Я смотрел в глаза Наты — дуры и неумехи, как окрестила ее Мышка, — и видел взгляд чужака. Ната сидела на табурете и с таким же любопытством наблюдала за мной. Наши звери, установив мысленный канал, тоже разглядывали друг друга, выпустив когти, словно котята, не знающие, что сделают в следующий миг — подерутся или затеют игру.
Сознание Наты осталось, оно живо, существует в одном теле с чужаком, как мы со Зверем, но, в отличие от нас, оно уже ничем не управляет. Главным является зверь, а человек лишь придаток, из которого чужак учится черпать информацию.
— Откуда ты появилась? — снова спросил я.
Ната могла встать и уйти — я не держал ее, больше не провоцируя зверей к атаке. За прошедшее время они предпринимали еще несколько попыток напасть, не физических, а ментальных, и каждый раз мой Зверь отражал натиск. Ната не отвечала на вопросы. Лишь изредка произносила слова без всякой связи с происходящим.
«Друг». «Враг». «Еда». «Играть».
Люди замерли за прозрачной стеной лаборатории. Просто стояли и смотрели. Я закрывал глаза и видел на их месте сидящих на песке мантисс — полукругом, не ближе и не дальше. Мой рой. Мое племя, чей частью я стал и от которого отделился, пройдя лабиринт.
— Лес, — сказала Ната. — Жить.
Она поднялась на ноги. Сейчас уйдет!
«Задержи ее! — мысленно скомандовал я Зверю. — Ищи! Ищи роевика!»
Зверь бросился по ментальному каналу в ее разум. Отшвырнув чужого зверя, он бежал сквозь ее память, и картины прошлого появлялись и пропадали, словно миражи в пустыне. Что из них правда, а что только порождение воображения? Ната упала, царапая пол ногтями.
«Ищи, Зверь! Ищи!»
Я старался не смотреть на людей за прозрачными стенами купола. Если нападут сейчас — я не смогу им противостоять.
В памяти Наты на мгновение возникло окровавленное лицо Мышки. «Нет, я не хотела! Не умирай! Я сейчас, я приведу помощь!» Но воспоминания бежали дальше. Появилось и пропало изображение пещеры, в которой шевелилось что-то темное, словно щупальца пылевой бури на Осирисе.
Я почувствовал чужака.
«Зверь, отпусти!»
Он вернулся ко мне. Сел у моих ног. Ната медленно поднялась.
— В каких проектах она участвовала? — спросил я у Мышки.
— Мы вместе исследовали принципы передачи вседревом питательных веществ, — сказала Мышка. — Его фудформы — весьма интересные штуки. Они…
— Где? — перебил я ее. — Куда вы ходили? Там есть пещеры?
Мышонок достала изо рта травинку, кончик которой жевала, и повертела ее между пальцами. Затем включила компьютер и вывела гол-карту. Посреди лаборатории появилось трехмерное изображение местности вокруг колонии.
— Вот здесь находится точка потребления биомассы, — ткнула Мышка травинкой в карту. — Пять километров от нашей базы. Активная… гм-м… пасть, к которой сползаются фудформы. Мы называем ее Харибдой. Собственно, куда я и угодила, когда эта дура…
— Земля, — сказала Ната, будто пробуя на вкус новые слова. — Люди.
Мышка улыбнулась и посмотрела на нее пустыми глазами.
— В обычном смысле пещер нет, — сказала она. — Харибда — это огромный колодец, заросший активной органикой. Но невдалеке есть другие брошенные точки потребления. Здесь, здесь и здесь, — показала она на карте. — Видишь — они выстроились в линию, словно вектор голода вседрева смещался на протяжении долгого периода. В принципе, брошенные колодцы чем-то похожи на пещеры…
Я закрыл глаза, вспоминая шепот чужака в сознании Наты.
— Идем.
Я поднялся, и Ната поднялась вслед за мной.
— Идти, — сказала она.
— Ты остаешься здесь! — строго произнес я. — А вот мы уходим, — позвал я Белую Мышку.
Пробираться по джунглям было занятием не из легких. Мышка шла впереди и пользовалась старинным мачете, расчищая дорогу. В первое время я хотел отобрать у нее оружие, но вскоре убедился, что у нее это получается гораздо лучше. Ветви, казалось, сами спешили убраться с нашего пути.
— На флаере лететь бесполезно, — словно оправдываясь, сказала Мышка. — Там негде приземлиться. Кстати, что ты будешь делать, если мы не найдем королеву роя?
— Найдем, — кивнул я.
Дождь все шел и шел, но я уже привык к его холодным соленым каплям.
Даже если мы найдем сосредоточение роя, то что будет, если его уничтожить? В прошлый раз, когда оборвалась связь, части роевика, обезумев, просто уничтожили сознание людей, в которых жили.
Моя мама, связанная ремнями, мечущаяся на кровати…
Я, идущий по городу-лабиринту, когда Зверь впивался в мой мозг…
Все повторится.
— Кажется, идут фудформы, — сказал я.
— Да. Точно. Ползут, — кивнула Мышка и прислушалась. — И их довольно много. Надо быстрее убираться отсюда. Слева есть скала.
Вскоре мы поднялись на небольшую скалу, будто утес, возвышающуюся над зеленым морем. Я стоял почти вровень с вершинами деревьев. Розетки на их верхушках шевелились от ветра.
— Видишь, вон Харибда, — махнула рукой Мышка.
