Почти сорок лет существовали поселения на Марсе. Красную планету избороздили вдоль и поперёк, построили три больших города и без счета маленьких научно-исследовательских станций и уже совсем было приготовились сделать Марс пригодным для жизни, но подготовленный проект стоил совершенно неприличных денег, из-за чего переругались не то что частные компании — в ООН дым стоял коромыслом. Так и отложили на потом, когда численность человечества перевалит за десяток миллиардов.
Государственные компании — российские и американские, с ESA дышащей в затылок и тем и другим, — вплотную подбирались к строительству межзвездного корабля, решая одну техническую проблему за другой. Не могли решить только проблему экономического обоснования межзвездного перелёта. Проще говоря: лететь-то можно хоть сейчас, вопрос — зачем? Уж больно дорого стоило удовлетворение любопытства ученых, в то время как глобальных проблем хватало и в самой Солнечной системе. И дело заглохло на стадии чертежей да постройки корпуса варп-привода на верфи имени Линкольна.
Она же, прибыль, заставляла считать буквально каждую копейку, затраченную на производство в условиях космоса. Жилые помещения были стандартизированы и минимизированы, гигиена осуществлялась только ультразвуком (какая вода, вы с ума сошли!..), здоровье человека являлось собственностью компании-работодателя и фиксировалось на всем протяжении трудового договора, в нем отдельными пунктами прописывалось что и в каких количествах разрешалось употреблять космонавту на отдыхе и в перерыве между вахтами.
Суровая правда жизни. Не стоит, конечно, сгущать краски — не в бирюльки эти ребята играли и от каждого их поступка зависели жизни других людей, не говоря уже о дорогостоящей технике. Непростые условия труда компенсировали и хорошая оплата, и длинные отпуска с бесплатным медицинским обслуживанием, и ранний выход на пенсию — день за два, как на войне. И само по себе производство в космосе, при всей его дороговизне, приносило вполне ощутимую прибыль, как в виде солидных денежных поступлений, так и в виде общего научно-технического прогресса, с началом глобального освоения космоса рванувшего вперед семимильными шагами.
И ещё: этот мир был красив. Черная бездна межзвездного пространства, расцвеченная блестками звезд, притягивала взгляд своей глубиной и каждый человек, хоть раз поднявшийся на орбиту, знал — мы там будем. Затем, оглядываясь на Землю, человек чувствовал нежность, да, да, нежность, ведь это был дом, вот этот шарик, с разводами коричневого и голубого, затянутый перинами облаков. Прекрасен восход Солнца, когда космическую тьму над планетой пронизывают лучи светила, играя на белых полях перистых облаков, отражаясь от зеркала океанов; в свете звезд даже человеческие творения, при всем их несовершенстве, притягивают взгляд строгой красотой форм. Взглянуть на этот мир вживую, поднимаясь на орбиту, было предметом гордости, быть достойным этого мира — величайшим счастьем.
Вот и Егор, следующим утром пройдя медкомиссию, в компании разновозрастных коллег сидел в зале ожидания космопорта «Восточный», готовясь подняться в мир ледяной красоты и столь же ледяного безмолвия. Вся одежда, в которой он прибыл на комиссию, была простерилизована и отправлена по указанному им адресу — Егор, правда, посомневался: может, уничтожить? Тем более что на ЖК экране неподалёку призывно моргала реклама какого-то интернет-магазина, но потом всё же указал адрес отцовского дома в Невере. Гражданскую одежду сменил сине-серый комбинезон из многослойной ткани с высокими ботинками, одевавшийся поверх специального белья, призванного нормализовать кровообращение и заодно спасать от холода безвоздушного пространства, ощущавшемся в отсеках космических аппаратов несмотря ни на какие кондиционеры.
Зал ожидания был заполнен такими же сине-серыми комбинезонами как у Веселова. Техники, пилоты космических кораблей, учёные отправлялись к Венере, Меркурию, на обратную сторону Луны и в марсианские города, к орбитам газовых гигантов и месторождениям Пояса астероидов. Своих, с лунного техцентра, Веселов так и не углядел; пришлось досиживать до посадки в самолёт в одиночестве, разглядывая соседей и гадая, кто чем занимается в космосе. Получалось не очень — только компания плечистых парней, щеголявших роскошными усами, не могла быть никем, кроме пилотов межпланетных кораблей. Егор вновь ощутил неудобство от своей неопытности.
Прошлый раз отпуск выпал им на двоих с Васей Гребенниковым. Вася был селенит, то есть натурально родился на Луне, а поскольку родители его были сотрудниками администрации лунного поселения Гагарин, людьми занятыми, на Земле был редко и посему чувствовал себя неуютно, отправляясь в незнакомый мир в одиночку. Пришлось Егору составить ему компанию и прибыли они на Восточный вдвоем. Так вот этот же Гребенников, неуверенно вышагивающий по земной тверди при непривычной для его организма силе тяжести, про каждого из прибывших вместе с ними на Землю косменов рассказывал целые истории, просто взглянув на человека. Нечто вроде: «Вот ребята с „Аришварайна“ сидят, помнишь, мы недавно маршрут готовили? Ух, усищи до колен… все пилоты тягачей такие носят, мода с позапрошлого века пошла, от водителей-дальнобойщиков». Или: «А вот эти издалека, с Джупа или Сатурна. Комбезы старой модели, с противорадиационной броней и разъёмами для кибер-манипуляторов». Сколько Егор не пыжился, у него так не получалось — опыта не хватало, впрочем, сильного беспокойства он и не ощущал. «Будет время — будет пища», — говаривал тот же Георгиныч.
