Глава 11
Джек едва двигался, на него вдруг навалилась смертельная усталость, и он почти потерял всякую надежду. Хотя речушка и была совсем маленькой, по мере приближения к гавани она только становилась шире. Деревья нависали над речкой с обеих сторон, но даже когда он подплыл к берегу и остановился там, увидеть его с воздуха не составляло проблем. К тому же существовала опасность, что ему не удастся преодолеть чащобу – он просто запутается в зарослях. Но ничего иного ему не оставалось – только повернуться спиной к реке и идти. Через пять минут он будет в городке, что бы ни случилось. Если уж выбирать, то он бы положился на свое умение избегать встреч в городе с кем бы то ни было. Он знал там все улочки и закоулки. В свое время он играл в прятки и знал городок наизусть – от гавани до дома доктора Дженсена.
Он проплыл мимо ближайшего к берегу реки дома – ветхого особняка старого мистера Дингли с его покосившейся пристанью, и наклонным задним двором. Потом еще два дома – они принадлежали сестрам Уайт и стояли бок о бок. Подчиняясь какому-то неожиданному порыву, он направил лодку к берегу. Течение пронесло его еще мимо пяти-шести домов.
Ворон исчез. По крайней мере, в настоящий момент его не было видно. Ничего хорошего в этом не было. Он определенно никуда не улетел… Нос лодки ударился в берег. Корму стало заносить течением, пока он выпрыгивал на берег и тащил фалинь, вытаскивая нос как можно дальше на засоренный песок. Привязать лодку было не к чему, разве что к перечным деревьям, которые росли ниже по течению, но времени перетаскивать туда лодку у Джека не было. Поэтому он тянул и тянул лодку на берег за нос, а потом перешел к корме и вытащил лодку на берег целиком. Дождь некоторое время назад прекратился, но теперь принялся лить с новой силой, к утру река вполне могла подняться на фут. Негоже было бы, если бы течение унесло лодку Уиллоуби в гавань, а потом с отливом и вообще в море.
Несколько секунд – и он, поднявшись по откосу берега, приближался сзади к мастерской таксидермиста. При необходимости он мог бы спрятаться внутри. Он знал, какие из окон заперты кое-как. Но что если доктор Браун найдет его здесь, среди этих пыльных животных – все они уже начали рассыпаться, а некоторые не имели глаз. Это его категорически не устраивало. Ворон вполне может сидеть сейчас на одном из перечных деревьев и наблюдать за ним.
Эта мысль заставила его замедлить шаг. Он не должен попасть в ловушку. Ему пришло в голову, что он в этот день действовал вслепую. Но не полностью по своей вине. Когда они со Скизиксом отправились на холмы, они понятия не имели, с чем могут столкнуться. Они и представить себе не могли, какие открытия их ожидают.
Джек прислушался к вечерней тишине. В мастерской таксидермиста горел свет. Про плохо запертые окна явно знал кто-то еще, помимо Джека и его друзей. Но кто же проник туда, в мастерскую? Не доктор ли Браун? Вероятно, нет. Доктор не стал бы зажигать свечу, чтобы объявлять о своем присутствии. Джек на корточках подобрался к окну. Конечно, это мог быть и какой-нибудь бродяга, спрятавшийся от дождя. Если бы Ланц был жив… Но он был мертв. Дождевая вода падала с веток перечных деревьев, а из городка, из гостиничек на Главной улице сюда проникали непонятные бесплотные звуки. В мастерской кто-то пел низким, тихим голосом. Джек наклонил голову, прислушался, пение даже немного успокоило его; словно негодяи не умели петь.
Он встал под сенью трех деревьев. Потяжелевшие, плачущие ветки почти касались земли. Он мало что видел. Стекла заросли пылью, к тому же были заклеены газетами. Нет, он должен был подойти поближе. Он чувствовал себя заговорщиком, оглядываясь назад, на реку, чтобы убедиться, что никто не шел за ним следом. Он увидел свою лодку, высокую и на песке. Потом он кинул взгляд в сторону гавани, после чего сделал осторожный шаг к окну.
Чья-то рука ухватила его за локоть. Он вскрикнул и попытался вырваться, но пальцы сомкнулись на его запястье. Другая рука легла ладонью на его рот, от нее пахло заплесневелыми птичьими клетками и сморщившейся от времени кожей. Большой и указательный пальцы надавили ему на глаза. Он попытался укусить руку, но это было все равно что кусать резину. В поясницу ему уперлось колено, рука отпустила его локоть и принялась ощупывать карманы его куртки.
Джек размахнулся освободившейся рукой и всадил локоть во что-то мягкое сзади, попытался повернуть голову, чтобы увидеть, кто напал на него. Рука на его лице потянула его назад, он оступился и упал, успев, однако, обоими кулаками нанести удары по тому, что было сзади. Он вывернул голову из руки, закрывавшей ему рот, и посмотрел вверх на каменное лицо доктора Брауна, который вцепился в его куртку и тащил вверх, в надежде приподнять его над землей. Джек вскрикнул, попытался вывернуться. Он почувствовал сильный удар концом трости в ребра. Он выдохнул и снова закричал, вытащил руку из правого рукава куртки, скользнул в сторону по сырой траве на одном колене и одной стопе.
Доктор Браун поднял трость над его головой, выражение ненависти искривило его лицо, превратило в нечто нечеловеческое. Джек успел приподняться на ноги, и удар тростью пришелся по его плечу, но доктор Браун уже начал заносить трость для нового удара. Он закричал, поднял руку, чтобы защитить лицо, и почти одновременно с донесшимся до него топотом ног почувствовал, как кто-то втискивается между ним и доктором Брауном. Тот охнул и выругался, отступив назад, чтобы нанести удар по человеку в белой одежде, которая была ему категорически мала. Джек откатился в сторону, держась рукой за плечо. Тот, кто пришел ему на помощь, определенно был бродягой и, судя по его виду, пребывал в ярости.
Доктор Браун, прихрамывая, отступал к реке, останавливаясь, чтобы промычать что-то через плечо. Высокий человек осыпал его проклятиями. Он знал доктора – называл его Харбин. Джек отошел к углу дома. Видимо, его спас не случайный человек. Возможно, это был какой-то обманутый заговорщик, какой-то старый враг, случайно столкнувшийся с доктором Брауном. Эти двое скатились в реку, и их понесло течением к гавани и в темноту. Джек развернулся и побежал, свернул на Главную улицу и понесся к дому мисс Флис, чувствуя странный запах смолы и полевых цветов, плывший, казалось, следом за ним. Он пробежал половину квартала, прежде чем понял, откуда взялся этот запах.
Хелен и Скизикс прижимались к стене дома, надеясь, что одичавший можжевельник и ягодные плети защитят их от посторонних взглядов с улицы. Они погасили фонарь мисс Флис, потом обогнули дом, чтобы заглянуть в окно. Хелен не сказала Скизиксу о другом окне, через которое она смотрела днем. Для этих откровений будет время, когда они встретят Джека.
Мисс Флис сидела в одиночестве в маленькой гостиной, где горела свеча, на читальный столик была наброшена скатерть – она обычно садилась за него, когда давала сеансы. Она изящно зачерпывала ложкой капустный бульон и, приняв содержимое ложки в рот, каждый раз протирала губы помятым лоскутом материи. Скизикс заворожила мысль, что мисс Флис не только ест тот же самый капустный бульон, какой подавала и им, но, кажется, еще и наслаждается вкусом, вылавливая из жидкости редкие кусочки бесформенного бекона, которые положила в бульон для вкуса. Но сегодня вечером бульон был не единственным, а всего лишь первым блюдом.
Через полуоткрытую дверь гостиной была видна соседствующая с ней кухня. Мисс Флис сидела спиной к двери, что ее вполне устраивало. Она не хотела знать, что там делает Пиблс с ее пирогом, в этом Скизикс был практически совершенно уверен. Знал он наверняка и еще кое-что: прежде чем Пиблс, набирая скорость, полетит в ту вонючую яму, которую он сам себе роет, он, Скизикс, щелкнет его по носу. Придушит его – вот что он сделает. Пиблс уже давно заслужил хороший удар кулаком по физиономии. Мало того, что Пиблс жил в созданном им самим убогом и подлом мире, в конце он будет обречен затопить собственный корабль. Скизикс ко всему прочему еще пробьет дыру в днище этого плавательного средства, чтобы ускорить процесс. Пытаться подружиться с ним не имело ни малейшего смысла.
Один бог знал, что за начинка была в пироге, c которым Пиблс возился на кухне. Солнцеворотная рыба наверняка не единственная придуманная им мерзость. Скорее всего, он еще припас травы и мясо, которое ни одно человеческое существо не должно есть, даже мисс Флис, если считать ее за человеческое существо. Но Скизикс был убежден, что мисс Флис прекрасно знает, что она ест. Ее бесплодные попытки приготовить что-то из окровавленной тушки курицы и возня на полу не привели ни к чему, кроме как к потере Пиблсом пальца и пению церковных гимнов мертвой женщиной. Она ничуть не приблизилась к своей цели, как и Макуилт, когда он смотрел в свою подзорную трубу. Скизикс задавался вопросом, отделается ли мисс Флис таким же легким испугом, как Макуилт? Есть ли что-либо похуже, чем ослепнуть и быть брошенным на произвол судьбы на открытом лугу? Ну, она же экспериментировала на себе, искушая свою печальную судьбу, как жокей на скачках.
С улицы донесся шум – какие-то шаги, бег. Скизикс схватил Хелен за руку и потянул за собой вниз, к кустам можжевельника. Раздвинув листву, они посмотрели из своего укрытия и увидели спешащего Джека. Он замедлил бег, приближаясь к сиротскому приюту, и направился в сторону ближайших кустов, чтобы спрятаться там. Он понятия не имел, где они, огляделся, посмотрел в небо, словно предполагая увидеть там что-то. У Скизикса были на сей счет некоторые предположения.
Хелен подняла камушек и завела руку назад, намереваясь кинуть его и без слов сообщить Джеку, что они здесь. Но Скизикс вышел из-за куста, встал на пути летящего камушка и шлепнул Джека по пояснице. Джек охнул, дернулся вперед и упал на куст, обхватив его раскинутыми руками. Он, казалось, задыхается. Хелен бросилась к Скизиксу, ударила его по плечу, потом щелкнула его по мочке уха средним пальцем.
– Ой! – воскликнул Скизикс хриплым шепотом, едва не переходящим в крик. Он закрыл рот рукой и, смеясь, спрятался за куст. Джек пришел в себя, поднялся, уставился на своих друзей, потрясенный и удивленный: сначала на Хелен, потом на Скизикса, который вышел из-за куста, с трудом подавляя смех и сутулясь. – Ничего не мог с собой поделать. Это было так просто. Не могу противиться искушению, когда можно так просто повалять дурака. Ты же это знаешь. Видела меня в пекарне Поттса.
– Видок у тебя – просто сказка. – Хелен скорчила Джеку гримасу. Он разгладил волосы, поправил на себе куртку, поморщился, когда боль прострелила его плечо. Хелен прикоснулась пальцами к его запястью. – Больно?
– Ерунда, – ответил Джек. – Я в порядке. Это всего лишь… ну, скажем, синяк. Ничего серьезного. – Он снова поморщился, словно боль решила вернуться, но морщился он теперь скорее из-за своего неожиданного дурацкого падения на куст на глазах Хелен. Он отомстит за это Скизиксу, угостит его пирожком с начинкой из кусочков фиолетовой резины под видом мяса.
– Шшшш! – прошептал им Скизикс, вернувшись к окну. Он помахал им два раза рукой, и Джек с Хелен тихонько подошли к нему, все трое замерли перед окном и уставились внутрь.
Пиблс уже принес пирог. Мисс Флис вроде бы осталась довольна, однако в то же время она смотрела на это произведение кулинарного искусства скептическим взглядом. Она покосилась на Пиблса, спросила у него что-то, но трое у окна почти ничего не разобрали, кроме произнесенного дважды имени доктора Брауна. Пиблс кивнул ей убедительным театральным кивком, который должен был не оставить мисс Флис ни малейших сомнений. Она немного приподнялась на своем месте и вытащила тоненькую темную книгу, на которой до этого сидела. Махнула Пиблсу рукой, выпроваживая его на кухню, словно опасаясь, что он попытается прочесть название, и принялась читать, чуть ли не прижимая нос к странице и поворачивая голову туда-сюда по строкам.
Она посмотрела в окно – прямо на них. Скизикс, Джек и Хелен бросились в стороны и там присели на корточки в ожидании воплей мисс Флис. Но никаких криков не последовало – вокруг нее горело слишком много свечей, и никого за окном она попросту не увидела, а когда они снова посмотрели внутрь, книга исчезла, а мисс Флис уже нанизала кусочек пирога на вилку и теперь старательно соскребывала с него корочку и дула, чтобы побыстрее остыл.
Пиблс наблюдал за ней из кухонной двери с выражением злорадного любопытства, как будто был уверен, что с мисс Флис должно случиться что-то удивительное, хотя и понятия не имел, что именно. Она прикоснулась языком к пирогу, осторожно пробуя его на вкус. Ее лицо скривилось в невообразимой гримасе, словно ее вот-вот вырвет, однако осела на стуле и задумчиво замерла. Потом она снова подняла вилку и с лицом, с каким она время от времени пыталась осадить Скизикса и Хелен, уставилась на кусок начинки, нанизанный на вилку. Дети увидели, как напряглись мышцы на ее лице. Она зажмурила глаза, защемила пальцами кончик носа, открыла рот и сунула в него вилку с ее содержимым, пожевала явно через силу. Ее глаза широко раскрылись, когда она проглотила пережеванное, резко потянулась к стакану с водой и опрокинула его на скатерть. Она вскочила, держась за стол, и взяв кастрюлю с остатками своего капустного супа, осушила ее в один глоток, потом подалась назад и рухнула на стул.
– Мистер Пиблс, – прохрипела она, повернув голову. Но Пиблс исчез, оставив ее в одиночестве. Она на нетвердых ногах побрела к кухне, выкрикивая его имя; в ее голосе слышался странный, похожий на птичий, свист. – Мистер Пиблс! Эй! – просвистела она, потом ухватилась за распахнутую дверь, чтобы не упасть. Казалось, она немного пришла в себя и теперь распрямилась и покачала головой. Потом она распрямилась еще больше, вытянула шею, став похожей на фонарный столб.