На поляне среди леса темнел колодец, усеянный острыми зубами, похожими на бивни слона. Зубы шевелились, будто лапы ползущей многоножки, — вверх-вниз, и казалось, что по стенам колодца пробегают волны. К его краю подползла фудформа и бросилась вниз. Раздался чавкающий звук.
— Жрет, — прошептала Мышка. — Знаешь, когда в нее проваливаешься, почти ничего не чувствуешь. Нет боли, только спокойствие и умиротворение. Харибда впрыскивает наркотик. Обезболивающее. Словно проваливаешься в сон, — вздрогнула она. — Пойдем отсюда. Вон там твои колодцы.
Спустя полчаса мы стояли на краю глубокого провала. Его ровные стены исчезали в темноте, откуда слышался шепот ветра. И чужие мысли.
— Он здесь, — сказал я и достал из сумки мононить.
Такими пользуются скалолазы. Хорошая вещь, когда необходимо куда-либо спуститься или подняться. Надежная.
— Останешься здесь, — сказал я.
— Нет-нет, — замотала головой Мышка. — Я с тобой. Пожалуйста.
— Как хочешь, — пожал я плечами и принялся затягивать конец нити вокруг ближайшего дерева.
Через минуту мы спускались в бездну, крепко прижавшись друг к другу. Луч фонаря дрожал на стенах, по которым ручьями сбегала вода.
— Какая здесь глубина? — спросил я, и эхо убежало в глубь колодца.
— Около километра, — прошептала Мышка.
Мне было не по себе от ее пристального взгляда. И даже Зверь вел себя неожиданно тихо. Даже тогда, когда мы опустились на дно и к нам потянулось чужое сознание. Но не напало. Коснулось и отпрянуло назад, как приливная волна.
Мы стояли по щиколотку в воде, которая просачивалась сквозь пористую горную породу. Где-то в глубине шумела подземная река.
— Видишь? — прошептала Мышка.
Она не отпускала мою руку.
— Вижу, — сказал я и шагнул к чужаку.
Это был мантисс.
Это был старый, высохший мантисс, от которого осталась практически одна оболочка. Он лежал в воде, и только глаза на его сморщенном лице казались живыми.
«Человек», — сказал он, вновь коснувшись моего разума.
Зверь отпрянул, тревожно виляя хвостом. Впервые он искал у меня защиты, будто нашкодивший малыш при виде воспитателя.
— Ты и есть рой? — спросил я, мысленно выстукивая кастаньетами древнюю речь.
Говорить образами, чувствами, но не словами. И мантисс понял.
«Рой? Да, мы рой. Мы… прилетели сюда давно. Это тело может жить долго. Очень долго. Мы просыпаемся и засыпаем, когда это нужно. Нет еды — засыпаем. Есть еда — просыпаемся. Еда и место для жизни. Нас много — мы разумны. Нас мало — и мы просто живем».
— Значит, вы прилетели сюда в поисках новых тел? — спросил я.
«Да. Когда-то давно, когда наша раса умирала. Не хватало еды. Не хватало тел. Детям нужно место для жизни».
— Детям?
«Много детей. Они все здесь. С нами. Нужны тела. Живые тела. Сначала дети растут под нашим присмотром. Потом соединяются в собственный разум. Сейчас вы пришли — и дети растут. Раньше здесь была жизнь, но не было тел. Мы очень долго ждали».
— Вы знаете, что люди разумны? Понимаете, что ваши дети нас убивают?
Я присел на корточки, смотря в его глаза.
Старый мантисс, может быть, последний из разумных, охранял свое потомство. В его разуме слышался шепот тысяч зародышей роя. Они ждали. Мой Зверь потянулся к ним.
«Мы не виноваты. Мы… слишком слабы, чтобы их удержать. Слишком долго была жизнь, но не было тел. Ты ведь один из нас. Ты понимаешь, что такое рой».
Я закрыл глаза. Мой рой. Моя семья. Они стояли и ждали меня, того, кто поведет их за собой, вырастит, сделает разумными, вновь подарит космос, как в то время, когда они еще обладали собственными телами.
Откуда-то издалека я услышал крик запертой в собственном сознании Белой Мышки.
«Помогите мне! Спасите меня!»
Тогда я достал пистолет и приставил к голове мантисса. В тишине пещеры было слышно, как шумно дышит за моей спиной Мышка. Рука мантисса слабо шевельнулась. Коготки процарапали землю.
«Если ты нас убьешь, то связи с детьми оборвутся. Они обезумеют. Нет разума. Почти звери. Как и твой. Он ведь сам. Ему одиноко без роя».
— Не обезумеют, — сказал я. — Прости.
И спустил курок.
Грохот выстрела прокатился по пещере и поднялся ввысь затихающим эхом. Я нажимал на спуск снова и снова, и пули разрывали голову чужака. Части панциря разлетались по сторонам, выстрелы выбивали фонтаны воды и камней.
— Хватит! — вцепилась в мою руку Мышка. — Остановись!
Но я прекратил, только когда пистолет издал щелчок. Патроны кончились.
Мой зверь выл, не переставая.
Умирающий разум роя терял связи со своими детьми. Я подхватил их, соединил на себя…
И стал всеми.
Мои дети. Моя семья. Мой рой. Они ждали с надеждой и тревогой.
— Идите ко мне, — сказал я. — Вскоре я дам вам много новых тел.
Я представил занесенный песком Осирис, где бродят дикие, лишенные разума мантиссы, — вместилища для их свободных от плоти собратьев.