— Так что ж ты жилы из меня тянешь, Морозко? Толкуй, в чем мое спасение!
Подкрутил Морозко сивый ус, прикрыл правый глаз, а левый уставил в потолок.
— Умей, — сказал, — с потолка читать. А написано там, что надлежит тебе в пути с каким-нибудь казаком службой поменяться. Ведомо всем якутским казакам, что служба на ледяных анадырских землицах не мед. Любой будет рад вернуться в Якутск, уступив тебе здешнюю свою службу. Уразумел?
Атласов уразумел и действительно сумел, дойдя лишь до Колымы, поменяться службой с одним из казаков. В Анадырское вернулся с другим уже приказчиком, когда сына боярского на Анадыре и след простыл.
Постепенно дело об оскорблении сына боярского совершенно забылось — шел уже пятый год службы Атласова в Анадырском.
Между тем в Анадырское все чаще стали проникать известия о новой соболиной реке Камчатке. Привозили эти известия казачьи отряды, ходившие на сбор ясака в корякские земли, лежавшие на полдень от Анадыря. Вспомнил Атласов давние свои разговоры с Любимом Дежневым и Потапом Серюковым об этой реке, понял, что если не он, то кто-нибудь другой выйдет вскоре на эту реку. И тогда зажмурил он один глаз, поднял к потолку второй и прочитал там для себя: теперь или никогда! Иль не сын он славного Атласа? Иль не чувствует он в себе силу и решимость великую?
Однако на поиск новой соболиной реки анадырской приказчик скорее отпустил бы мудрого и опытного Луку Морозко, чем юного еще годами Атласова. Не стал он подавать челобитную приказчику, но заспешил в Якутск, к воеводе, надеясь первым привезти желанное для воеводы известие.
И он не ошибся в своих расчетах. Известие о новой соболиной реке произвело на воеводу большое впечатление. Соболиные ясачные сборы падали в воеводстве год от году. Сибирский приказ выражал недовольство и слал воеводе наказ действовать энергичнее, подкрепляя эти наказы именем государей Петра и Иоанна. Опасаясь царской немилости, напуганный прибытием сыщика, который был прислан расследовать челобитные казаков и инородческих князцов о злоупотреблении воевод своей властью, ленский наместник государей принял Атласова более чем ласково. Дело об оскорблении сына боярского было предано забвению, воевода велел подьячему разрядного стола заготовить выписку о службах казака и вскоре произвел Атласова в чин казачьего пятидесятника.
Через год Атласов возвращался на Анадырь уже не простым казаком, но пятидесятником и приказчиком. Друзья Атласова встретили эту весть ликованием. На Анадырь он пришел с двенадцатью казаками — больше дать ему людей воевода не мог, — якутский гарнизон, обслуживающий все огромное воеводство, не насчитывал и восьми сотен человек. Но зато на этот раз с Атласовым снова был Потап Серюков, успевший дослужиться к той поре до чина казачьего десятника.
В Анадырском Атласов был огорошен известием: Лука Морозко с горсткой казаков восемь месяцев назад ушел отыскивать реку Камчатку! Атласов опоздал! Это было крушение всех его надежд и планов, которые он столь долго вынашивал.
Но через две недели Лука Морозко вернулся с известием о неудаче: всего в двух днях пути от Камчатки казаки опрокинули по нечаянности в реку лодку с боеприпасами. Следовать дальше с десятком безоружных товарищей Морозко почел безумием — по известиям, полученным от надежных проводников, на реке Камчатке обитали многолюдные иноземческие роды, ведущие беспрерывные войны друг с другом. Там казаки могли ни за понюх табаку сложить головы.
Атласов понял, что надо спешить. Не повезло Морозке — мог какой-нибудь другой отряд казаков или промышленных проникнуть в сторону Камчатки с верховьев Колымы или Индигирки через Пенжину, даже не заходя в Анадырское.
Лука Морозко вернулся в Анадырское совсем больной — его трепала лихорадка.
— Бери больше людей и спеши! — наставлял он Атласова. — С малыми людьми ты ничего не достигнешь. Камчадальские роды насчитывают по тысяче и больше человек. И будь осторожен, головы не теряй, даже когда небо покажется с овчинку. Не посрами отцовскую казацкую славу. Благослови тебя бог, сынок! Верю я в тебя — хоть и отчаянная у тебя башка, но светлая. То замечал я не раз и потому люблю тебя. А в случае чего, когда не будет уже никакой надежды на спасение, — улыбнулся через силу старый казак, — зажмурь один глаз, а вторым гляди на потолок, как я учил тебя. Там прочтешь свое спасение.
Между тем приказчичьи заботы связывали Атласова по рукам и ногам, грозя отдалить поход до неопределенного будущего. Казалось, все земные и небесные силы сговорились против него. В последние несколько лет соболь на Анадыре стал так стремительно умаляться, что это сильно встревожило воеводскую канцелярию. Воевода предписал Атласову любым способом взыскать ясачные недоимки за прошлые годы с анадырских юкагиров. Уже бывший до Атласова приказчик поступил с юкагирами слишком круто, забирая в счет недоимок соболиные и собачьи шубы, меховые сапоги, малахаи, рукавицы. Некоторые стойбища оказались раздетыми чуть не донага. О каком новом взимании недоимок могла идти речь, если уже и теперь доведенные до отчаяния юкагиры грозились сжечь казачье укрепление? А вскоре Атласову донесли, что чукчи, погромившие несколько лет назад казаков на корге в устье Анадыря и безнаказанно ушедшие в тундру, присылали к юкагирским князцам гонцов и договорились о совместном нападении на зимовье.