– У нее рыбная косточка застряла в горле, – прошептал Скизикс. Никто из друзей не отреагировал на его слова. Они увидели, как она развернулась и пошла к столу, словно под гипнозом. Рот ее открылся и закрылся, как рот угря, она испустила еще маленькую порцию канареечного щебета, ее губы подрагивали в такт этим звукам. Она поспешила к своему видавшему виды стулу, рухнула на него. Книга выскользнула из-под ее корсажа и упала прямо на рыбный пирог. Она встала, повернулась, потянулась как будто за книгой, но вместо этого ухватила кусок пирога, затолкала себе в рот, проглотила, почти не разжевывая, а потом энергично описала круг по маленькой гостиной, словно в нее вселился черт, она издавала птичьи трели и взвизгивала, производя впечатление совершенно лишившейся ума.
Появился Пиблс – оказывается, он прятался за мягким креслом в общей гостиной. Он смотрел, как крутится мисс Флис, и методически посасывал свой неестественный палец. Когда книга упала на пирог, он было вскочил, словно собирался броситься туда и схватить ее, но тут же снова спрятался за креслом, когда стало ясно, что мисс Флис потеряла к книге всякий интерес. Она явно потеряла интерес вообще ко всему на свете.
Неожиданный удар грома сотряс дом. Дождь пролился с небес сплошной стеной. Свечи в маленькой гостиной потускнели и сразу же вспыхнули снова, как если бы порыв ветра чуть их не загасил, и огромная тень, словно от быстро открывающейся двери, наклонно упала на улицу и луг. Тысячи светлячков поднялись плотным облаком из затененных кустов и понеслись к небу, как метеориты, спутавшие направление.
Джек, Хелен и Скизикс отскочили от окна в задний двор. Что-то холодное в тени оттолкнуло их, словно громадная настоятельная рука, и они сгрудились вместе у крытой дранкой стены каретного сарая, прижались к ней, издалека глядя на полуосвещенное окно. Мисс Флис стояла, как цапля, тощая и неподвижная, она чего-то ждала. Она переливалась, как океанская вода под напором ветра, а потом исчезла вместе с пламенем свечей – все они погасли в одно мгновение. Джеку показалось, что он видит, как схлопнулась угловатая, ровная тень, словно открывшаяся дверь внезапно закрылась. Он весь сжался, стоя у стены каретного сарая под козырьком крыши, с которой прямо ему в ботинки стекали струи воды. Он предполагал, что мисс Флис все еще стоит в темной комнате, что она не исчезла, когда погасли свечи, а только стала невидимой.
Моргнул свет. Кто-то чиркнул спичкой и теперь одну за другой зажигал свечи. Это был Пиблс. Мисс Флис куда-то исчезла. Рука Пиблса тряслась – он едва попадал спичкой в фитиль. Он вытащил одну из свечей из подсвечника и поджег ею остальные, собрал их все в середине стола и поставил рядом с разрушенным пирогом и книгой, как парус торчащей из пирога. Он вытащил книгу и тщательно протер ее уголком скатерти. Потом сунул пальцы в рот, чтобы слизать прилипшие к ним крошки пирога, но тут же передумал и принялся вытирать их тем же уголком скатерти.
Вдруг он резко подошел к окну и выглянул в темноту, постоял так некоторое время, приложив к глазам сложенные кольцами пальцы, потом присел на корточки и посмотрел в небеса. Хелен, Джек и Скизикс стояли неподвижно, надеясь, что темнота и дождь надежно их укрыли. Они видели, как Пиблс сунул книгу себе под мышку и взял пирог. Он прошел на кухню, лениво посасывая палец, и исчез из виду, оставив свечи догорать на столе в гостиной.
Он выполз из океана на край камня, цепляясь за стебли водорослей, хватая ртом воздух и все еще сжимая в кулаке свою трость. Он держал ее, даже когда отливная волна вынесла его из гавани в открытый океан. Он толком не успел разглядеть лицо того человека, но судя по тому, что он все же разглядел, это был Ларс Портленд. Он вернулся с другой стороны, сомневаться в этом не приходилось. На это указывало слишком многое, а теперь еще и это – некий великан в мастерской таксидермиста, замешивающий эликсир. Никем другим, кроме Портленда, этот человек и быть не мог. Годы, казалось, лишь обострили его ненависть. Будь у него револьвер, он бы дважды убил Портленда под перечными деревьями – один раз за его несчастную жену, а другой раз за его сыночка, который быстро расстался бы со своим драгоценным пузырьком, если бы подмога задержалась хотя бы на минуту.
Они за это заплатят; оба заплатят, прежде чем он закончит свои дела. На сей раз он во что бы то ни стало перейдет на другую сторону, даже если ему придется плыть туда по реке их крови. Он вскарабкался на камень и сел там на корточки, чтобы перевести дыхание. Он устал, очень устал, и не только от погони. Он чувствовал, как его тянет на север вдоль берега, туда, где без него работал луна-парк, его луна-парк. На плато наверняка толчется множество людей, они медлят, вплотную приблизившись к темноте, им любопытна тайная кухня фрик-шоу. Если бы он захотел, то уже через полчаса гулял бы среди них. Но времени у него остается все меньше и меньше. Мимолетные мгновения пожирают затянувшийся солнцеворот. Он чуть ли не чувствовал, как ночь переваривает их, словно вокзал, переполненный отъезжающими и паром готового тронуться паровоза. А ему еще нужно было закончить дела – отомстить за старые оскорбления, встретиться с нужными людьми.
Он пошел по мысу к деревне, хлюпая промокшими туфлями. Он не чувствовал холода, не чувствовал почти ничего, кроме невыносимой усталости, он словно расходовал себя с каждым своим шагом, секунда за секундой, исчезал в ночном воздухе. Ему придется поторопиться.
Он свернул в проулок, который с задней стороны вел во врачебный кабинет доктора Дженсена, прошел мимо бачков для мусора, проржавевших каретных рессор, курятников и пустых площадей, заросших ягодными кустами и дурманом. Он дорогу знает – несколько раз прошел этим путем, когда вел слежку за Дженсеном. И другую дорогу он знает и пойдет ею – доктор ему не помеха, этот лекарь, это свиное рыло, всюду сующее свой пятачок. Он его прикончит и обескровит, прежде чем отправиться на другую сторону, он сделает это просто ради удовольствия, в качестве прощального жеста.
Он увидел дом, врачебный кабинет, освещенный настенными газовыми светильниками. Увидел Дженсена, наклонившегося над секционным столом, над телом парня, которое он, этот идиот, нашел сегодня утром на берегу. Он, вероятно, озадачен, не может понять, какого рода насилие было совершено над ним, какого рода монстр скрывался в ночи, но в то же время доктор прекрасно знает ответ на этот вопрос. Лицемер. Ему, как и всем им, хотелось заполучить Джейн Хендерсон. А когда она вышла за Ларса Портленда, он сделал вид, что принял свое поражение и не лелеет жажды мщения, но Харбин видел его насквозь, он всех их видел насквозь – их лживость, притворную радость, ничтожные, маленькие жизни, разыгрываемые так, будто они не обречены, будто не живут в ожидании неминуемой катастрофы в этом сыром и загнивающем уголке безразличного мира. Харбин сплюнул на землю и прищурился.
Он убрал мокрые волосы со лба и опустил веки, защищаясь от дождя, которого почти не чувствовал. Это было еще одним раздражением в мире, полном раздражений, одним из нескольких, требующих его внимания, молящим о таковом. В кабинете был второй человек, невысокий, в клоунской одежде – в просторных штанах и рубашке, которая мешком висела на нем. Он был отвратителен, таких, как он, нужно было калечить и показывать во фрик-шоу. Эти двое разговаривали, показывали на мертвого парня на столе, покачивая головами. Потом остановились и посмотрели друг на друга. Невысокий протянул что-то Дженсену, два предмета: один из них – бутылочка, кажется, наполненная жидкостью. Они снова заговорили, кивали, отрицательно покачивали головами, серьезно вглядывались друг в друга, словно то, что они делали, имело какой-то смысл.
Харбин ухватился за штакетины идущего вдоль проулка забора высотой до пояса, присел в нетерпении в этом вынужденном ожидании. Он увидел, как Дженсен встал под газовым светильником, надел на палец какое-то кольцо и с близкого расстояния осмотрел его, потом еще раз кивнул, снял кольцо и положил на письменный стол рядом с бутылочкой. Они вышли из кабинета вместе. Харбин поспешил к калитке, опираясь на свою трость и подпрыгивая, почти как ворон, потом остановился и вытянул шею, но этих двоих так и не увидел. Он вошел в калитку, прошагал под дождем до окна. Он услышал хлопок входной двери и понял, что тот, который ниже ростом, ушел. Он мог легко отправиться за ним, пройти следом по вечерним улицам и удушить в свое удовольствие. Но столкновение на улице могло привести к неприятностям, а неприятности могли привести к потере времени, могли без всякой необходимости насторожить Дженсена. Тогда как доктора в конечном счете он хотел убить куда сильнее, чем этого недомерка. Дженсен привнесет некоторую пикантность в эту историю.
Задняя дверь оказалась не заперта. Этот человек был глуп. Неужели он считал себя бессмертным? Сегодня его осенит некоторое знание – в гораздо большем объеме, чем может ему понравиться, – но это принесет ему и немало хорошего. У него будет время предаться философствованию. Они могли бы вызвать его сюда, в луна-парк, на следующий солнцеворот и порасспрашивать о жизни, в которой можно все. Он мог бы назвать состав средства от сыпи, вызываемой сумахом, или порассуждать о загадках периодических таблиц, может быть, почитать им задом наперед. Он мог бы изрядно поразвлечь целую тысячу маленьких грустных человечков.
Харбин проник внутрь, открыв дверь, осторожно неся свою трость, и остановился; капли дождя падали с него на битумные плитки пола. Он с улыбкой осторожно двинулся вперед, прислушиваясь к полутьме и воображая, что ему принесут следующие десять минут. Его слух неожиданно словно заострили на точильном ремне. Музыка каллиопы, шорох и рев печи, треск и стоны аттракционов в луна-парке – все это звучало в его голове, словно присутствовало здесь, подталкивая его вперед.
Он остановился в дверях, посмотрел вдоль коридора в сторону кабинета. Поле его зрения сузилось, словно он стоял в начале длинного туннеля и смотрел, как доктор Дженсен работает там в одиночестве. Дженсен кивнул в сторону маленькой бутылочки с жидкостью. В воздухе пахло чем-то – одуванчиками, смолой, океаном. Ноздри Харбина расширились. От этого запаха у него вдруг закружилась голова. Он бросился вперед, к кабинету, с тростью наперевес. Ему казалось, что двигается он слишком медленно, словно воздух перед ним сгустился. Дженсен повернулся и покачал головой. Он закрутил крышечку на бутылочке, стоявшей на столе, пытаясь задвинуть ее куда подальше, спрятать. Он открыл рот, собираясь закричать. Дужка очков слетела у него с левого уха, очки повисли наперекосяк, когда он попытался увернуться от удара тростью. Он взмахнул руками и стал падать на спину, ударился головой об острую кромку письменного стола, а потом рухнул на шкафчик, наполненный химическими сосудами.
Харбина шатнуло от этого грохота, он тряхнул головой, пытаясь прогнать из нее шум, который набирал обороты, обездвиживал его руку с тростью, когда он попытался ее поднять, чтобы нанести еще один удар. Свободной рукой он провел по столешнице, скидывая с нее на пол всевозможные емкости, химические стаканы и засушенных животных, найденных в приливных заводях. Он схватил бутылочку и раскрутил ее содержимое, как люди раскручивают вино в бокале, потом отвинтил крышечку и вдохнул пары, его глаза расширились от предвкушения.
Запах жидкости вытеснил все шумы из его головы, и на миг ему показалось, что он гонит повозку по Прибрежной дороге от лагун с пресной водой на север. Рядом с ним сидит Джейн Хендерсон в кружевной одежде, а у него за спиной с полдюжины форелей, пойманных им на мух, которых он отловил утром. На мгновение он вспомнил чувства, которые не мог толком объяснить, он словно услышал несколько музыкальных нот, жужжание пчел в жаркий летний день, вызвавший в его памяти что-то из юности, что-то, не поддающееся теперь определению. Он завинтил крышку на бутылочке. Это было опасное дело. Оно требовало осторожности, иначе он рисковал выставить себя дураком.
Воспоминание увяло, промелькнуло, как сон, и исчезло. Он наклонился над упавшим доктором, приставил кончик трости к его шее, и легонько надавил на нее.
Джек, Хелен и Скизикс услышали звук выстрела, когда были в пятидесяти ярдах от дома доктора Дженсена. Ничто не говорило о том, что выстрел был сделан в доме доктора, но они, не сказав ни слова, бросились бегом к дому. Мысль о летящих пулях немного притормозила их, когда они добежали до калитки, но мертвая тишина в освещенном доме гнала их вперед, и Хелен с двумя парнями по бокам постучала в дверь кулаком.
– Входите, – раздался изнутри срывающийся на крик голос миссис Дженсен.
Они распахнули дверь, и нашли ее во врачебном кабинете. Доктор лежал боком на полу, прижимая руку к шее, и кашлял.
– Застрелили! – воскликнул Джек, увидев револьвер, лежащий на секционном столе, вернее на простыне, укрывавшей тело Ланца.
– Нет, он цел, – ровным голосом сказала миссис Дженсен. – Этот человек ушел через заднюю дверь. Вор, видимо.
Она наклонилась над мужем, потерла его шею ватой, смоченной спиртом, расстегнула пуговицы на его рубашке.
Через мгновение Скизикс был у задней двери, Джек и Хелен ринулись следом. Они остановились у ограды, посмотрели в темную даль проулка, недоумевая, кто же стрелял. Ранений у доктора Дженсена не было: пуля попала не в него. Они каким-то чутьем знали, кого ищут. Они наклонили головы, прислушались, ночь немного приуменьшила их неожиданную храбрость. Вот оно – они услышали – быстрое цок-цок-цок трости по камню. Он уже вышел из проулка на дорогу.
