«Интересно, как бы на моём месте поступил с этими масками Калью? — думает Пээтер. — Уж он-то не стал бы стоять столбом, не позволил бы так над собой издеваться. О, нет! Калью расшвырял бы эту тройку в разные стороны. Да ещё послал бы им вдогонку хлёсткое слово. Такое, что им бы жарко стало».
А сколько у Калью товарищей! Все ребята хотят с ним дружить. «Калью, пошли, погоняем мяч!», «Калью, иди к нам играть в шахматы!», «Калью, айда завтра вместе на рыбалку!»… А у Пээтера нет ни одного настоящего друга. Он не умеет быстро заводить приятельские отношения. Взять хотя бы Волли Кангура, — ведь они в одном классе, в одном пионерском отряде, живут в одном доме, а дружбы нет и в помине.
Правда, Волли какой-то странный, — до чего же пристало ему прозвище «девчонка», которое дал ему Пауль Оттин! С таким и дружить-то стыдно. Засмеют ещё.
Пээтер вновь разглядывает свою руку.
Фиолетовый круг ясно виден. Буквы тоже. Не отмыть, хоть тресни! Чёрт знает что за краска такая особенная!
Эх, попадись ему сейчас эти фокусники, уж он бы им показал, где раки зимуют!
Близится ночь. На улице уже совсем темно. Вийве сладко зевает, кладёт на место игрушки и начинает раздеваться.
Через час — полтора приходит домой мать.
Повесив пальто на вешалку, она приглаживает свои пушистые тёмно-русые волосы, бросает взгляд на спящую Вийве и проходит вместе с Пээтером на кухню.
В те дни, когда мать работает в вечернюю смену, они за чаем подолгу разговаривают о своих делах.
Пээтер кладёт на стол ножи и вилки, приносит еду, разливает чай, нарезает хлеб. Сейчас он за хозяина. Мать хозяйничает по утрам.
Они сидят за белым кухонным столом друг против друга.
— Ну, какие у тебя сегодня новости? — спрашивает мать, утолив первый голод. Выглядит она ещё совсем молодой. У неё живые зеленовато-серые глаза, высокий лоб; лицо смешливое, словно она всё время думает о чём-то весёлом.
Несколько раз малознакомые люди даже принимали мать и сына за брата и сестру.
Размешивая чай, Пээтер держит ложечку в левой руке. Правая лежит у него на коленях. С самого начала, ещё накрывая на стол, он старался обойтись одной рукой, чтобы мать не заметила печати.
— Ничего особенного… — отвечает Пээтер, глядя в стакан, откуда поднимается слабый пар.
Насаженная на вилку картофелина замирает на полпути. Мать наклоняет голову и внимательно прищуривается, — она уловила в голосе сына непривычные нотки. Деланное безразличие и — не то беспокойство, не то растерянность.
Скоро матери уже всё известно. Пээтер скрытен только в школе, только с посторонними. Матери он говорит всё до последней мелочи, делится с нею радостями и горестями. Правда, вначале он каждый раз думает, что не скажет ни слова, и всё-таки язык его очень скоро развязывается. Если бы у Пээтера спросили, кто его самый лучший друг, он, не задумываясь, ответил бы: «Мама!» Разумеется, только такому человеку, кому Пээтер может доверить самое сокровенное.
Мать всё ещё рассматривает красную после мытья руку сына. Глаза её снова щурятся, теперь уже весело.
— Ох уж эти мальчишки! Вечно у вас всякие тайны и приключения… Да стоит ли из-за этого вешать нос! Ну, сыграли с тобой шутку, что тут такого. В следующий раз сделаешь то же самое ты. Нельзя быть таким неженкой. Разве мы с твоим отцом, когда были детьми, мало дурачили своих приятелей. А те — нас. Ты же знаешь, мы с отцом по соседству жили… Однажды натянули на головы по чулку, завернулись в простыни и отправились вечером на улицу. Вот где было визгу!
Но разве кому-нибудь пришло в голову расстраиваться из-за того, что его разыграли?!
Рот Пээтера постепенно растягивается в улыбку. На лице, ещё сохранившем летний загар, сверкнули белые зубы.
Настроение становится лучше, на душе — легче.
Мать и сын прибирают со стола, затем укладываются в постели.
Щёлкает выключатель. Вначале кажется, будто комната погружается в непроглядный мрак. Но постепенно взгляд начинает различать длинную серебристую полосу на стене над кроватью. Это сквозь неплотно прикрытую штору в комнату проникает с улицы свет фонаря.
Вторая полоса света ломаной линией пересекает репродуктор.
Радио! Ведь сегодня транслировался концерт мужского хора! Прозевал!
У Пээтера словно память отшибло из-за этой дурацкой шутки. До чего жалко! Как ему хотелось послушать выступление хора! Весь вечер испортили фокусники в зелёных масках.
Мальчик засыпает с чувством мучительного сожаления.
Глава 3. Опять „ВП”
Утром Пээтер отправился в школу злой. Перед уходом из дому он ещё раз попытался отмыть проклятый знак, но — безуспешно.
Не успел Пээтер сунуть в парту портфель, как Калью Пийр уже закричал на весь класс:
— Что это за знак у тебя на руке? Татуировка, что ли? Ребята, ребята! У Пээтера татуировка…
Калью перегнулся через парту и схватил Пээтера за руку.
— Ты чего орёшь! — Пээтер с силой вырвал руку и спрятал её под парту, при этом он больно ушиб локоть.
