ство скота разводили владельцы магазинов и торговцы, стремившиеся накормить прибывающих рудокопов и железнодорожных рабочих. Первые скотоводы Запада, такие как Джон Уэсли Илифф — бывший бакалейщик, создавший в 1861 г. рядом с Денвером стадо, чтобы кормить железнодорожников, начали верить в то, что одомашненный скот вполне может выдержать местные длительные зимы и засушливый климат. Если бы это предположение оказалось верным, то скотоводство на открытых пастбищах могло бы принести большие деньги.
Контракты, заключенные Илиффом с железнодорожными компаниями и военными фортами, оказались такими выгодными, что он сумел купить более сотни миль земли вдоль реки Саут-Платт в Колорадо. Со временем его угодья расширились настолько, что он мог неделю ехать в одном направлении, ночуя исключительно в строениях, принадлежавших собственному ранчо. Он стал первым, кто получил прозвище «король скота».
Однако если появляется домашний скот, то конкурирующие с ним на пастбищах бизоны должны исчезнуть, хотя скотоводы редко говорили об этом открыто. Изначально такой исход казался совершенно невероятным — если учесть, казалось бы, бесконечное количество бизонов. Однако за поразительно короткий срок — менее 20 лет — бизоны оказались на грани вымирания, и к югу от Канады их осталось всего лишь 325 особей. Тем временем их место заняли около 5,5 млн голов крупного рогатого скота — поначалу почти исключительно техасские лонгхорны. Один вид крупных копытных животных вытеснил другой почти так же уверенно, как автомобили вытеснили конные повозки. Считалось, что крупный рогатый скот превосходит бизонов в качестве машины для переработки травы в шкуру и мясо, а в конечном итоге — в доллары.
Хотя и кашалот, и калан, и обреченный на вымирание странствующий голубь столкнулись с аналогичной угрозой со стороны жаждущих наживы охотников и бизнесменов, ничто не могло сравниться с массовым истреблением бизонов по численности жертв, проявленной при этом расточительности и скорости приближения животных к вымиранию. Колоссальные усилия людей по их уничтожению привели к ужасающей кровавой бойне. С точки зрения стороннего наблюдателя эта перемена выглядела бы, наверное, как простой экологический трюк: в мгновение ока бизоны исчезли — и на их месте появился крупный рогатый скот.
Этот великий переход, когда на смену одному виду подсемейства бычьих пришел другой, ознаменовал, как пишет историк Ричард Уайт, «превращение равнин, пустынь и гор из биологической республики в биологическую монархию, в которой царил человек, бесполезность низших живых существ была преступлением, караемым смертью, а господствующей ценностью оказалась предприимчивость»[23]. Такое владычество над американским Западом и различными видами обитающих там животных стало возможным с появлением железных дорог.
По мере медленного продвижения Тихоокеанской железной дороги, которую строила компания Union Pacific, через континент, рельсы поделили всю популяцию бизонов на два основных стада — южное и северное. Южное стадо, насчитывавшее около 5 млн животных, исчезло всего за четыре года — с 1872 по 1875 г. Несколько меньшее по численности северное стадо продержалось дольше, но после аналогичного натиска исчезло к 1883 г. Этому способствовало строительство новых железнодорожных линий: они обеспечили легкий доступ к бизонам для промысловых охотников и людей, убивавших зверей ради развлечения.
Руководство железных дорог поощряло такую охоту, надеясь тем самым избавиться от стад, которые часто перекрывали пути и из-за которых локомотивы сходили с рельсов. При встрече поезда с бизонами возникала атмосфера, напоминающая карнавал. Пассажирам предлагали стрелять в зверей из окон вагонов. Подстреленных животных оставляли умирать, и их туши гнили, валяясь вдоль путей. Исчезновению бизонов радовались и телеграфные компании: животные по очереди терлись о телеграфные столбы, и за считаные часы звери могли повалить их[24], нарушив жизненно важную линию связи.
Первоначально промысловые охотники работали в одиночку или парами; они добывали шкуры бизонов для изготовления накидок и одеял. Эта работа была крайне грязной, и статус профессии был настолько низок, что первые скотоводы избегали таких охотников, именуя их «вонючками», поскольку их одежда часто пахла кровью и навозом бизонов. Тедди Блю писал про них следующее: «Охотники на бизонов не мылись и выглядели как животные. Они носили прочную, тяжелую, теплую одежду, никогда ее не меняя. Можно было видеть, как они втроем или вчетвером подходят к бару, запускают руки под одежду и ждут, кто первым поймает вошь, чтобы выпить. Они были все покрыты вшами и гордились этим»[25].