– Идем, – сказал Скизикс и пустился с места рысцой. Джек припустил за ним, волновался он куда как меньше Скизикса.
– Зачем? – спросила Хелен, немного замедлив бег, слыша рядом пыхтение Скизикса.
Джек сам не знал ответа на этот вопрос. Он бежал только потому, что именно этого от него и ожидали, но у него не было ни малейшего желания встретиться с доктором Брауном, от которого он только-только – всего час назад – спасся.
– В прошлый раз нам не удалось, теперь мы его сделаем, – сказал Скизикс.
Хелен остановилась, сложила руки на груди.
– Ничего мы его не сделаем. Он улетит. Ты сам это знаешь, если только то, что ты мне сам и рассказывал, не просто брехня. Мы теряем время. В худшем случае на этот раз он тебя прикончит. Или нас всех.
Скизикс тоже остановился и повернулся, чтобы возразить ей. Хотя было ясно, что переубедить ее не удастся. Так оно и было на самом деле. Чего они могут добиться? У них нет ни камней, ни оружия. Кроме того, стреляла, вероятно, не кто иная, как миссис Дженсен. И стреляла она в доктора Брауна. Иначе револьвер не остался бы в кабинете. Зачем Браун приходил туда? Неужели для того, чтобы убить бедного доктора Дженсена?
– Мы сдались, – сказал Скизикс, когда они все втроем вернулись. Доктор Дженсен уже сидел, но все равно выглядел не очень. Когда миссис Дженсен наложила ему компресс на затылочную часть головы, он поморщился от ее прикосновений. Пол был усыпан битым стеклом и керамикой. В воздухе стоял слабый аромат чего-то – чего-то странным образом привлекательного. Джек знал, что это такое. Он прощупал свой карман в испуге, что разбил пузырек, но пузырек лежал в кармане целехонький и закрытый. Он обвел взглядом комнату, но эликсира нигде не увидел. Вот зачем приходил доктор Браун.
Доктор Дженсен поднял револьвер, холодный и угрожающий. Он так и лежал на прежнем месте.
– Спасибо, – сказал он жене, слегка поморщившись, но отмахнулся от нее, когда она хотела было снять компресс. – Я в порядке, немного хриплю, может быть, но это пройдет. Но он бы меня прикончил.
– За что? – спросила миссис Дженсен. – Да бога ради, неужели ты не мог ему дать то, что он просил? Ничто не стоит жизни.
– Это была моя ошибка, – сказал доктор. – Зато кое-чему научился сегодня.
– Но все же он ушел с тем, что ему было нужно, верно? – сказал Джек. Он посмотрел на часы на стене – почти десять. День был на исходе, как и солнцеворот. До высшей точки оставалось всего несколько часов, приблизительно так писала об этом в своей книге миссис Лэнгли. Вечер снаружи был необычно темным, если не считать ленту сумерек и звезд над Мунвейлскими холмами. И даже во время их разговора Джек слышал стук градин по крыше. Ветер в проулке был тяжелым и влажным и пах как-то экзотически, словно насыщенный экстрактами из тысяч разных земель и бесчисленными воспоминаниями, и предвкушениями, и сожалениями, которые все вместе создавали атмосферное благоухание.
Доктор Дженсен несколько мгновений разглядывал Джека.
– Да, ушел. У меня не было возможности сохранить бутылочку. Он и меня хотел убить.
– Кто это – он? – спросила миссис Дженсен, удивленно посмотрев на мужа.
– Алджернон Харбин.
– Так он уже двенадцать лет как умер!
– Да, он умер, – сказал доктор, – в некотором роде. Это дело непростое. Джек по существу уже почти все понял. Двенадцать лет назад Харбин заключил сделку с Во Линем. Ларс поклялся убить Харбина, и тот отнесся к его словам серьезно. Ларс Портленд слов на ветер не бросал. Харбин попытался его опередить. Он сам собирался убить Ларса, украсть эликсир и перейти на другую сторону, но не получилось. На плато за утесом был открыт бизнес – вы знаете об этом, – но Харбина не вынесло на берег течением, хотя все так думали, даже я. Во Линь продал ему луна-парк – вот что я думаю. А Харбин опасался, что его убьют. Он мог бы избежать всего этого, просто исчезнув. Ларс не стал бы его искать, ему нужно было в другие края. Но для Харбина слишком много было поставлено на карту. Жадность его не отпускала. Он хотел заполучить эликсир, который, как он знал, имелся у Ларса. Попытался выкрасть его, но потерпел неудачу, а я с Ларсом и Кеттерингом отправился за ним на берег, где Ларс его застрелил, а вскоре и сам вместе с Кеттерингом отправился на другую сторону. Что ж, сегодня, двенадцать лет спустя, Харбину повезло. Но на сей раз я не буду его преследовать. Я с этим покончил.
– И что он взял за луна-парк? – спросил Джек, имея в виду сделку Харбина со стариком.
– Смерть. Он устал жить в рабстве, быть подневольным инженером луна-парка. Один господь знает, каким образом он сам за это взялся – за этим наверняка скрывается какое-то жуткое дело. Харбин принял луна-парк таким, каким он был, как средство остаться живым, пока у него не появится новый шанс перейти на другую сторону. И вот этот шанс предоставился ему двенадцать лет спустя.
Судя по виду миссис Дженсен, ее ничуть не удовлетворили бредни мужа. Доктора вполне устраивала возможность забыть о сделке на берегу на двенадцать лет, но в конечном счете его преследование возобновилось. Для Джека в этом деле больше почти не осталось тайн, и хотя доктор Дженсен заявил, что закрыл вопрос, Джек пока ничего не закрывал.
– Откуда взялся эликсир – я говорю про украденную порцию?
Джек догадывался, каким будет ответ, когда задал вопрос.
– От твоего отца, – ответил Дженсен.
Хелен подпрыгнула от удивления.
– Человек из мастерской таксидермиста!
Джек посмотрел на нее.
– Откуда ты знаешь?
– О чем?
– О человеке в мастерской таксидермиста.
– А откуда знаешь ты? Я совершенно случайно наткнулась на него сегодня днем. – Она повернулась к доктору Дженсену. – Это был отец Джека, верно? Крупный такой мужчина. На нем был халат, принадлежавший Джеймсу Лэнгли, художнику. Ему же принадлежали очки. Все вещи гигантских размеров. Он что – вернулся, да?
– Да, – сказал доктор. – Он вернулся. Маленький человечек – это тоже он, хотя объяснить это непросто.
– Карлик, – прошептала Хелен.
– Мой отец не был карликом, – сказал Джек. – И гигантом тоже не был.
Хелен подняла руку, призывая его помолчать.
– Миссис Лэнгли рассказала мне об этом сегодня, о том, как эти другие миры, если вам угодно, существуют в своем собственном времени, а не в нашем, и вы можете попасть в тот из них, который будет на десять лет отставать от нас, а можете пребывать в двух мирах одновременно, а потом вы оба можете свалиться в третий мир и одновременно находиться и в нем, и один из вас будет карликом, а другой – гигантом, и вы оба будете то уменьшаться в размерах, то расти. И одновременно там может находиться еще одна ваша сущность, хотя в данном случае этого не было – отец Джека покинул это место. И все мы тоже находимся там, будем находиться или уже находились, решали свои проблемы.
Она замолчала, чтобы перевести дыхание.
Скизикс уставился на нее широко раскрытыми глазами, похожими на рыбьи. Он подождал секунду, потом хрипловато спросил:
– Ты уверена?
Он скорчил театральную гримасу, словно глубоко задумался над ее словами, а вовсе не выделывался, чтобы поднять ее на смех.
– Она права, – сказал доктор Дженсен.
Хелен самодовольно улыбнулась Скизиксу.
– Конечно, я права. Мне же миссис Лэнгли все рассказала. Последнюю посылку с одеждой из-под мостков взял отец Джека. Она попросила его положить этот пакет для Джимми еще до истории с Харбином, а он нашел эту одежду и взял себе, когда его выбросило на берег. Ведь не мог же он, будучи гигантом, бегать голышом по городу, разве нет? Он, вероятно, проводил время в лесу, пока не уменьшился в размерах. А потом обосновался в мастерской таксидермиста. Мне нужно будет рассказать об этом миссис Лэнгли. Она будет так рада, что ее одежда кому-то пригодилась.
Джек сидел молча, слушая вполуха. Теперь он знал, почему незнакомец из мастерской таксидермиста с такой яростью налетел на Харбина. Знал ли он, кто такой Джек, или просто хотел свести старые счеты? Так или иначе, но Харбину все же удалось уйти. И он пришел к доктору. А Джек убежал. Это была неприятная сторона. Убежал, а ведь мог бы увидеться с отцом, поговорить с ним. Где он теперь?
– Я должен вернуться к таксидермисту.
Доктор Дженсен отрицательно покачал головой.
– Ничего из этого не получится. Он уже ушел – они ушли, я бы сказал. Твой отец пришел с той стороны, чтобы передать тебе эликсир. Он не собирался оставаться. Он хотел появиться на время, посмотреть на тебя, когда ты будешь спать, а потом вернуться. Это он был в одеянии мыши, теперь ты об этом знаешь. И он тоже пришел с другого направления, по воде, как Джеймс Лэнгли во второй раз – как сказала Хелен, – и был удивлен, когда оказался здесь и увидел себя самого. С той же миссией. Они заварили еще одну порцию эликсира, чтобы иметь возможность вернуться – а вернее сказать, чтобы он мог вернуться – и одну бутылочку с эликсиром он дал мне. Он спешил. Жаль, что у меня не было одного дня – одной недели, – чтобы поговорить с ним, но солнцеворот заканчивался, времени не оставалось. Между всем этим, сказал он, есть своего рода полусвет, в тени всех уходящих миров. Он сказал, что многие будут переходить на другую сторону через этот полусвет, как на железнодорожном вокзале. А там ты определенно будешь видеть всякое, проблески прошлого и будущего. Он просил меня сказать тебе, что настанет день, и вы с ним встретитесь. Ты не должен беспокоиться. На этот раз у него просто не было времени.
– Значит, я должен буду последовать за ним на другую сторону, – сказал Джек. – Это неизбежно. Иначе он бы так не сказал. Не принес бы пузырек эликсира для меня.
Доктор Дженсен пожал плечами.
– Может быть. Я не буду настаивать, но и отговаривать не стану. Ты должен сам сделать выбор.
– Мне пора. – Джек посмотрел на часы. Время пришло. Надвигалась ночь. Да, оставалось у него совсем немного, это верно, но если он упустит этот шанс сейчас, то следующий придется ждать двенадцать томительных лет, и мысль об этих двенадцати годах превращала оставшиеся часы в улетающие минуты. Наверное, то же самое чувствовал и его отец.
– Он нашел мою мать?
– Он сказал, что знает, где она теперь и что ему с этим делать, – сказал доктор Дженсен. – Поэтому он и не мог ждать. Не мог рисковать – боялся потерять ее еще раз.
– Я пойду с тобой, – сказал Скизикс. – В конечном счете, ведь это была моя идея, ты же сам знаешь. Это у Хелен были сомнения.
– Никаких сомнений у меня не было. Я с самого начала знала, что это глупости, а сейчас я еще больше утвердилась в этом мнении. Но вам все еще нужен крепкий якорь. Вы оба еще слишком глупы. В этот раз я иду с вами.
Джек с сомнением посмотрел на нее. Он должен был возразить: «Хелен, и все-таки ты не можешь так рисковать». Он посмотрел на доктора в надежде, что доктор возьмет это на себя, откажется отпустить Хелен. Ведь они со Скизиксом все же отправлялись на поиски бог знает чего-то, хотя господь, может, знал, что оно такое. Но Хелен – она-то что искала? Что ею двигало? Доктор Дженсен ничего не сказал, только кивнул. Хелен двинулась к двери, на ходу застегивая курточку.
– Ничего не понимаю, – сказала миссис Дженсен. – Но, куда бы вы ни отправлялись, я желаю вам удачи. Вы ведь вернетесь?
– Либо завтра, либо через двенадцать лет; когда-нибудь, – сказал Джек. – Мы сами еще не все понимаем, но мы вернемся.
– Но не через сусликову нору, – сказала Хелен, когда они выходили под дождь. – Не ищите нас в сусликовой норе.
– Я-то наверняка не буду вас искать там, – прокричала миссис Дженсен. Ее силуэт в ярком свете открытой двери помахал им платком, а они уже спешили к утесу по обдуваемому всеми ветрами проулку.
Глава 12
– Ты уверена, что он сказал именно «Летающая Жаба»?
– Конечно, уверена. Память я еще не потеряла.
Хелен откинула назад волосы и поплотнее закуталась в куртку. Темнота на улице, казалось, сгустилась еще сильнее, она раскинулась на лугах, резко контрастируя с огнями луна-парка. Они втроем стояли в тени комнаты смеха и смотрели на маленькие, похожие на жуков вагонетки, которые мчались по рельсам, выпуская пар, как чайники на колесах, исчезали в двойной темноте сооружений из фанеры, сколоченных на скорую руку, как карточные домики.
– К тому же это не может быть простым совпадением. Вот она здесь – Летающая Жаба. Это именно она, та самая, точно, как твой отец говорил.
Они постояли молча несколько мгновений в предвкушении, обдуваемые холодным океанским ветром. Джека пробрала дрожь. Они уже искали доктора Брауна, но так и не нашли. Джек предполагал, что так оно и будет. Доктор не стал бы оглушать Дженсена и красть эликсир, чтобы потом сидеть где-то тут и предаваться раздумьям. Он уже наверняка перебрался на другую сторону.
На аттракционе «горки» заправляли до странности вялые и истощенные личности, раскалывающие чурбаки и подбрасывающие поленья в ульевую печь. То, что Джек видел на лице человека, работающего на колесе обозрения, не было галлюцинацией, теперь он в этом не сомневался. В данный момент благодаря эликсиру он видел реальность совершенно ясно. Он не мог сказать наверняка, что рабочие луна-парка – это недавние обитатели вскрытых могил или подмытых склепов на берегах реки Угрёвой, но был готов поставить на это четвертак, лежавший у него в кармане. Эти люди выполняли указания другого хозяина, если доктора Брауна можно было назвать их хозяином. Может быть, их настоящим хозяином был сам луна-парк. От этой мысли становилось жутковато, поскольку она вызывала у него нежелание кататься на этой Летающей Жабе. Ничего жабьего в этом аттракционе не было.