Калью не унимался. Пристал, словно репей.
— Ребята, ребята! Ах, не покажешь! — кричал он. — Ах, так! Тогда заставим силой. Силой! — И ну тянуть руку Пээтера из-под парты. Изо всей мочи, словно от этого зависело невесть какое важное дело.
К ним подбегали всё новые мальчишки. Задние повскакали на парты и вытянули шеи. Поднялся гвалт и шум. Посыпались на пол карандаши и ручки. Девочки начали ругать мальчиков. Дежурный вопил, что сейчас придёт учитель. Но никто и ухом не повёл. Руку с татуировкой во что бы то ни стало надо было вытащить на свет!
Те, кто посмелее, решились помочь Калью. Правда, с оглядкой, — ведь Пээтер парень горячий, в любой момент может влепить увесистую оплеуху.
Наконец рука, вызвавшая такой переполох, была выставлена для всеобщего обозрения. Её крепко прижали к крышке парты.
Теперь каждый мог собственными глазами увидеть на руке Пээтера загадочный круг и в нём ещё более загадочные буквы.
Ого! На этот раз ребята старались не зря.
— Что это? А? Кто сделал? — воскликнул Пауль Оттин и чуть было не ткнулся своим носом-пуговкой в руку Пээтера.
— Оставьте меня в покое! — сопротивлялся Пээтер. Его светлые брови были сдвинуты к самой переносице, глаза сверкали от злости.
— Не будь жадюгой, Пээду! — продолжал Калью. — Расскажи нам, кто тебе сделал татуировку. Мы попросим и нас разрисовать. Какое-нибудь сердце, пронзённое стрелой! Ха-ха-ха!.. А что обозначает это «ВП»?
— Лучше бы попросил наколоть инициалы Вильмы Кютт! — перебил его Пауль.
Ребята дружно рассмеялись.
Хлопнула откидная доска парты, — Пээтер оттолкнул ближайшего из насмешников и вскочил. Лицо мальчика пылало, словно было растёрто махровым полотенцем.
— Что ты болтаешь!?
Пээтер поднёс кулак прямо к носу Пауля.
В этот момент кто-то схватил Пауля сзади за плечи и принялся трясти, да так, что его круглая голова заболталась из стороны в сторону.
— Покажи ему, Вильма, где раки зимуют! — кричали девочки. И Вильма изо всех сил трепала Пауля.
— Помогите! Ой… ой!.. — верещал Пауль, стараясь сбросить с плеч руки Вильмы. Но она вцепилась в него, словно ястреб в зайца. Мёртвая хватка. И не удивительно. Даже среди мальчишек далеко не каждый может сравниться с Вильмой Кютт. Для этой низкорослой смуглой девочки ни один забор не был слишком высоким, ни одна река — слишком глубокой. А толстячок Пауль даже на турнике не мог подтянуться.
Внезапно дверь класса открылась.
«Тсс!» — пролетел по рядам парт сигнал тревоги.
Вильма спрыгнула со скамейки. Пауль быстро одёрнул пиджак. Кулак Пээтера молниеносно исчез в рукаве куртки.
Весь класс с таким невинным видом смотрел в глаза стоявшего в дверях учителя, словно здесь находились розовощёкие куколки, которых только что привезли с фабрики игрушек.
Учитель математики Норман, пожилой лысый человек, неторопливо прошёл к столу. Постоял несколько мгновений, словно что-то решая. Затем погладил рукой подбородок и кашлянул. Сквозь выпуклые стёкла очков в чёрной оправе по классу скользнул знакомый всем взгляд. В нём были одновременно и строгость, и улыбка. Наконец учитель произнёс не громко и словно бы удивлённо:
— До чего у нашей Вильмы вежливое, как и подобает девочке, обхождение! Одно удовольствие смотреть.
Класс дружно рассмеялся.
Все знали, что Вильма не прочь иной раз и в футбол поиграть, и пострелять из рогатки. Недаром её любимая одежда — тренировочный костюм.
— Садитесь.
Учитель положил на стол пачку тетрадей, которую держал под мышкой, и раскрыл журнал.
А дежурный взял со стола жестяную коробочку с цветными мелками, открыл её и поставил на желобок доски. Учитель Норман очень любил пользоваться цветными мелками, когда объяснял материал.
Урок пролетел незаметно, как, впрочем, все уроки учителя Нормана. Этот человек умел сделать их занимательными, создать в классе отличное рабочее настроение. С интересом следили за объяснениями даже те, кому математика давалась с трудом, у кого по этой части, как говорится, котелок не варил. Смех был частым гостем на уроках арифметики. И, как ни странно, помогал запоминать всякие правила и формулы.
На переменке вновь началась атака на злополучную руку Пээтера. «Где и зачем?», «Кто и как?» — такими вопросами бомбардировали его в течение всех десяти минут. Разумеется, настроение Пээтера от этого не улучшилось.
Ну что им ответить?! Рассказать о зелёных масках, — все живот надорвут со смеху. Кто же поверит в такую историю! А если и поверят, то сразу начнут спрашивать, как это он, боксёр с великим будущим, позволил каким-то трём типам сыграть с собой такую глупую шутку. Где были его кулаки? Да… где они были?
И Пээтер, пытаясь избавиться от любопытных, отвечал им одно и то же:
— Ах, это просто так, я пошутил…
Наконец раздался звонок; он спас Пээтера от мучителей, которые подозревали — и не зря, — что за его ответами кроется какая-то волнующая тайна.