Сборник
ЗЕМЛЕДЕЛЬЦЫ
Составитель С. Резник
Предисловие академика Д. К. Беляева
ПРЕДИСЛОВИЕ
Читателям серии «Жизнь замечательных людей» хорошо знакомы биографии великих отечественных ученых-агрономов П. А. Костычева и В. В. Докучаева, чьи труды заложили основы научного почвоведения. В серии выходили книги о многих ученых советского времени, работавших в области сельскохозяйственной науки. Это биографии В. Р. Вильямса, Д. Н. Прянишникова, И. В. Мичурина, Н. И. Вавилова. Отдельная книга посвящена жизненному пути замечательной советской женщины-трактористки Прасковьи Ангелиной.
Сборник «Земледельцы» продолжает эту добрую и славную традицию.
Создатели сборника не стремились к тому, чтобы представить возможно большее число героев — при ограниченном объеме книги это повело бы к неоправданной краткости и поверхностной иллюстративности.
В сборнике семь документально-биографических повестей, посвященных семи замечательным труженикам земли и написанных семью разными авторами. Так как судьба каждого героя неповторима, а творческие почерки авторов между собой несхожи, то сборник прежде всего привлекает разнообразием описанных в нем событий и выведенных характеров. И вместе с тем книга воспринимается как единое целое.
Конечно, она не исчерпывает тему: герои ее отобраны из сотен и тысяч выдающихся тружеников земли, которыми так богата более чем полувековая история советского сельского хозяйства. Однако выбор героев не случаен и не произволен. Создатели сборника решили представить выдающихся деятелей разных сельскохозяйственных зон нашей страны, развернуть перед читателем различные периоды становления советского сельского хозяйства и сельскохозяйственной науки, и это им вполне удалось. Белорусское Полесье и Кавказ, Одессщина и Средняя Азия, Кубань и целинные степи Казахстана — такова «география» сборника. Семь его героев принадлежат к пяти национальностям, а трудились они в семи союзных республиках.
Но, может быть, самое примечательное, что вынесет читатель, — это глубокое ощущение неразрывной связи каждого героя сборника с судьбами родной страны.
Герой-партизан Кирилл Орловский, израненный в боях за Родину, дает односельчанам клятву возродить из пепла и привести к процветанию родной колхоз… А в то самое время, когда Орловский взрывает вражеские эшелоны, другой герой сборника, Валентин Кузьмин, работавший в глубоком тылу, в Казахстане, проводит ночь в бункере с зерном, телом своим прикрывая семена, чтобы их не растащили люди, доведенные до крайности военной бескормицей. Он один знает цену охраняемому сорту, который через полтора десятка лет займет миллионы гектаров на распаханной советскими людьми целине. Гавриил Зайцев — руководитель единственной в Средней Азии селекционной станции, едва избежавший расстрела во время налета басмачей. Зайцев терпит лишения, но упорно ведет работу с хлопчатником — культурой, которая кажется в начале двадцатых годов никому не нужной. А. Саидходжа Урунходжаев, дехканин-бедняк, громит басмачей, а затем становится одним из руководителей колхозного движения в Таджикистане. Василий Пустовойт — ученый-труженик, исполненный почти фанатического упорства и целеустремленности. Из года в год он добивается получения новых, более масличных сортов подсолнечника. Макар Посмитный задолго до всеобщей коллективизации создал трудовую коммуну в родных местах. Под его руководством она превратилась в один из самых цветущих колхозов на Украине. И, наконец, Шулиман Аршба — глава большого рода в Абхазии. Более ста лет проработал он на земле и был наивысшим авторитетом для своих односельчан; не только он сам, но и многие его сыновья, внуки, правнуки прославились на фронтах войны и трудовых фронтах. Именно неразрывная связь с судьбами своего народа объединяет всех этих людей.
Из работников разных областей сельскохозяйственной науки создатели сборника остановились на селекционерах. Выбор вполне закономерен, ибо селекция — пограничная область, где наука о земле, о всей системе земледелия теснейшим образом связана с наукой о культурном растении. Всех их роднит преданность любимому делу, смелость творческого поиска, принципиальность, самоотверженность, титаническое трудолюбие. Нелегок крестьянский труд — это известно каждому. Однако, когда читаешь материалы сборника, где очерки о колхозниках перемежаются с очерками об ученых, воочию убеждаешься, что труд селекционера ничуть не легче. Чтобы вывести новый полезный сорт, ученому нужны не только теоретические знания, не только сильная воля, но и крепкие, не боящиеся крестьянской работы руки.
Убежден, что сборник «Земледельцы» хорошо будет встречен молодыми читателями и, может быть, многим из них поможет найти свое место в жизни.
В. Ляшенко
ВСТАНЬ ЗАВТРА В ШЕСТЬ(Кирилл ПрокофьевичОрловский)
1. РАННЕЕ, ОЧЕНЬ РАННЕЕ УТРО
Пронзительное, ядреное, пахнущее свежим арбузом осеннее утро занималось над Мышковичами. Осеннее утро 1966 года. В такие утра уже холодно голове без шапки, но еще и нет особенной причины шапку надевать. Потому что вот оно уже бодает горизонт — большое, по-осеннему грузное, перезревшее за лето, красноватое солнце. Всплывает — и хотя не брызнет, как прежде, горячим, но все же честно отдаст оставшееся от лета, растопляя по обочинам дорог загустевшую было грязь и отправляя в дальний полет бесчисленные в том добром году паутинные выводки.