Большая обитая досками дверь распахивалась каждые тридцать или около того секунд, чтобы впустить очередную машинку, сопровождая происходящее длительным механическим визгом, явно вызванным открытием двери. Изнутри доносился тихий смех, прекращавшийся в тот момент, когда дверь снова закрывалась, но он возобновлялся, когда открывалась дверь с противоположной стороны и из нее вылетала машинка, как будто приводимая в движение морем бурливого пара, пассажиры визжали от страха и удивления перед жуткими тайнами, что промелькнули перед ними внутри.
Скизикс оттеснил Хелен и Джека подальше в темноту, показав им на ряд палаток. В палатке доктора Брауна горел свет, но тень, склонившаяся над столом внутри, принадлежала другому человеку. В этот момент клапан двери затрепетал, откинулся, и из палатки вышел трактирщик Макуилт. На нем было одеяние, подпоясанное веревкой, как у монаха в Средневековье, и выглядел он высохшим и согнутым, словно под грузом собственных злых дел и испытаний минувших дней.
Он появился без трости и шел, закинув назад голову, отчего ему приходилось вращать глазами, опускать их вниз, чтобы видеть, но видеть он точно мог, в этом никто не сомневался. Он посмотрел в одну, в другую сторону перед собой. Немногочисленные поздние гуляки благоразумно обошли Макуилта стороной, стараясь держаться подальше от этого человека, словно он был дервишем на грани безумия. Он зашаркал ногами в сторону тройки, стоявшей в полутьме, словно случайно двигаясь в их направлении. Джек почувствовал, как напрягся Скизикс рядом с ним, вероятно готовясь избить Макуилта до потери сознания, если от него будет исходить какая-нибудь угроза.
Однако тот прошел мимо, направляясь к печи и проклиная мужчин, собравшихся вокруг нее. Джек видел его сверкающие в свете лампы глаза. Они были серые, как живот у сома, слишком долго пролежавшего без воды. Он не мог не быть слепым. Как не мог отрасти и палец у Пиблса. Это все было дело рук доктора Брауна, вот что это такое было, а теперь доктор Браун исчез. За все отвечал Макуилт. У луна-парка появился новый обслуживающий, достойный преемник Во Линя и Алджернона Харбина.
Когда Макуилт исчез за углом комнаты смеха, Джек вышел на свет. Скизикс и Хелен поспешили за ним. Джек не мог вообразить, что они сгорают от нетерпения, но они, как и он, знали, что никакого волшебства не случится, если они будут и дальше стоять здесь, дрожа от страха. Они проскользнули через калитку высотой до пояса, забрались в вагонетку и принялись ждать там. Краем глаза Джек наблюдал, как капли дождя падают на свету. Они уже прождали тут целую вечность. А если, пока они здесь, вернется Макуилт, то начнутся проблемы. В эту ночь у них будет только один шанс.
Вагонетка накренилась. Колеса со скрежетом пришли в движение, и они неожиданно понеслись по проложенным путям в направлении все еще закрытой двери. Дверь открылась прямо перед ними, когда уже казалось, что они сейчас наверняка врежутся в нее, а потом захлопнулась, погрузив их в темноту.
Под огромным ухмыляющимся черепом горел свет, а на стреле раскачивалось висящее человеческое тело. Оно вдруг вылетело на свет и ударилось в бампер вагонетки. Хелен взвизгнула. Голова человека отделилась от тела, пролетела перед ними с выпученными глазами и со звуком трескающегося арбуза плюхнулась в корзину близ путей, где уже лежали другие головы. Безголовое тело качнулось в зону темноты, и в этот же момент раздался смех, эхом отдающийся от фанерного потолка. Неожиданно загоревшаяся свеча в канделябре выхватила из тьмы смеющийся скелет, облаченный в то, что могло быть водорослями или высушенной плотью. Скелет сидел на высоком табурете и раскачивался взад-вперед, словно собираясь перелететь в вагонетку, а потом и он исчез в темноте и безмолвии. Вагонетка, постукивая колесами, двинулась по погруженному в кромешную тьму туннелю, навстречу холодному ветру, будто дующему из заплесневелого подвала.
Они увидели свет впереди. Что-то приближалось к ним. Аттракцион, видимо, имел громадные размеры, или же был хитроумно сведен в петлю, как лабиринт. Внезапно перед ними появилось сооружение, стоящее на берегу совсем рядом с водой. Это был крашеный пропеллер, наклонно стоящий на деревянных опорах, оплетенный давно засохшими лозами диких винных ягод. К этому видению добавлялся запах рыбы, смолы и морской пены, а еще стальной стружки, старой сухой кожаной обивки и напитанной дождевой водой дранки. Тут присутствовали тысячи запахов одновременно, и Джек ощущал потребность рассортировать их, насладиться каждым в отдельности, вот только они прилетали через открытую дверь, скользили по доскам пола, подгоняемые запахом пара с привкусом масляной краски. Раздался стон паровозного гудка, звук был ржавый, натужный и далекий в облаке пара, а потом словно сдвинули в сторону занавес, он появился прямо перед ними, выскочил из темноты, его фонарь пронзал развеивающийся пар лучами света.
Джек бросился перед Хелен, защищая ее телом, а свое лицо – согнутой в локте рукой. В ушах стоял крик Хелен. Вагонетка стремительно закружилась, пытаясь спастись от надвигающегося поезда, от множества вагонов с пассажирами, направляющимися неведомо куда. А потом их снесло наискосок в темноту, вагонетка проломила стену из бумаги и паутины, а еще из того, что показалось им миллионом янтарных крыльев тучи термитов. Они остановились, развернулись и снова помчались по путям, гудок поезда смолк, уступив место жужжанию насекомых и снова пузырящемуся смеху вблизи.
При звуках смеха Хелен схватила Джека за руку, словно намереваясь оторвать ее. Почувствовав ее прикосновение, Джек вспомнил, зачем он вообще здесь, в этой вагонетке, и вдруг со странной уверенностью в своей правоте подумал, что, если не сделает сейчас чего-то, чтобы изменить их курс, – чтобы закончить то, что они начали, – то они будут вечно со свистом носиться по этим темным коридорам.
Левой рукой он вытащил пузырек с эликсиром из кармана куртки. Для нерешительности времени не оставалось. Той же рукой, в которой держал пузырек, он отвинтил крышку, поднес горлышко к губам и сделал малюсенький глоток. Потом он передал пузырек Скизиксу, хотя по-джентльменски его следовало сначала дать Хелен, вот только он побаивался последствий, более чем побаивался – страшился.
И сразу же он увидел освещенный лоскут луговой травы, на котором стояла корзинка, лежала помятая скатерть – свидетельства пикника. Джек ощутил потрескивания смутных воспоминаний, навеянных видавшей виды корзиной, желтыми шашечками скатерти. Но потом это видение исчезло, и впереди засверкал мутноватый от поднимающегося тумана свет. Это была ферма Уиллоуби в миниатюре, иными словами, сама ферма в очень далеком далеке, с грудой дубовых листьев на крыльце и осенним ветром, снова и снова напирающим на москитную дверь. Потом появился пруд, в который впадал ручеек чистейшей воды, в пруду плавали листья, а по его берегам росла трава. Он видел форель, неторопливо плавающую у каменистого дна. И на мгновение, прежде чем они опять погрузились в темноту, он увидел собственное лицо, начертанное на заросших водорослями камнях на дне пруда.
Вдруг мимо них стремительно понеслись сверкающие окна, словно они опять промчались мимо поезда на соседних путях. Потом их накрыла темнота, и послышался вой. Появился парящий в воздухе клоун в заостренном колпаке, с гофрированным воротником вокруг шеи и выбеленным лицом. Он повернулся к ним, будто удивленный тем, что они летят на него. В воздухе, в темноте клоун увидел блеющую овцу и, ухмыляясь и насвистывая под звук ветра, задувающего под дверь, приготовился перерезать ей горло садовым ножом. Все это время он ухмылялся и насвистывал, воспроизводя звук ветра, задувающего снизу под дверь. Джек отвернулся.
Снова раздался резкий гудок поезда, шипение выходящего пара. Скизикс вернул ему пузырек, и Джек повернулся, собираясь отдать его Хелен, одновременно думая, что ей может не хватить духа выпить его содержимое. Но Хелен исчезла. Он сидел в вагонетке вдвоем со Скизиксом. Они оказались вдруг в поезде – необъяснимым образом и мгновенно, – который пыхтя заезжал под арочный свод громадного каменного вокзала.
Джек закрыл глаза, потом снова открыл. Он провел рукой рядом с собой, но Хелен не было, это наверняка был один из волшебных трюков луна-парка. Рядом с ним не было ничего, кроме дерева, кожи и латуни пассажирского вагона.
– Мне все это кажется? – спросил Скизикс.
– Нет. Хелен исчезла. У нее не было возможности выпить эликсир.
Скизикс молча ждал. Джек смотрел в окно, думая о Хелен в этом бесконечном аттракционе. Это он был виноват, что не поторопился с эликсиром? Но как он может исправить ситуацию сейчас?
Пасть вокзала медленно приближалась к ним, впрочем, похоже было, что их поезд проедет это место без остановки. В окно он видел звезды на темном небе, хотя ему казалось, будто это небо не столь глубоко, как обычно, он словно смотрел в хитроумно расписанный потолок огромной ротонды. Снаружи стоял туман или пар. Ничто не двигалось и ничто не нарушало сумеречную монотонность ландшафта, если только это был ландшафт. Джек предполагал увидеть, скажем, судя по размерам вокзала, город вдоль путей. Но он не увидел ничего – ни одинокого огонька, ни даже тени. По такой местности и прогуливаться не хотелось, здесь даже не было горизонта, просто темнота, которая постепенно бледнела, встречаясь с сумеречным небом.
Он чувствовал себя идиотом. Что, черт побери, он рассчитывал получить, начиная эти игры с эликсиром? Он предполагал, что это такая штука, похожая на судьбу, на неизбежность, только он в такие вещи не верил. Это его отец соблазнял. И миссис Лэнгли с ее книгой, и доктор Дженсен с ботинком-парусником, и Макуилт с его подзорной трубой, сделанной из очков гиганта.
Двумя часами ранее у него возникло ощущение, что он до конца во всем разобрался. Все жители деревни подпрыгивали от возбуждения при мысли о том, что могут отправиться на другую сторону, но на самом деле никто из них туда не попадал и не попадет. Отчасти казалось, что на самом деле они вовсе и не хотят на другую сторону, что им просто нравится сама эта мысль, что они похожи на ребенка, который может подобраться к самому краю пропасти, но последнего шага так никогда и не сделает, не полетит вниз. У Джека был эликсир, у него была книга миссис Лэнгли, у него был отец, который не раз бывал на той стороне и возвращался, Джек знал, откуда берутся одеяния для великанов, он знал, кто такой Алджернон Харбин, он знал о складе в Сан-Франциско. У него был портфель, набитый информацией, которой вполне хватало, подумал он, для короткого визита в «землю мечты» миссис Лэнгли. Но теперь, когда он там оказался, у него не было ни малейшего представления о том, что здесь делать, и его недоумение и страх перед туманной ночью за окнами вагона по своей силе уступали только желанию вернуться домой, зажечь свечу и читать книгу на чердаке, зная, что Хелен ничто не угрожает.
Скизикс ущипнул его за плечо и улыбнулся. Его улыбка, казалось, говорила: «Мы-таки сделали это». Джек слабо улыбнулся ему в ответ. Он снял крышку с пузырька с эликсиром, пролил последнюю зеленую каплю на свою брючину. Улыбка моментально сошла с лица Скизикса.
– Я, надеюсь, нам эта штука не понадобится, чтобы вернуться домой, – сказал он.
Джек в ответ пожал плечами, словно говоря: жребий брошен, и теперь они уже никак не могут повлиять на то, что с ними случится.
Скизикс снова улыбнулся.
– А какая разница? – спросил он. – Что мы теряем?
Джек тут же вспомнил с полдесятка вещей, которые может потерять. Еще вчера они вовсе не казались ему такими уж важными, но сейчас…
– Я могу составить для тебя целый список.
В вагоне были и другие люди, много людей. Джек никого не узнавал. Большинство из них внешне казались совершенно спокойными, некоторые волновались, некоторые были немного испуганы, словно они, как и Джек, вдруг захотели оказаться где-нибудь в другом месте. Один человек в трех сиденьях от него накручивал на палец свои волосы. Женщина, сидящая напротив, болтала, не закрывая рта, объясняла пожилому джентльмену, как получилось, что она оказалась на другой стороне, – это каким-то образом было связано с корзинкой угрёвых яиц и солонкой, наполненной пылью, которую принес солнцеворотный ветер, а она эту пыль выловила с помощью ситечка, сделанного из рыбных костей и волос покойников. Старик сидел, глядя перед собой, кивал время от времени. Когда она наконец замолчала, он кивнул на свою чадящую трубку и подмигнул женщине. Джек увидел, как женщина наклонила голову над чашей трубки и тут же отпрянула в ужасе. Она встала и пересела на другое место, с отвращением посмотрев на мужчину, который только пожал плечами, надвинул на глаза шляпу и уснул.
Впереди возвышался силуэт вокзала. До него, видимо, было немало миль, если они на такой скорости все еще не добрались до него. Но перспектива почему-то выглядела смазанной. Джеку снова показалось, что это не реальный вокзал, а нарисованная декорация, подвешенная над путями перед поездом, который мчится на параллельной скорости, как цинковый кролик перед борзой. И тут они приехали – внезапно и без предупреждения. В клубах пара они въехали в пещерообразную пасть сооружения и были мгновенно проглочены, словно оказались внутри, а арочная темнота въезда осталась в полумиле позади них.
Бесконечное число поездов двигалось перед ними в одну и в другую стороны, они то тормозили, то вдруг съезжали на боковые пути. В наполненной паром дали тускло светились фиолетовые лампы. Раздавались гудки. Из-под паровозов вырывались клубы пара и рассеивались в темноте наверху. Вдоль путей, между поездов шли в одну и другую стороны люди, другие двигались по лестницам, ведущим на верхний и нижний уровни, о назначении которых Джек мог только догадываться. Некоторые из них шли решительным шагом, спеша к месту назначения. Другие крутили головами в недоумении, подпрыгивали в испуганном удивлении, когда их вдруг окутывали облака пара или ударял по ушам гудок паровоза. Лоточники продавали с колесных тележек горячую картошку, кофе и сувенирные шапочки. «Последний шанс!» – прокричал один человек, помахивая над головой маленьким вымпелом. «Время на исходе!»