То, что начиналось как кустарный бизнес, вскоре превратилось в полноценную индустрию. Из дубленых шкур изготавливали мужскую верхнюю одежду, добавляя фланелевую подкладку. Еще одним популярным товаром было покрывало для ног. Такими шкурами прикрывали колени во время поездок в санях или карете, однако их использовали и в помещении, поскольку центрального отопления еще не существовало. Лучшим материалом для покрывал считалась зимняя шкура самок, поскольку мех на ней был менее грубым, чем у быков. Вскоре охотники начали специально отстреливать самок.
Окончательно судьбу бизонов решило открытие, сделанное на одной из кожевенных фабрик в Филадельфии. Из сшитых полос бизоньей шкуры получались отличные ремни, которые использовались при изготовлении приводов для стационарных паровых двигателей и другого промышленного оборудования. Практически в одночасье спрос на бизоньи шкуры стал круглогодичным. Для его удовлетворения создавались синдикаты охотников, вооруженных новейшими винтовками, заряжавшимися с казенной части[26].
Затем последовала настоящая кровавая оргия.
Каждый, кто сталкивался с бизоном в дикой природе, подтвердит, что это удивительно смирное животное, которое нелегко вывести из себя. Охотиться на бизонов — все равно что ловить рыбу в бочке. Историк Френсис Паркман в книге «Калифорнийская и Орегонская тропа»{13} описал два наиболее распространенных способа охоты на бизонов. При первом методе — «осторожной охоте» — охотник приближался к стаду тихо, пешком. «Бизоны — странные животные; они настолько глупы и иногда так заняты чем-то, что человек может подойти к ним по прерии совершенно открыто и даже застрелить нескольких, прежде чем остальные задумаются о необходимости удрать»[27]. Ему следовало бы добавить, что такая форма охоты — и не охота вовсе, а настоящая бойня.
Второй, гораздо более захватывающий способ — конная охота — состоял в том, что всадники неслись галопом, настигали стадо, отсекали несколько убегающих животных и стреляли с близкого расстояния. К недостаткам этого способа относились вполне реальная опасность того, что раненый бизон может развернуться и броситься на лошадь и всадника, а также сложность перезарядки пистолета или винтовки во время скачки. Многие охотники для удобства держали во рту по три-четыре пули, что тоже было сопряжено с определенным риском.
Но самую серьезную опасность при конной охоте представляла неровная местность. Охотник-любитель Александр Росс стал свидетелем ужасного происшествия, когда его группа скакала галопом по каменистой равнине, испещренной барсучьими норами. На земле оказались двадцать три лошади с всадниками. Лошадь, которую боднул бизон-самец, погибла мгновенно. Еще две сломали ноги. У одного всадника треснула ключица, другой случайно разрядил ружье и отстрелил себе три пальца, третьего ранило в колено ружейной пулей. Несмотря на все эти неприятности, во второй половине дня охотники вернулись в лагерь с 1375 языками бизонов[28] — единственными кусками мяса, которые они вырезали из убитых животных.
Говорят, что Орландо Браун в 1876 г. за два месяца застрелил 5855 бизонов, то есть примерно по 97 бизонов в день. Буффало Билл Коди утверждал, что за 10 лет своей карьеры охотника на бизонов он убил 20 000 животных.
Во всех охотничьих синдикатах существовало разделение труда. Один из охотников — забойщик — должен был сосредоточиваться на стрельбе; его задача состояла в том, чтобы с безопасного расстояния попасть бизону в легкие и не израсходовать при этом слишком много патронов, ведь сильно продырявленная шкура практически ничего не стоила. Такой стрелок всегда начинал с вожака стада, как правило старшей самки, поскольку ее ранение неизбежно вызывало замешательство у остальных животных. Ближайшие к ней бизоны собирались вокруг и становились следующими мишенями. После выстрела животное падало на колени или на бок и истекало кровью, льющейся из носа и рта. В конце концов какая-нибудь другая самка брала на себя роль вожака и пыталась увести стадо — и теперь убивали уже ее. Хороший стрелок, вооруженный 16-фунтовым (около 7 кг) карабином Шарпса и имеющий сотню зарядов в поясе-патронташе, мог застрелить до двух бизонов в минуту. Делать паузу или менять винтовку приходилось только тогда, когда ствол сильно нагревался.
Затем к подстреленным бизонам подходили шкуродеры, вооруженные как минимум двумя ножами — для разрезания шкуры и отделения ее от мяса. Процесс снятия шкуры с одного животного занимал от 10 до 15 минут. Первый разрез, сделанный должным образом, шел от горла вдоль живота; у самцов перерезали сухожилия в области мошонки. Следующие надрезы производились вокруг головы, захватывая уши и оставляя остальную часть; далее надрезали вдоль тыльную сторону задних ног и переднюю сторону передних ног. После этого начинали снимать шкуру. Для этой процедуры, начинавшейся от коленей, требовались острые лезвия и большая сила. Если имелась лошадь[29]