Он уже час, как на ногах, — Кирилл Прокофьевич Орловский. Он уже час, как в шлепанцах на босу ногу меряет шагами горницу, покряхтывает, прислушивается к боли в культе. Схватило где-то за полночь, и не так, чтобы очень уж схватило, а этак замозжило привычно и понятно. До того привычно и понятно, что он немедленно встрепенулся, взволновался, заворочался в сладком тепле перины, и сон улетел от него мгновенно, выпорхнул в чуть приоткрытую форточку, умчал мыслями туда, где, еще не убранные, ждали своего часа триста с лишним гектаров бульбы. «Непогода идет», — сказало ему привычное и понятное в культе. — Непогода идет, а как раз сегодня приступать к картошке. Добрая уродилась картошечка, вчера пробовал куст — ну прямо бульбочка к бульбочке…»
А барометр, атаманец этакий (любимое словечко Орловского), знай себе показывает «ясно». И теперь, вышагивая горницей, Кирилл Прокофьевич нет-нет, да колупал его пальцем, чтобы скакнула стрелка, чтобы все было «путем». И злился, и взбивал хохолок на крепкой своей, под чистый «бокс» голове. И взглядывал в окно, где подтверждалась барометра, а не его правота, где разливалось утро, достойное этого урожайного года. И чувствовал нарастающую неприязнь к барометру, потому что издавна, с самого сорок шестого, как приобрел эту трофейную штуковину на толкучке в Могилеве, привык ее уважать, как и вообще науку, привык с ней советоваться утрами, и бригадирам наказывал обзавестись «наукой», не полагаться на приблизительное — «если с вечера заря красная и в полнеба» или на вообще сомнительное — «если курица кудахчет, а яйцо не несет…».
«Непогода идет», — все настойчивее, вопреки барометру говорило дерганье в пустом рукаве. Ощущение привычное, как и всякая другая боль, как и всякое другое неудобство в его истерзанном четырьмя войнами, но все еще могучем организме. Притерпевшийся к этим болям и к этому неудобству, верящий в свой могучий организм, он еще не знает, что через несколько лет пропустит мимо, не разглядит совсем маленькую боль, которая, вроде бы и не связанная с большими военными болями, разве что косвенно, тем не менее как раз и окажется роковой…
Но пока — «ссора» с барометром. И завтрак — типично председательский. В эмалированную кружку — до краев молока, напополам буханку ноздреватого, в хрусткой корочке особенного, «рассветовского» хлеба. Первым во всей Белоруссии его «Рассвет» обзавелся пекарней. Она его гордость, и гордость нешуточная. Едали «рассветовский» хлеб министры, послы едали, а один академик — горбушку тайком в карман, и, пока ходил по колхозу, выспрашивал и выпытывал, все отщипывал по кусочку, ходил и отщипывал.
Впрочем, академику это что — баловство. А он, Орловский, высчитал точно — два полных дня в месяц рассветовская хозяйка отдавала хлебопечению. Закваску заладить надо? Надо. А следить, чтобы тесто не убежало из дежки? А потом стой у печи, буханки мечи… Без малого тысяча хозяек в «Рассвете». Значит, две тысячи колхозных рабочих дней долой. Математика, не то чтобы высшая и другим председателям непонятная, однако первым в нее вник Орловский. А уж он если во что вникнет…
Хорош «рассветовский» хлеб. И молоко хорошее. Выпил залпом полкружки, подлил еще. Вспомнил вчерашний неприятный звонок. Интересовались очень нелегким для него обстоятельством. Вопрос был поставлен так:
— Почему на рынке в Могилеве вы продаете молоко дороже, чем частники?
То есть почему он, Орловский, председатель известного всей стране колхоза, председатель-маяк, депутат, орденоносец, объегоривает на городском рынке рабочий класс. Некрасиво — это одно. Политически неверно — вот что прочитал Орловский в интонации телефонного голоса. И потому искренне возмутился:
— Как это дороже? Дешевле продаем.
— А ты, Кирилл Прокофьич, проверь сам, лично. Перемудрили что-то твои сбытовики.
Чего уж там они перемудрили… Вот оно плещется в кружке — «рассветовское» молоко. Опорожни до дна — на стенках жир останется. Молочный жир. Сними с такого молока сметану — так это же Сметана. Масло сбей — так это же Масло. В кои времена такое случилось, что колхозная ферма преподала урок частнику. Издавна ведь у него и коровушка глаже, и сенцо подушистей. А в «Рассвете» еще душистей, а коровки-симменталки еще глаже… В сорок пятом, по разбитым дорогам, в дырявых армейских теплушках вез Орловский телушек из Костромы, из самого «Караваева». На племя, на развод.