– Я бы не отказался от булочки с кофе, – сказал Скизикс, а поезд остановился, потом проехал еще двадцать футов, пока наконец полностью не остановился.
Джек смотрел на людей, толкущихся за окнами.
– А мне бы не помешала карта, – пробормотал он.
К вагону подошел носильщик в голубой фуражке и куртке в полоску, открыл дверь вагона, посмотрел на пассажиров и улыбнулся. Женщина, которая просеивала солнцеворотный ветер, вскочила со своего места и бросилась к открытой двери. Она с выпученными глазами подбежала к носильщику и, показывая на пожилого джентльмена с трубкой, заявила:
– Этого человека нужно арестовать.
После этого она послала в адрес старика испепеляющий взгляд и вышла на платформу. Люди стали подниматься и покидать вагон, Джек и Скизикс последовали за всеми.
По путям, параллельным тем, на которых стоял их поезд, подошел другой и остановился. Джек принялся разглядывать прибывших пассажиров, у одних на лице было выражение тревоги, волнения, у других – спокойствия, свойственного опытным путешественникам. Одна женщина плакала, другая похлопывала ее по плечу. Человек в плаще с выражением нетерпения на лице взял свою шляпу и вышел в проход, он словно опаздывал к назначенному ему времени. Счастливая, судя по их виду, пара сидела бок о бок и вела дружеский разговор, мужчина показывал что-то в окно, как путешественник со стажем, успевший побывать здесь тысячу раз. Он объяснял, что их ждет, женщине, которая оказалась здесь впервые, но полностью доверяла своему спутнику.
Джек вдруг остановился как вкопанный: он знал этого человека. Одежда на нем сидела плохо, словно была с чужого плеча, и он постарался, как мог, подогнать ее под себя. Было что-то знакомое в его высоких скулах, песочного цвета волосах и искренней улыбке – но что? Джек видел его раньше. Причем недавно. Он перевел взгляд на женщину. «Нет!» – сказал Джек вполголоса, выражая скорее удивление, чем отрицание. Он проскользнул между сидениями вплотную к окну, нащупал защелки. На женщине было бархатное платье двух цветов – красного и черного. Ее густые черные волосы ниспадали ей на плечи, не полностью закрывая золотое ожерелье с подвеской в виде прямоугольного зеленого камня – ограненного изумруда. Это была его мать, а мужчина с нею – его отец. Джек видел его одно мгновение на берегу реки за мастерской таксидермиста, когда отец защитил его от доктора Брауна.
Джек опустил окно и закричал, но его голос потерялся в вихрящемся облаке пара. Он высунулся из окна, держась одной рукой за раму, чтобы не выпасть на пути. Он правой рукой вытащил из кармана пузырек от эликсира, замахнулся и кинул в их окно. Тук! Его отец испуганно вскочил, повернулся к окну, приставив руки к стеклу по обе стороны от своего лица. Он прищурился, глядя на Джека, определенно увидел его и задумался. Потом его глаза широко распахнулись от удивления. Он сказал что-то, повернув голову через плечо, и у окна тут же оказалась и мать Джека, замахала ему. Она распрямилась, словно собравшись бежать по проходу. Она уже сделала два шага, но вернулась, ухватила мужчину за руку.
Раздался гудок, поезд дернулся вперед, и Джек ударился о раму, убрался из окна, повернулся и увидел, что вагон пуст. Скизикс исчез. Состав резко остановился, а потом снова дернулся вперед, теперь ровнее, набирая скорость. «Подождите», – крикнул он в открытое окно и бросился по проходу к закрытой теперь двери. Ему показалось, что он слышит голос отца, который кричит ему, что они поедут домой, что теперь все будет хорошо, но его слова потерялись в шуме, да и думать о них сейчас не было времени.
Джек ухватился за ручку, распахнул дверь, увидел, как убегает назад платформа, увидел машущего ему Скизикса футах в пятидесяти сзади. Джек выпрыгнул из вагона, пробежал по инерции некоторое расстояние по платформе, когда его ноги коснулись ее, врезался в толпу людей, собравшихся под знаком, на котором были написаны названия этого места.
Он отступил с извинениями, чуть не свалился с платформы прямо под ускоряющийся поезд, потом развернулся, отмахнувшись от проклятий и сетований, и тут же подпрыгнул на месте, глядя через пролетающие окна вагонов на поезд за ними. Тот поезд тоже двигался. Это иллюзия, сказал он себе, ты просто смотришь через окна двигающегося поезда, и тебе кажется, что и второй поезд движется. Но это была не иллюзия. Поезд, в котором находились его отец и мать, медленно покидал вокзал, как и тот поезд, на котором приехал он, но только в другом направлении. Он подбежал к Скизиксу, размахивая руками и крича, ухватил друга за локоть, выбив из его пальцев только что купленную булочку.
Должен быть какой-то способ перебраться на другую сторону, решил он, и бросился к лестнице, побежал вверх по ней, протискиваясь через толпу, наконец увидел оба поезда, увидел то, что показалось ему сотней поездов, прибывающих и отправляющихся, трогающихся с места и останавливающихся, потом снова трогающихся, словно подчиняясь некоему дирижеру. Под путями был проход в виде галереи. Он видел его темную пасть, где был выход на соседнюю платформу. Он снова пробежал мимо Скизикса, крикнул другу, чтобы тот поспешил за ним, и понесся вниз по лестнице, прыгая через две-три ступени. Он задел человека в котелке и прокричал извинения через плечо.
Наконец он оказался в полутемном туннеле и побежал по нему, слыша за собой пыхтение Скизикса, который громко просил притормозить. От этого туннеля в правую сторону уходил другой, в нем было полно народу – свернуть ли ему туда? А другое ответвление уходило влево. Он задумался, чувствуя дующий ему навстречу по туннелю теплый весенний ветерок, насыщенный ароматом диких цветов и солнечным светом. Наконец он решился и двинулся вперед, теперь медленнее, в смятении. Ему вдруг показалось, что он пробирается по лабиринту туннелей, уходящих вверх, вниз, в стороны, петляющих в темноте. К нему подошел запыхавшийся Скизикс, остановился, согнулся, чтобы отдышаться, и потребовал, чтобы Джек объяснил ему, что у него на уме. После этого он замолчал и пошел следом за Джеком, который на ходу принялся рассказывать ему, что происходит.
Вокзал, вероятно, был весь пронизан туннелями. Стрелки показывали в разные стороны, сообщая о том, куда ведет тот или иной туннель. Сверху доносились паровозные гудки. В какой-то момент они остались вдвоем, а в следующее мгновение оказались в неизвестно откуда взявшейся толпе людей в пальто; люди сжимали в руках сумки, спешили куда-то. Джек и Скизикс поднялись из своего туннеля по лестнице на платформу, они снова прибавили шагу и вскорости опять оказались в открытом пространстве. Мимо проходил поезд, полный пассажиров. Сказать, что это за поезд, было невозможно – как и то, прибывает ли он или отправляется. Джек и Скизикс побежали по платформе вдоль поезда. Они обегали людей, подпрыгивали время от времени, чтобы заглянуть в окно, но поезд, набрав скорость, пыхтя унесся в темноту. Они отстали. Конечно, возможно, в этом поезде вовсе и не было его родителей. Может быть, родители были в следующем поезде. Или ушедшем еще раньше… Это было безнадежно.
Джек сел на деревянную скамью и уставился на свои руки. Он вдруг подумал, что видение его родителей в вагоне другого поезда – его исчезнувшего отца и давно мертвой матери – было иллюзией. Иначе и быть не могло. Как это называла миссис Лэнгли? «Земля мечты». Он гонялся за призраками, верно? Но, с другой стороны, сам он не был призраком, как не был призраком и Скизикс. Никто не походил на призрака меньше, чем Скизикс. Так почему же всех остальных на вокзале нужно считать призраками?
– Мы должны продолжить поиски, – сказал Скизикс.
Джек пожал плечами.
– Мне могло это привидеться, может быть, моих родителей в том вагоне и не было. Каким образом они могли там оказаться? Давай просто пойдем вперед. Посмотрим, куда направляются все эти люди.
Скизикс поскреб щеку, огляделся, потом замер, моргнул и показал пальцем. Вдоль стены вокзала тянулся тускло освещенный кафетерий, перед ним расположились несколько газетных киосков, кабинок чистильщиков обуви и тележек, с которых уличные продавцы торговали горячей картошкой и кофе. Люди входили в кафетерий и выходили из него через вращающиеся двери, вошедшие исчезали в полутьме помещения. Хаотичные звуки голосов и позвякивание тарелок распространялись в воздухе вместе с запахами еды – ни один из них не определялся по отдельности, все они смешивались и превращались в варево запахов, от которых слегка подташнивало: вареные бобы, морковка, жареная рыба. Возможно, поварихой тут была мисс Флис. Даже Скизикса эти запахи, казалось, не искушали.
Не успел Джек подумать об этом – о мисс Флис, которая варит капусту для получения бульона, – как рядом с входом в кафетерий близ мальчика, продающего старые пожелтевшие газеты, он увидел мисс Флис собственной персоной с безошибочно узнаваемой печатью безумия на лице: слишком широко расставленные вытаращенные глаза, бессмысленная улыбка, волосы, напоминающие сплющенное перекати-поле. Она держала в руках мешок из грубой ткани, в который могли вместиться все восемьдесят фунтов картофеля, и обращалась к людям, проходившим мимо. Один человек остановился и бросил в мешок монетку. Другой покачал головой, пожал плечами и пошарил по карманам, вытащил помятый носовой платок и бросил его в мешок. Она раболепно поблагодарила мужчину, а потом без предупреждения, прервав на середине глубокий поклон, принялась сыпать проклятия в адрес человека, который нырнул в проем вращающейся двери и исчез в безликой массе людей в кафетерии.
Ветер продувал всю станцию, поднимал пыль и нес запах масла и пара. Мимо на манер перекати-поля пролетал газетный лист, и мисс Флис успела его схватить, разгладила, попыталась читать наискосок. Прочитанное, казалось, вполне удовлетворило ее, и она принялась снова и снова складывать лист, пока тот не сложился до размера игральной карты, после чего бросила его в мешок.
– Может быть, здесь ты получишь то, чего заслуживаешь, – прошептал Скизикс.
От этой мысли по спине Джека пробежал холодок. Скизиксу, которого явно встревожил вид мисс Флис, пришедшей к столь печальному концу, собственные слова тоже не очень понравились. Его, казалось, одолевало желание подойти к ней, дать ей что-нибудь.
– Она свихнется еще сильнее, если увидит меня, – сказал он, покачав головой. – Это скорее пойдет ей во вред, чем на пользу.
Джек кивнул. Скорее всего, так оно и было. Однако…
– Но мы ведь не можем так просто уйти, верно?
– Не можем, – согласился Джек. – Может, она нас не узнает.
Он нашел четверть доллара в одном кармане и три пенса в другом. Скизикс оказался богаче – он насчитал в общей сложности восемьдесят семь центов. Они направились к ней, изображая из себя обычных прохожих, и уронили монетки в ее открытый мешок. Она поблагодарила их, назвав по имени, а когда они пошли прочь, кивая, улыбаясь и желая ей беречь себя, она посоветовала Скизиксу не есть слишком много. Потом, словно в ее голове щелкнул переключатель, она начала читать им лекцию о пользе грубой пищи, советуя переходить на лепешки с отрубями, льняное семя, пшеничные проростки, перетертые кости придонных рыб, опилки, голос ее все время срывался на визг, а это давало основания думать, что никто не воспринимает ее всерьез. Впрочем, было ясно, что говорит она главным образом с воображаемой аудиторией, потому что ее взгляд уплыл с двух мальчиков в сторону, и обращалась она с обычной своей бесстрастной неопределенностью к профилям голов, проходящих мимо, а предмет ее лекции уплывал вдаль и терялся, как ландшафт во сне.
Джека пробрала дрожь при виде этой сцены. Скизикс помолчал немного, потом сказал:
– Жаль, что у нас не было больше.
– Но больше у нас не было, – сказал Джек.
– Может быть, мы сможем вернуться. Разве не так работает вся эта система – ты можешь приходить и уходить на солнцеворот, перескакивая в разные времена? Хелен ведь говорила что-то в таком роде, будто твой отец у таксидермиста присутствовал сразу в двух своих сущностях. Это, вероятно, было страшновато.
– Можешь не сомневаться.
– Извини, – сказал Скизикс. Они вдруг оказались на очень длинной лестнице, по которой шли, не уставая и направляясь неизвестно куда. Они помедлили на вершине. Скизикс посмотрел на Джека и покачал головой. – Я думаю, мы облажались, – сказал он.
– Пошли не по той лестнице?
– Нет. Не нужно нам было сюда. Я так жрать хочу – руку себе готов откусить, но хочу я только пончики Поттса.
– Я тебя понимаю. Интересно, Хелен…
– Ты только посмотри! – оборвал его Скизикс, показывая куда-то вперед. Перед ними вдаль тянулся вокзал, наполненный паром и шумом. Там же были кафетерий и уличные торговцы, и все это на расстоянии около полумили, хотя голоса торговцев звучали ясно и близко. Скизикс и Джек снова подошли к ним, оба пришли в ужас от того, что бродят кругами по одному и тому же закольцованному, призрачному вокзалу и не находят ничего в достаточной степени материального, что указывало бы на реальность этого места.
Мисс Флис по-прежнему стояла с распахнутым мешком, обращаясь к неугомонной толпе. Перед ней остановился толстый человек, который, казалось, кидал ей в мешок всякие разности. В нем было что-то до странности знакомое – в том, как он носил одежду, в его манерах. И это было нечто большее, чем мимолетное ощущение.
– На нем мой пиджак, – сказал Скизикс. – Я хотел бы, чтобы он оказался на мне. Он в тысячу раз теплее того, который на мне.
