в кабинет Нормата-ака. Там наутро должно было быть заседание актива. И в тот день утром Нормат-ака пришел позже всех, зашел в кабинет, видит, сидят люди, посмеиваются. Он спрашивает их, в чем дело, ничего не отвечают. Потом кто-то показал рукой на макет, стоящий на столе. Нормат-ака с удивлением стал его разглядывать. — Тут Гюльчехра изобразила, как удивился раис, и выпучила глаза.
Абдулла невольно рассмеялся.
— Это мне все Самад рассказывал, — продолжала Гюльчехра. — Так вот, раис удивился и спросил: «Что это?» Снова никто не ответил. Молчат, побаиваются. А то Нормат-ака раскричится, обидеть может. Он у нас человек горячий. «Что за детские игрушки у меня на столе?» — закричал раис. Тут Самад встал с места и сказал, что это уменьшенная копия нашего Мингбулака. Раис опять повернулся к макету. «Та-ак, — произнес он. — Ну что ж, поиграем в игрушки. Вот это что?» — спросил он, показывая на покосившийся домик. «Это наше правление», — ответил Самад. «А это?» — он показал пальцем на полуразвалившуюся хибарку под камышовой крышей. «А это ваш дом».
Тут все заулыбались, а Нормат-ака побагровел. Усы у него стали дергаться, как мышиные хвостики. Так всегда бывало, когда он злился. «Это чьих же рук дело?» — закричал он страшным голосом. Самад немного помедлил с ответом, а мой отец испугался, что сейчас будет скандал, и говорит раису: «Стоит ли из-за этого огорчаться? Это моя дочь сделала ради забавы. Сейчас мы все уберем…» — «Так, говоришь, твоя дочь? — переспросил Нормат-ака, повернулся к Самаду и приказал ему: — А ну-ка приведи ее сюда!»