Сама по себе процедура подготовки полета и затем старта была изматывающе-рутинной: привезли на стартовое поле — расселись по местам — взлетели. Персонал авиакомпании не зря ел свой хлеб и никаких задержек, отказов и прочей романтики допущено не было. Штатно отошли разгонные блоки, перегрузки не более положенного, и вот уже заправка у ТТЦ «Земля-1» после витка на орбите, и вот уже прошла противная тяжесть в животе от предстартового волнения, остался только восторг от величественной пейзажа за стеклом иллюминатора.
К Земле межпланетные корабли подходили крайне редко — на исполинские конструкции нежестко связанных меж собой двигательных секций и грузовых платформ действовала гравитация, самым причудливым образом разворачивая их, угрожая столкновениями с многочисленными спутниками, станциями и прогулочными яхтами. Поэтому прием всех межпланетных рейсов осуществлял ТТЦ «Луна-орбитальный», а возле самой колыбели человечества сновали юркие буксиры, орбитальные самолеты, развозившие исключительно пассажиров с поверхности планеты и те же прогулочные яхты, дорогое удовольствие для богатых прожигателей жизни.
Все это вертелось и крутилось вокруг Земли в кажущемся беспорядке, но Егор наверняка знал, что в хозяйстве «Земли-Первой» беспорядка быть не может. За беспорядок здесь навеки вечные списывают на грунт, поэтому любое перемещение даже самого безмозглого яхтсмена — «Панки», — ворчал Георгиныч, — жестко контролировалось до последней коррекции. А зайди в кабину пилотов, теоретически, конечно, да послушай радио и голова распухнет от обилия переговоров.
При этой мысли на Веселова словно повеяло чем-то родным, до боли знакомым. Скоро, часов шесть и вот она, родная станция. На секунду, ровно до того момента, когда орбитальный самолет отвалил от заправочной горловины техцентра, Егор ощутил беспокойство: а сам-то справлюсь? Сумею разобраться в многоголосье радиопереговоров окололунного пространства?
И тут же, полностью переключаясь на проплывающую за бортом серебристую громаду ТТЦ, он одернул сам себя: «Справлюсь»…
Дорога, дорога… Почти десять часов полета. Исчезло чувство дискомфорта, вызванное сначала невесомостью, а потом перегрузкой при полёте, часа три Егор проспал и проснулся под бессмертное «Белое солнце пустыни», под верещагинское: «За державу обидно…» Пока досмотрели фильм, пока пообедали — по Гринвичу ровно тринадцать часов — вот уже и Луна.
Пейзаж возле спутника Земли на первый взгляд казался беднее, ведь не было здесь столь эффектного заднего плана в виде земной поверхности — планета наоборот висела над головой, отражая намного больше света, чем Луна. Но, как уже было сказано, «Луна-орбитальный» принимала межпланетные грузовики и отсутствие видов Земли с орбиты с лихвой искупалось видом висевших вокруг техцентра исполинских конструкций, вытянутых до десятка километров в длину.
Пассажиры самолета, среди которых немало было тех, чей пункт назначения находился далеко за Поясом астероидов, приникли к экранам, обсуждая, какой транспорт ближе к ТТЦ «Луна-орбитальный», из-за обилия торчавших в разные стороны причальных ферм больше напоминавший морского ежа. Пилоты буксиров постоянно жаловались на эти фермы, — вспомнил Егор. Таскать составы грузовых платформ вблизи техцентра было настоящим мучением и диспетчер, проложивший неудобный курс буксиру, мог изрядно о себе наслушаться, в свободное от вахты время придя в кают-компанию.
Мягкий толчок возвестил о стыковке и пришла пора отстегивать ремни, разминать затекшее тело и выстраиваться в очередь к выходу. Каким бы неумехой Егор себя не считал, но к невесомости он за все эти годы привык, и чувствовал себя как рыба в воде, почти незаметными движениями направляя тело в туннели космической станции, плавно огибая людей, попадавшихся навстречу. Людей было много — станция жила, обслуживала мощный поток пассажиров и грузов во все сектора Дальнего Внеземелья и чем дальше, тем больше становилось и тех и других, так, что на приличном удалении от ТТЦ заложили ещё одну станцию, «Луна-орбитальный-2».
Транспортно-технический центр представлял собой громадный — двести метров в длину, почти семьдесят метров в диаметре — цилиндр, расположенный перпендикулярно оси эклиптики. Нижняя часть служила для стыковки разного рода космических аппаратов (как правило, пассажирских орбитальных самолётов, космических яхт и орбитальных буксиров), в средней находилось сердце техцентра — реакторная установка, сопряжённая с двигателями коррекции, верхнюю же часть занимали жилые уровни с диспетчерской башней в самом верху. Каждая из секций станции была отделена от о