– И твоя шапка, – сказал Джек. – Разве это не твоя? Твоя-твоя, точно. Ты вернулся.
– А ведь и точно моя. – Скизикс поспешил было вперед, но остановился, сделав с полдесятка шагов, вероятно, пораженный пугающей мыслью: вот он идет сам за собой и похлопывает себя по плечу, видит, как сам удивленно поворачивается, а может, и не удивленно, а радостно. Вот как оно должно было быть на самом деле: он должен был знать – разве нет? – что сейчас его похлопают по плечу, и ему следовало принести с собой что-нибудь для розыгрыша: брызгающийся цветок или резиновую змею. Скизикс смотрел, как он сам – толстый человек – опустошает свои карманы, выкладывая их содержимое в мешок мисс Флис, а потом, приподняв перед ней шляпу, спешит прочь в зияющую пасть коридора и исчезает из виду.
– Что бы ты сказал самому себе такого, чего ты уже не знаешь? – спросил Джек.
– Ничего. Впрочем, я бы сказал, что рад своему возвращению. Ты понимаешь, что это значит? Что мы пройдем через все это.
– Ты, по крайней мере, пройдешь. Идем.
И они стали спускаться по ближайшей лестнице, все вниз, и вниз, и вниз, пока сумеречный моргающий свет вокзала не сменился солнечными лучами, приходящими снизу. Им была видна тонкая кромка голубого неба и зеленых деревьев, эта кромка увеличивалась в размерах по мере их спуска по лестнице, образовывала полукруг входа в туннель. Они вышли в лиственную тишину дубовой рощи. Коричневая трава и зеленые папоротники доходили им до плеч, а всевозможные грибы и плесень сидели на лесной подстилке прочно и враждебно, как некие необычные резиновые скульптурки. Эхо далеких паровозных гудков здесь было едва слышно, а один последний долгий призрачный гудок был заглушен уханьем совы, которая поглядывала на них с ветки громадного дерева, поднимавшегося над ними на немыслимую высоту.
Лестницы, ведущие к вокзалу, исчезли, потерялись в тени. За спинами Джека и Скизикса возвышалась темная арка Падшего моста около сада миссис Огливи. Лучи солнца светили им в спины с той стороны, где находились холмы и луга, где – неужели это было вчера? – они дрались с ослепшим Макуилтом и кидали камни в доктора Брауна. Все это, луг, и холмы, и сам мост были неизмеримо громадны, словно находились в земле гигантов. Джек стоял и смотрел, чувствуя, что задыхается. Рубашка на нем была слишком мала, ботинки сжимали его пальцы, как тисками. Одна из пуговиц на его манжете оборвалась и упала в траву.
Воздух вдруг наполнился шорохом множества крыльев. «Бежим!» – крикнул Скизикс, он повернулся и бросился назад к темной арке моста. Джеку не нужно было повторять этот призыв дважды. Сова, здоровенная, как корова, слетела на них с дерева. Они были для нее мышами – ужином. И ужином довольно скудным.
Они бросились в безопасность тени, поспешили спрятаться за грудой перемолотых камней, откуда смотрели за полетом совы, которая прилетела с другой стороны, хлопая по воздуху громадными крыльями.
– Ну и чудище, – сказал Скизикс, стягивая с себя куртку.
– Все дело в нас, – сказал Джек. – Это мы стали крохотными. Именно так оно и работает, ты не забыл?
– Почему ты меня не предупредил? И сколько времени нужно, чтобы вернуться к нормальным размерам?
– Не знаю, – ответил Джек. – Надеюсь, что немного. Несколько часов, прежде чем начнется по-настоящему. Нам уже тесна наша одежка. Мы задохнемся, если не вылезем из нее. Что будем делать?
– Мы где? Дома?
Джек задумался на секунду, пока оба они прислушивались к хлопанью крыльев в воздухе.
– В некотором роде.
– Как ты думаешь, это не сон? Не какое-нибудь видение? Я ничему не верю.
Джек пожал плечами, и тут ему в голову пришла одна мысль.
– Давай найдем доктора Дженсена. Он точно знает.
– Ну, по крайней мере он отнесется к нам сочувственно, – сказал Скизикс.
Течение было неторопливым, а вода – низкой. Все еще стояла осень, но осень сухого года. Они были не совсем дома, что совсем не помогало их поискам доктора Дженсена. Они выглянули из-под моста и пошли, держась тени, обходили большие камни, которые еще вчера могли уместиться у них в карманах. Ветер донес до них звуки голосов, и они выглянули из-за верхушки сплавной лесины и увидели двух детей-гигантов, дети играли на узеньком песчаном берегу, откуда сошла вода. Мальчик играл с цинковым ведерком, загружал в него песок, набирая его двумя руками, потом строил из этого песка башни вдоль борта заякоренной здесь же деревянной лодочки. Девочка, вероятно, его сестренка, укладывала спать на пеньке кукол.
– Чудовища, – выдохнул Скизикс. – Исполины. Кто это? Они не живут в Рио-Делле. В нашем Рио-Делле по крайней мере.
Джек помотал головой.
– Я думаю, это не наш Рио-Делл. – Стоило ему произнести эти слова, как его сердце упало. Он питал надежду, что вернулся домой, хотя и видел все признаки, указывающие на шаткость этой надежды. Но теперь ему пришлось расстаться с ней окончательно.
– Ужас, правда, что дети таких размеров. Мурашки по коже бегут. Представить только, что смотришь на них, когда они едят.
В этот момент раздался голос откуда-то из глубины сада миссис Огливи, или того, что они помнили как сад миссис Огливи. Дети исчезли, припустив бегом по тропинке. Игрушки свои они бросили на берегу.
– Наверно, убежали пообедать, – сказал Скизикс, выползая из укрытия. – Идем.
У них ушло не меньше десяти минут на то, чтобы стянуть одежду с громадных кукол. Чтобы все было по справедливости, они оставили свою одежду у основания пенька. Потом срезали фалинь с игрушечной лодочки, разрезали его пополам карманными ножами. Поверх одежды они положили ножи, амулеты на счастье, предполагая, что дети будут вполне удовлетворены такой заменой. Их отец или кто другой может соорудить для них другую лодочку. А эта все равно не многого стоила, хотя и выглядела довольно хитроумной – с подвижным рулем и матерчатым парусом, правда, от паруса было мало толку, а рулить этой игрушечной лодкой было все равно, что пытаться рулить домом. Им с трудом удавалось вести ее близ берега. Случись что – они могли бы выплыть, с этим особых проблем не предвиделось, если их, конечно, пока они плывут, не сожрет сом. Но на то, чтобы добраться до города пешком, у них ушла бы целая вечность.
Они проплыли под деревьями, облаченные в идиотские кукольные одежды, не зная, то ли быть благодарными за них, то ли нет. Но кукольные одеяния хотя бы не жали, а были настолько для них велики, что чуть ли не сваливались. Они обвязались кусками фалиня, как поясами, потом подняли подолы платьев и подоткнули их под эти пояса-веревки.
– Ты, наверно, чувствуешь себя идиотом в меньшей степени, чем я, – сказал Скизикс, когда они прошли излучину и поплыли дальше мимо зарослей тростника.
– Это ты с чего так решил? – спросил Джек, налегая на руль.
– Помнится, ты говорил, что ты каким-то боком шотландец – твоя мать или что-то в этом роде.
– Это правда. Ну и что с того?
– Твои предки так одевались. Юбки там всякие. А еще они потроха ели, да? А теперь я подхожу к тому моменту, когда готов и потроха жрать. Радость-то какая.
– Посмотри туда, – сказал Джек, показывая рукой. – Ферма. А вон Уиллоуби.
И верно, за домом фермер возился у себя в саду, работал тяпкой.
При виде Уиллоуби Джек немедленно повеселел; они все же попали в их родной городок, в Рио-Делл. Или очень на него похожий городок. Только это был не тот Уиллоуби, который дал ему рекламку луна-парка, этот Уиллоуби был куда старше.
– У него волосы совсем седые, – сказал Джек, неожиданно испытывая чувство одиночества.
Скизикс кивнул.
– Интересно, нет ли тебя на чердаке.
– Я как-то об этом не подумал, – сказал Джек. – Думаю, может, и есть. Интересно, что я делаю. Что, если мы зайдем посмотреть, а меня там нет? Что, если мои книги исчезли и там нет ничего, кроме сена и котов. Что это может означать?
– Ничего. Просто ты живешь где-то в другом месте. Лодка пропускает воду, верно?
Джек согласился – да, пропускает. Но до города оставалось всего каких-то десять минут. Лодка продержится, если они будут сидеть спокойно. Ферма Уиллоуби исчезла из виду, и теперь они снова плыли вдоль леса путем, который напоминал тот, что проделал Джек несколько долгих часов назад. Его поразила беспокойная мысль, что доктор Браун вполне может прятаться где-то здесь поблизости, снова ждет за мастерской таксидермиста, горя желанием свести с ними счеты.
Они сошли на берег у первого из домов, принадлежащих сестрам Уайт, подтянули юбки и пробежали под веревкой для сушки белья, а потом свернули за дом. Пересечение Главной улицы могло для них плохо кончиться, правда, день уже вроде бы клонился к вечеру, и если жизнь здесь не претерпела каких-то таинственных перемен, то на улице не должно было быть ни одной живой души. А после Главной они по проулку могут добраться до дома Дженсена. Это не составит труда, если им не помешают коты, собаки, крысы и птицы.
Они присели на корточках под кустом фуксии и осмотрели улицу. Неподалеку стояла таверна Макуилта, только владел ею уже не Макуилт. Теперь она называлась «У Гувера», а на деревянной вывеске на ее фасаде была изображена супная кастрюля и кружка для эля. По другую сторону улицы на балконе гостиницы играли три мальчика, сбрасывающих на головы рыбаков внизу бумажные вертолеты. На глазах Джека и Скизикса хозяин гостиницы высунул голову в открытое окно рядом с заколоченной гвоздями дверью и приказал мальчишкам убраться с балкона, если они не хотят, чтобы он их оттуда вышвырнул.
Джек улыбнулся Скизиксу и перевязал на себе пояс. Есть вещи, которые не меняются, хотя один бог знал, что это за мальчики. Когда они один за другим спустились с балкона по водосточной трубе и исчезли под пристанью, Скизикс и Джек поспешили через дорогу к заросшей сорняками цветочной клумбе перед пекарней Поттса. Запах засахаренных пончиков замедлил шаг Скизикса. Он схватился за сердце и застонал, потом моргнул с искренним удивлением, увидев вывеску над дверью. «ПЕКАРНЯ СКИЗИКСА», гласила она. «ЛЮБАЯ ВЫПЕЧКА».
– Это жестоко, – сказал Скизикс. – Земля мечты! Я…
– Шшш, посмотри, – сказал Джек. – Посмотри – это там не Элейн Поттс внутри готовит пончики?
Скизикс улыбнулся во весь рот и кивнул.
– Она – настоящее видение, правда? Но большое при сложившихся обстоятельствах. Я хочу один из этих пончиков. Добрая старая Элейн. Она обязательно даст мне один. Раньше всегда давала, правда? Я думаю, она в меня влюблена.
– Уж точно не в Скизикса, который ростом ей по щиколотку, идиот. Она закричит, если нас увидит, можешь не сомневаться. А тебя вырвет, когда ты съешь пончик таких размеров. Помнишь, она как-то украла у отца для тебя дюжину пончиков в глазури, а ты все их съел? Постой!
– А что стоять? Я пойду внутрь за пончиком и за Элейн, я…
– Заткнись! – Джек сунул Скизиксу кулак в ребра и показал пальцем. Там, куда он показывал, в тени ограды в двух домах от них двигался со своей тростью доктор Браун – Алджернон Харбин – размером с крысу. Он был облачен в какое-то тряпье и напоминал гоблина из книжки. Джек и Скизикс припустили за ним, когда он заглядывал за угол дома, и успели вовремя, чтобы увидеть, как он проскользнул в кошачью дверку – панельку на петлях, – за которой в трех нижних досках боковой стены был прорезан ход чуть выше пола задней веранды.
Глава 13
Джек, прищурившись, заглянул под дверь в тусклое помещение громадной кухни. Харбина видно не было, хотя он вполне мог спрятаться где-нибудь за холодильником, или в кладовке, или даже где-нибудь за широкими ножками плиты. Нужно было сразу же броситься за ним, а не выжидать. Скизикс легонько толкнул Джека и нахмурился, охваченный духом приключений. Через мгновение они оба были внутри, пробежав по доскам пола, который вдруг показался им огромным, как игровое поле. Ушки они держали на макушке – не появится ли вдруг откуда ни возьмись то существо, для которого и была предназначена кошачья дверь. Джек на бегу спрашивал себя: а что именно они тут делают? И что здесь делает Харбин, зачем он пробрался сюда через кошачью дверь? Каким-то образом это наверняка было связано с их собственным временем, с их собственным Рио-Деллом. Джек понял, что он цепляется за эту связь, как ни за что другое, словно она есть дорога, связующая два мира, два времени. Кто знал, куда эта связь может вывести их?
Укрывшись наполовину за кухонной табуреткой, Джек немедленно решил, что ему нравятся владельцы этого дома. Ему показалось, что у них есть нюх на правильные вещи. Кое-что он бы изменил, если бы этот дом принадлежал ему, но в целом он ощущал родство с ним, словно ему оказали душевный прием. Стены кухни уходили высоко вверх и были покрыты жизнерадостной белой краской с потолочной границей, очерченной по трафарету красной молочной краской, а сам трафарет имел форму забавных котов ростом с Джека и Скизикса, поставленных один на другого.
Коты навели Джека на мысли о Хелен, которая одобрила бы такой узор, – она своей рукой как-то нарисовала кота на мешке для муки и вручила Джеку, чтобы он мог положить в него свои вещи. Мешок этот, наполненный камушками, бутылочным стеклом и всякими китайскими штучками, лежал под его кроватью на чердаке сарая. По крайней мере, Джек надеялся, что мешок все еще там. Абсолютной уверенности у него теперь не было, когда он думал о том, во что мог превратиться чердак сарая. Но мысли об этом – о чердаке, о мешке для муки, о Хелен – только породили в нем чувство жалости по отношению к самому себе. И потому он заставил себя думать о том, где он находится и чем занят, что было не так просто, поскольку он не имел ни малейшего представления ни об одном, ни о другом.