Не о походе на Камчатку, но о спешном укреплении зимовья следовало позаботиться Атласову, о подготовке к длительной осаде.
Однако чем неблагоприятнее складывались для него обстоятельства, тем упрямее он решил добиваться своей цели, ибо и самые неблагоприятные обстоятельства кажутся грозными лишь до тех пор, пока не найден способ извлечь из них пользу, обернуть их другой стороной.
Проведя в раздумьях бессонную ночь, он решился на такой способ действий, до какого не додумался бы даже сам хитроумный Лука Морозко.
В Анадырском, как и во всех казачьих зимовьях и острожках воеводства, содержались в аманатах [1] несколько юкагирских князцов из наиболее могущественных родов. Атласов наутро велел привести самого известного из них — знаменитого воина и охотника Ому. Он предложил князцу отправиться на переговоры в самый могущественный Канмамутеев род.
Атласов предлагал юкагирам выделить от всех родов шестьдесят лучших охотников, чтобы они отправились с ним на соболиный промысел на богатую реку Камчатку. В случае удачной охоты юкагирам удалось бы не только погасить все ясачные недоимки, но и на будущие годы иметь разведанные соболиные угодья.
Шансы на успех переговоров были невелики, но и Атласов рисковал немногим: упустил бы одного из заложников — потеря невелика перед лицом грозно развивающихся событий. Зато в случае успеха переговоров победа могла стать полной, и у него оказались бы развязанными руки для желанного похода.
Та смелость и уверенность, с какой уже почти запертые в крепости казаки вступили в деловые мирные переговоры, произвели на юкагиров как раз такое впечатление, на какое втайне даже от самого себя рассчитывал Атласов. Видимо, и юкагиры прослышали уже о Камчатке, и предложение Атласова показалось им ничуть не дерзким, но скорее разумным.
Атласов, отпуская Ому на переговоры, говорил с ним так, словно Камчатка уже хорошо разведана казаками. Он дал понять князцу, что приглашает в этот поход из чисто дружественных чувств, что действий прежнего приказчика не одобряет и обещает возместить юкагирам отнятое у них имущество из государевой подарочной казны бисером и ножами. В случае успеха переговоров Атласов готов был выпустить Ому из аманатов и взять с собой на Камчатку, дабы он, как великий охотник, мог добыть столько шкурок, сколь позволит ему его известное всей тундре искусство, а как великий воин — охранять могучей рукой охотников от нападения неприятеля, если он объявится и попытается помешать мирной охоте.
Ома не подвел. Ему удалось уговорить князца Канмамутеева распустить воинов и закончить всю эту заварушку к обоюдному удовлетворению сторон. Ома скоро явился в зимовье с шестьюдесятью охотниками, молодцами на подбор, сухощавыми, жилистыми, налитыми силой, стремительными, как ветер.
Атласов, узнав о том, что переговоры между Омой и Канмамутеевым идут успешно, уже готовился к выступлению. Ни одного лишнего дня не хотел он задерживаться в Анадырском и велел сиповщикам трубить выступление на другой же день после прихода Омы.
— Ты сам сатана! — восхищенно говорил на прощанье Атласову Морозко. — Хватка у тебя, что у самого Ермака Тимофеевича. Иди с богом! Верю я в твою удачу!
— Лука, можешь проклясть меня, но беру я из крепости шестьдесят казаков.
— Большая опасность в том, — вздохнул больной Морозко. — Стало быть, в остроге остаются полтора десятка тех, кто ходил со мной в последний поход. Однако противиться я не стану. Оставил я у коряков в Алюторской земле Сидора Бычана с двадцатью служилыми. Встретишь его там, прикажи, чтобы он поспешил в Анадырское. Нельзя оставлять крепость беззащитной.
— Юкагиры, которые идут со мной, должны понимать, что случится с ними, если князец Канмамутеев нарушит слово и нападет на крепость.
— То поступил ты мудро. Юкагиры для тебя и слуги, и охрана, и залог сохранности крепости. Прощай, сынок. Дай обниму тебя!
В тот же день Атласов выступил из укрепления. Явившийся через неделю на смену Атласову приказчик, посланный якутским воеводой, пришел в ужас: крепость совсем оголена! А узнав о том, что неподалеку от укрепления бродят крупные отряды чукотских воинов, что и в юкагирских родах смута еще не совсем улеглась, приказчик и вовсе обезумел. Не слушая увещеваний Луки Морозки, он кинулся в погоню за Атласовым, чтобы вернуть хотя бы часть казаков.
Атласова он не догнал и возвращался на Анадырь, обмирая от страха, ожидая увидеть на месте укрепления одно пепелище. Однако в крепости уже был Сидор Бычан со своими казаками. Только тут приказчик вздохнул с некоторым облегчением.