На плите булькала кастрюля, размеров которой хватало, чтобы они могли в ней поплавать; из кастрюли исходил такой приятный запах, что причинял Скизиксу определенные волнения. Из соседней комнаты доносились голоса, смех и звон бокалов, ритмичное чтение поэзии, переходящее в смех.
За кухней в далекой дали растянулась другая комната, тенистая и мрачная. Джек увидел только, что вдоль стен стояли книжные шкафы, на полках которых книги перемежались со всяким алхимическим хламом, и пакетиками, и связанными в пучки засушенными травами. Из этой комнаты устремлял перед собой взгляд гипсовый бюст свирепой наружности, он был бородат, наполовину освещен солнцем через кухонное окно, на его лице застыла гримаса, а поперек лба проходила трещина, словно кто-то ударил его топором. Часть бородатого подбородка, казалось, была отколота. Эта комната напомнила Джеку медицинский кабинет доктора Дженсена, и ее вид привлекал Джека, он бы с удовольствием в ней покопался, не будь он размером с пальчик.
Рядом со стулом, за которым они спрятались, располагалась кладовка, дверь которой была чуть приоткрыта. Джек и Скизикс подбежали поближе, налегли на нее и общими усилиями приоткрыли побольше, готовясь схватиться с Алджерноном Харбином, если этот негодяй прячется внутри. Не мог он затевать что-либо благое в таком замечательном доме. Он никак не вписывался в эту обстановку. Кладовка оказалась пустой, никто не прятался за полудюжиной громадных стеклянных банок и нескольких корзинок, здоровенных, как кровати. На полу кладовки стояла плоская открытая жестяная банка с печеньем. Скизикс схватил одно двумя руками, копя в себе отвагу, чтобы откусить кусочек. Но печенье имело отвратительный рыбный запах, было грубо-зернистым и явно предназначалось для котов, поэтому он бросил его обратно в банку и пожал плечами.
Дверь они оставили открытой на всякий случай и перешли к другой – распашной двери, ведущей в комнату, из которой доносились разговоры и смех. Прячась за дверью, они в щелочку между нею и коробкой попытались увидеть, что там происходит. Там находились четыре человека – трое мужчин и одна женщина. Около двери, частично закрывавшей его от их глаз, стоял бородатый мужчина, вытаскивая по очереди одну за другой из множества книг, стоявших в книжном шкафу у стены. На пальце правой руки у него было любопытное кольцо, на поверхности которого золотые выпуклости, словно океанские волны, догоняли одна другую.
– Ты представь только: если бы у нас было такое кольцо, – прошептал Скизикс. – Мы бы принесли его домой и продали. Или могли бы по очереди носить его, как корону.
Джек кивнул, слушая Скизикса вполуха.
– А ты посмотри-ка туда! – Скизикс кивнул в сторону кухонного стола, где на разделочной доске, для хранений которой под столешницей был предусмотрен специальный паз, лежала буханка хлеба. Верхушка была оторвана, обнажив мякоть, островерхую и белую, как неровная вершина холма, усыпанная белым снегом.
– В буханке такого размера мог бы жить человек. Он мог бы прогрызаться внутрь, выедать там комнаты, а когда она зачерствела бы, он мог бы пользоваться ею как домом.
Но Джек продолжал смотреть в щелку двери. В этот момент он не питал ни малейшего интереса к домам из черствого хлеба. В дальнем конце комнаты сидел седоволосый, приятный на вид человек в очках, его лицо наполовину было скрыто книгой – явно книгой стихов. Он время от времени поднимал глаза на другого человека приблизительно такого же возраста, если судить по его затылку, второй сидел напротив него, уставившись в шахматную доску с фигурами, и курил трубку.
На стуле у окна сидела сравнительно молодая женщина с волосами цвета воронова крыла. Возможно, это была мать Хелен, если только мать Хелен могла быть красивее дочери. Она сидела в профиль к Джеку, глядя в залитое солнцем окно на задний двор, усаженный розами, и показывала на другую женщину – вероятно, жену одного из шахматистов, – которая подрезала розы и осматривала их.
Джеку вдруг захотелось выйти из укрытия и заявить о себе, как Мальчик-с-пальчик, то есть поклониться с почтительным движением шляпой. Вот только шляпы у него не было, а в одежде куклы он выглядел круглым идиотом. И не успел он подумать об этом, как услышал шорох кошачьей двери. Джек повернулся и увидел громадного серого котяру – тот шел, принюхиваясь и размахивая хвостом, как хищный ящер. Бежать было некуда, разве что оставалось показаться на глаза великанам, но если они со Скизиксом бросятся наутек, кот набросится на них задолго до того, как кто-либо поймет, что происходит, и сможет пресечь убийство. К тому же гиганты вполне могут принять их за мышей и позволить коту их сожрать.
Животное остановилось, наклонило голову и, нацелившись на печенье, запрыгнуло в открытую кладовку. Скизикс оказался проворнее Джека. Он бросился к полуоткрытой двери кладовки, пытаясь ее закрыть и, таким образом, запереть кота внутри, но дверь не поддавалась – она была слишком тяжела для него. Джек тоже бросился на дверь – время для незаметных действий кончилось. Коту, слава богу, казалось все равно, что происходит с дверью. Когда сработала защелка, изнутри раздавался звук хрустящего на кошачьих зубах печенья, словно кот решил воспользоваться моментом, пока открыта жестянка.
Скизикс немедленно вскарабкался на первую из медных ручек полудюжины ящиков под столешницей. Три или четыре ящика были приоткрыты, что облегчало подъем, а вот верхний ящик торчал из пазов на два гигантских дюйма, как нависающая скальная вершина.
Джеку внезапно пришло в голову, что немного хлеба им никак не повредит, и тоже стал подниматься на столешницу следом за Скизиксом, поддержал его, когда тот пустился в обход верхнего ящика, что позволило Скизиксу дотянуться до длинного разреза в торце столешницы, предназначенного для хранения кухонной доски. Оттуда Скизикс подтянул себя вверх и смог встать на кромку стенки открытого ящика, кромка эта имела ширину с хорошую прогулочную дорожку. Оттуда Скизикс перебрался на столешницу, свесившись с которой, протянул руку Джеку, чтобы подтащить его наверх.
Джек повернул голову в сторону пола и при виде такой немыслимой высоты чуть не свалился вниз. Он отодвинулся от края столешницы цвета светлого золота с вкраплениями зеленой паутинки, испещренной трещинками, в которых за долгие годы скопились спрессованные крошки и всякая грязь. Вид в целом был отвратительный, хотя великаны могли и не замечать этого. Они, вероятно, не заметили бы и серо-белый порошок на поверхности. У него был резкий запах плесени, отдаленно напоминавший крысиный яд. Чтобы поддерживать кухню в надлежащей чистоте, требовался инспектор размером с мышь.
Скизикс подошел к буханке и оторвал два куска грубоватой белой мякоти. Он сунул кусочек себе в рот и пожал плечами, адресуя этот жест Джеку и словно говоря: хлеб не так уж плох с учетом всех обстоятельств. За его спиной появилось облако пара из кастрюли на низкой плите. Кот неожиданно завопил и принялся скрести дверь. Великаны наверняка должны были услышать это – они сейчас придут и выпустят кота. Гигантские коты, напомнил себе Джек, легко могут запрыгивать на гигантские столы.
Он огляделся. Если кот выйдет из кладовки и они ему приглянутся, времени спускаться по ящикам у них не будет. Может быть, они смогут спрятаться в сливном отверстии раковины. Перед Джеком за высокими контейнерами для сыпучих продуктов было открыто окно с двумя передвижными створками и без москитной сетки. Джек оставил Скизикса на несколько секунд с хлебом, а сам вскарабкался на подоконник, протиснувшись мимо полудюжины пар солонок и перечниц – смешных собачек, поросят и яйцеголовых человечков, – стоявших группками по обе стороны подоконника. Он приподнял веревочку с гирькой, с помощью которой поднимались створки. Веревочка проходила по внутренней стороне рамы и свешивалась наружу. За окном был ящик для цветов, в котором росли бегонии с колючими, огромными, как простыни, листьями. Выйти в открытое окно, на карниз и спрыгнуть вниз в куст – что ж, если другого выхода не будет, то этот для них не невозможен.
А пока он поест хлеб. Он вдруг ощутил сильное чувство голода. Один бог знал, сколько времени прошло с тех пор, как он ел в последний раз у доктора Дженсена и спал в последний раз. Да, путешествие по волшебным землям было полно приключений, но ему требовался и какой-нибудь пункт назначения, какая-нибудь цель, а если их не было, то он с таким же успехом мог путешествовать и по собственному миру, в котором ему по меньшей мере не придется в ужасе спасаться бегством от котиков.
Несколько секунд он со своего возвышения среди солонок осматривал кухню. За Скизиксом и буханкой хлеба, в том месте, где край столешницы возвышался над плитой, окутанной паром, торчала поставленная на попа коробка. Он уже видел такие коробки прежде, например, на кухне Уиллоуби, крысиный яд был не редкостью, здесь же коробка стояла на боковине, под конец которой была засунута вилка, словно для придания устойчивости. Это было любопытно. Пока великаны разговаривали и смеялись в соседней комнате, кто-то подсыпал крысиного яда в весело булькающую на огне кастрюлю с супом, или с тушенкой, или бог знает с чем. Кто-то отравил еду.
Джек знал, чьих рук это дело. Он понятия не имел, зачем ему это понадобилось, разве что из природного негодяйства; точно так же не знал он, почему Харбин оставил у всех на виду коробку, к тому же установил ее на попа. Наверное, для человека размером с мышь было нелегко достать эту коробку из шкафа и перенести на стол, а потом подтащить к краю и насыпать яд в кастрюлю. Разумеется, спрятать пустую коробку с вилкой, которую он использовал в качестве рычага, определенно было бы гораздо легче, чем произвести все предыдущие действия.
Джек подозрительно огляделся. Потом, охваченный страхом, он спрыгнул и бросился к Скизиксу, выбил хлеб из руки своего друга.
– Яд! – прошептал он.
– Что?
Джек потащил его за собой по столешнице, они обошли буханку, остановились и уставились на коробку, потом подошли к краю столешницы и, защищая лица от пара, посмотрели вниз. Точно под ними на плите стояла кастрюля с гранулами яда, растворенными в кипящем супе. Сверху до них донесся короткий скрежет и звон. Джек поднял голову, проклиная себя за глупость и, бросившись на Скизикса, оттолкнул его в сторону: керамическое блюдце вылетело из только что открытой двери шкафа на их головы. Поскольку они успели убрать головы с его траектории полета, оно пролетело дальше, ударилось о буханку и со звоном скользнуло по столешнице, уронив их обоих и остановившись на ногах Скизикса. Джек безмолвно молился о том, чтобы шум привлек внимание гигантов, которые громко смеялись, продолжая свою шахматную партию.
Алджернон Харбин смотрел на них сверху и злобно ухмылялся. Он начал расти. Он вернулся раньше их и уже в два раза превосходил их ростом – теперь он был размером с крысу, что вполне позволило ему схватить коробку крысиного яда, забраться в шкаф и спрятаться там. Они прервали его манипуляции с супом, войдя в дом через кошачью дверь. Иначе он бы спрятал коробку, и ничего не подозревающие великаны отравились бы, съев суп.
Харбин выставил перед собой трость и спрыгнул с полки, его драная одежда раздулась вокруг него, и он спланировал прямо в центр буханки. Он спрыгнул с хлеба, саркастичным голосом посоветовал им подождать немного, а сам быстро похромал к открытому ящику и спустился в него.
Джек не собирался ждать. Он помог Скизиксу выбраться из-под блюдца и поспешил к окну. Если гиганты хотели петь смешные песни, когда им в суп подсыпают яд, то это был их выбор. Они со Скизиксом в этом не участвовали. Они могут засунуть послание под дверь, но позднее, когда выберутся отсюда.
Харбин вылез из ящика, держа в руке шампур – таким оружием вполне можно было пронзить индейку размером со слона. Он забрался на столешницу, в три шага перекрыл им отступление к открытому окну и принялся с такой злобой тыкать шампуром, пытаясь попасть в голову Скизиксу, что привел Джека в ужас. Оба мальчика бегом бросились отступать к емкостям с продуктами, благодаря бога за хромоту Харбина. Джек добежал туда первым, проскользнул за стеклянные банки. За ним – Скизикс. Либо Харбин начнет протискиваться следом за ними – а он сейчас для этого был слишком велик, – либо обойдет емкости с другой стороны и отрежет им путь к отступлению. Разглядеть его перемещения за стеклом, припудренным мукой, или за горками сахарного песка, будет непросто, но, с другой стороны, и он не сможет отслеживать их перемещения.
Они выжидали, тяжело дыша и остановившись на полпути между мукой и овсянкой, решали, куда бежать дальше. Харбина нигде не было видно. Джек сделал осторожный шаг назад, и неожиданно там оказался Харбин, который успел обойти емкость с сахаром и теперь набросился на Джека, держа шампур обеими руками. Джек упал и отполз, как краб, назад, в тень банок. Однако банка с сахарным песком неожиданно ударилась о стену, отрезав Джеку путь к бегству. За последней, почти пустой емкостью с рисом показался Харбин, толкнувший эту банку к стене, после чего Джек и Скизикс оказались в маленькой тюремной камере, со всех сторон ограниченной либо емкостями, либо стеной. Теперь они видели Харбина за стеклом – он, хромая, направлялся к плите.
Остановившись рядом с коробкой с крысиным ядом, он принялся молотить по ее бокам, чтобы ни одно зернышко не осталось прилипшим к картону. Потом он обошел коробку и передвинул ее по столешнице мимо емкостей к краю над открытым ящиком, куда и сбросил ее, после чего сам спустился в ящик и на несколько секунд исчез из виду, наверняка задвигая ее в паз для разделочной доски. Он появился и неторопливо, словно у него было все время, какое есть в мире, двинулся по столешнице в их сторону. Великаны тем временем продолжали шутить, смеяться и петь, словно решили уделить этому занятию несколько часов, а пока дошли только до половины. Кот, запертый в кладовке, аккомпанировал хозяевам своим мяуканьем.
– Эй, – сказал Скизикс. – Смотри!
Он просунул колено между тяжелой стеклянной банкой с рисом и стеной и немного увеличил пространство между ними. Скизикс проскользнул в образовавшуюся щель и побежал. Джек понесся следом прямо к вилке, слыша сзади проклятия Харбина. Что-то ударило его в плечо – шампур, брошенный, как копье, вот только это копье перевернулось в воздухе и полетело вперед концом, а не острием, и, ударив Джека, упало на гладкую поверхность столешницы, а с нее соскользнуло на пол за плитой.
Скизикс и Джек вдвоем подняли вилку. Она была тяжелая, но надежная в качестве тарана, они держали ее, стоя с двух концов. Они развернулись и побежали с вилкой на Харбина, а тот пустился к своему ящику, и бежал он, несмотря на свою хромоту, быстрее, чем они. Он прыгнул вниз головой и исчез из виду. Они остановились на краю, ожидая, что он покажется из глубины ящика, но, если бы он появился, то вилка в их руках была бесполезна – они могли разве что уронить ее на него. А бросить ее зубцами вниз они бы не смогли, а потому стояли, крепко держа вилку в руках. Постояв так немного, они решили, что сейчас, когда они могут держать негодяя на расстоянии, момент для отступления самый подходящий.
Они шаг за шагом стали отходить к окну, не выпуская из рук вилку и двигаясь спиной вперед. Джек попал ногой в трещину в столешнице и упал на спину, выпустив из рук свой конец вилки, которая со звоном упала на стол и подпрыгнула. Тяжелая вилка уронила и Скизикса – он упал с криком и дергая ногами, и в этот момент из ящика появился Харбин, таща за собой на цепочке чайное ситечко, потом остановился, устремив испепеляющий взгляд на Скизикса, и принялся раскручивать ситечко на цепочке над головой, словно метательный снаряд. Скизикс, казалось, медлил, он уже почти поднялся на ноги и словно прикидывал, есть ли что-нибудь в крутящемся ситечке такое, что может создать для него серьезные проблемы. Гримаса на лице Харбина придала ему решимости, он вскочил и побежал к подоконнику, на котором уже стоял Джек, готовый помочь ему подняться.
Скизикс подтянулся, грудью он уже уперся в подоконник, оставалось только закинуть ноги. Но ему это не удалось, и он соскользнул на столешницу; тяжело дыша, он оглянулся на Харбина с его дурацким ситечком, а тот сделал еще шаг вперед, и хотя на его лице застыла ухмылка, смотрел он внимательным взглядом. Скизикс ударился о стену ниже подоконника, уворачиваясь от цепи, которая грозила обмотаться вокруг его шеи, и с громким криком резво отступил в сторону контейнеров для пищевых продуктов.
Джек прижался плечом к солонке, керамическому поросенку, оседланному дьяволом. Он сдвинул солонку к краю подоконника и теперь стал ее наклонять. Солонка упала на столешницу в тысяче миль от того места, где Харбин снова раскручивал свой снаряд, в очередной раз собираясь разделаться со Скизиксом и поглядывая через плечо в сторону открытого ящика, словно прикидывая, что бы такое ему раскрутить еще – то ли ручку в форме кукурузного початка, то ли нож для чистки картофеля, то ли ложку для меда. Джек сбросил еще одну солонку, потом еще – они громко падали на столешницу. Он кричал и визжал, затем наклонился над цветочным ящиком и ухватил камушек, который размером подходил к его руке.
Харбин повернулся в ярости и швырнул ситечко в ноги Джека, обвив их цепочкой, и одним рывком уронил его на подоконник и подтащил к карнизу. Джек несколько раз перекатился через себя и сел, не выпуская из руки камень, который кинул в голову одержимого убийством Харбина.
Скизикс выскользнул из-за банки, подбежал к негодяю со спины, сшиб его с ног так, что тот упал лицом на пол, потом запрыгнул на него, а с него уже на подоконник. Он чуть было не сорвался вниз, но Джек ухватил его за кукольную одежду и потащил к окну, цветочному ящику и открытому пространству заднего двора, заросшего травой. Он освободился от цепочки, ударом ноги послал ситечко в голову Харбина, а потом бросил следом еще и солонку.
Из соседней комнаты донеслось шарканье ног, крик, звук упавшей на пол книги. Джек и Скизикс замерли на подоконнике. Потом мужской голос прокричал:
– Как я и говорил! Это я!
Потом раздался женский голос:
– Поспеши!
– Выпустите чертова кота! – прокричал еще кто-то, может быть, один из шахматистов, который наконец услышал вопли кота и каким-то образом оценил его прискорбное положение.
В открытую дверь вошел бородатый великан, его тело возвышалось над столом, и смотреть на него было страшно. Волосы в его аккуратно (видимо, с точки зрения самого гиганта) подстриженной бороде закрывали его лицо, как лесной подлесок землю. Нос его был громаден, зубы – острые и широкие, как щитовая дверь, выкрашенная белой краской. Он сжимал в зубах курительную трубку, чашка которой была размером с таз и светилась, как печная топка, выгоревший табак поднимался над чашкой, как туман над камышовым болотом.
Великан протянул руку и ухватил Алджернона Харбина, который в ужасе вскрикнул и принялся сыпать проклятиями. Потом бородач опустил сопротивляющегося негодяя на дощатый пол, рывком поднял руку, потряс ею – Харбин явно его укусил. Он протянул руку и открыл дверь кладовки; ему пришлось отойти в сторону, когда оттуда выпрыгнул кот чуть не прямо на спину Харбина. Кот зашипел и ударил Харбина лапой, словно знал, что это существо на полу непременно нужно сбить с ног, потому что оно хуже крысы. Потом под пронзительный визг, рычание и жуткий хруст, заставивший Джека и Скизикса отвернуться, кот понес в зубах свою добычу наружу через кошачью дверь, слабеющие визги Харбина удалялись в направлении далеких кустов.
Великан с мрачным выражением на лице повернулся к плите. Скизикс толкнул Джека локтем и нарочито подмигнул ему, он стоял совершенно неподвижно, и на лице его играла жестокая пучеглазая ухмылка. Джек сделал то же самое, готовый в любое мгновение припустить к цветочному ящику.
– Сегодня поедим у Гувера! – крикнул великан. – Как я и говорил.
Громовые раскаты его голоса чуть не сбили Джека и Скизикса с ног. Гигант вдруг вытащил трубку изо рта и вытряс пепел в суп. Потом он выключил газ и пошел было прочь из кухни, но остановился, еще больше вытащил ящик из стола, достал оттуда пустую коробку из-под крысиного яда, покачал головой и поставил ее на стол.
– Суп можно вылить, – сказал он, потом шагнул к двери, но развернулся и посмотрел прямо на окно. Джек чуть было не выпрыгнул наружу. Великан скрутил кольцо с пальца, усмехнулся, глядя в их сторону, и подбросил его так, чтобы оно крутилось в воздухе, потом поймал, хмыкнул и вернул кольцо на палец, после чего развернулся и пошел прочь.
Джек и Скизикс спустились в кусты под окном, побежали по скошенному газону, поднырнули под калитку, и только после этого у них возникло желание поговорить. Вскоре они снова оказались на Главной улице, откуда увидели гавань. Внезапно мир гигантов предстал перед ними миллионом опасностей. Жук-щитник размером с собачий глаз смотрел на них из сточной канавы. Ястреб-перепелятник спланировал вниз, чтобы посмотреть на них, а потом вернулся в свои заоблачные высоты. Они слышали шуршащие мягкие шаги какого-то существа, вероятно, кота, двигавшегося за деревянной оградой, из-под которой они только что появились, эта ограда поднималась над ними, как стена каньона. Кот мог преодолеть ее в одно мгновение.
– Бежим, – сказал Скизикс и бросился на дорогу, свернув по ней в сторону гостиницы.
– Почему? – прокричал Джек, побежав следом через улицу и в тень.
– А почему нет? Давай спрячемся, пока во всем не разберемся. Пока не начнем расти. Доктор Дженсен подождет, пока не станет безопаснее. Он никуда не торопится.
Они обошли гостиницу, спустились по каменным ступенькам к бухте, потом, тяжело дыша, спрятались за грудой деревянных ящиков. Скизикс ухмыльнулся, явно гордясь собой.
– Он решил, что мы – солонки.
– Что? – переспросил Джек. – Кто решил?
– Да этот монстр, после того как натравил кота на Харбина. Хотя тот это заслужил. Главную роль сыграло то, что мы стояли там, замерев, это нас и спасло. Я был солью – потолще, а ты был перцем.
Джек закатил глаза.
– Конечно, – сказал он. – А что это была за фигня с кольцом?
Скизикс отрицательно покачал головой.
– Хоть убей – не знаю. И что там делал Харбин – травил ни в чем не виновных людей? Гигант, вероятно, знал, кто он такой. Ты видел, как он вытряхнул свою трубку в суп, будто для него это обычное дело, он словно приправу туда добавил? Мы в этих делах ни бе ни ме, вот что я думаю. Мы вляпались во что-то, к чему не имеем никакого отношения. Впрочем, оно и к лучшему; и гигант пришел, когда начался весь этот шум и возня. Иначе они наелись бы супу и теперь лежали мертвые в кроватях.
– Как, по-твоему, сколько времени провел здесь Харбин?
– Не знаю, – ответил Скизикс, пожав плечами и поглядывая в щели в ящиках. – Наверно, часа два-три. Насколько я понимаю, мы уже очень скоро должны начать расти. А когда мы вырастем, нам нужно будет обзавестись одеждой, иначе у нас начнутся неприятности. В таких обстоятельствах я буду держаться подальше от того места, где находится Элейн Поттс.
– Нам нужно вернуться к реке. Мы могли бы утащить какую-нибудь одежду у сестер Уайт, пока она сушится на улице. Нам не нужно быть выше, чем Харбин, чтобы сдернуть с прищепок на веревке две пары штанов. А украв штаны, мы могли бы спрятаться где-нибудь поблизости в кустах и ждать.
– Идем. Нам здесь нечего делать, разве что головы ломать об эти ящики.
Они потихоньку выбрались из-за ящиков и тут же столкнулись с крысой, которая что-то вынюхивала в тех же ящиках. Крыса была огромная – жирная, с короткой лоснящейся шерстью и хвостом длиной в фут. Ее верхняя губа дрогнула, обнажив зубы, которыми она без труда могла отгрызть Джеку руку. Мальчики медленно отошли назад. Крыса из любопытства принюхалась к оставленному ими обонятельному следу.
– Давай вниз по спуску, – прошептал Джек. – Она побоится подойти к мужику, который удит там рыбу.
Скизикс кивнул, и сделал он это, главным образом, потому, что они стояли спиной к широкому спуску для подачи ящиков наверх от того места, к которому подходили лодки, и иного выбора у них просто не было. Впрочем, идея была довольно разумна или по крайней мере казалась таковой, пока им не стало ясно, что крысе совершенно все равно, удит кто-то рыбу в конце спуска или нет; она последовала вниз за ними, крутя хвостом – явный знак того, что она готовится к прыжку.
– Вот уж кто пьян в стельку, – сказал Скизикс.
– Крыса? – спросил Джек, удивленный таким заявлением.
– Рыболов. Он нам не поможет. Ты посмотри на него – он сейчас туфлю уронит, она у него на одних пальцах висит. Он воняет. Крысе это известно. Этот мужик, вероятно, тут завсегдатай. А за бродяжничество они его не могут привлечь, пока у него в руках удочка.
Джек огляделся в поисках какого-нибудь оружия: палки, осколка стекла, чего угодно. Всю территорию здесь словно вымели, словно заранее прислали сюда уборщика, чтобы на улице не осталось никакого мусора, который может побудить к насилию человека размером с мышь. Но кое-что он все же нашел: рыболовный крючок, ржавый и старый, с отломанной головкой. Джек бросился к этому крючку, поднял его и помахал им над головой, чтобы устрашить крысу, смотревшую прямо на них своими невероятно карими глазами, которые вовсе не замечали крючка или пренебрегали им. В любом случае оружие это было совершенно бесполезно.
Джек наткнулся на что-то категорически неприступное. Оказалось, что это спина уснувшего рыбака. Скизикс ударил по ней двумя кулаками, но это не произвело на спящего никакого впечатления. Крыса потихоньку продвигалась вперед. Джек подошел к рыбаку сбоку, закрыл глаза и вонзил крючок через рубашку на нем в жировую складку, торчавшую над поясом. Рыбак мгновенно проснулся, вскрикнул, уронил туфлю в воду, взмахнул удочкой в безумной пляске испуга и боли.
Крыса мигом исчезла. Только что была здесь, и вот ее уже нет. Она спряталась где-то между ящиков. Рыбак увидел Джека и Скизикса и тут же попытался их растоптать. «Крысы!» – крикнул он (и это его наблюдение было верно десятью секундами ранее), его шатало туда-сюда, он визжал от ярости, когда босой ногой наступил на камень, пытаясь растоптать Скизикса, бросившегося к воде.
– Прыгай! – прокричал Джек, и сам в этот момент оттолкнулся ногами от узенькой, выложенной камнем кромки в конце спуска. Он приземлился в упавшую в воду туфлю, а Скизикс следом упал прямо на Джека. На мгновение туфля опасно накренилась, качнувшись из-за небольшой волны, отправившей ее в сторону лодок, заякоренных в гавани.
Рыбак бесился на берегу, прыгая на одной ноге. Кончиком своей удочки он дотянулся до уплывающей туфли, ударил по ней, пытаясь перевернуть, но отливная волна уже подхватила туфлю, а его вмешательство лишь отбросило ее еще дальше. Тогда он попытался, закинув свою удочку, подцепить туфлю на крючок и вытащить на берег. Тяжелый крючок пролетел мимо, вынудив Скизикса и Джека забиться в носок туфли. Рыбак не оставлял попыток, и наконец ему повезло: крючок все-таки зацепился за шнурок. Туфля дернулась и заскользила по поверхности воды к берегу. Джек бросился к месту зацепа и принялся вытаскивать крючок из шнурка, жалея при этом, что потерял свой перочинный нож. Когда туфля преодолела половину расстояния, отделявшего ее от берега, Джеку удалось вытащить крючок из шнура и бросить его в воду. Отливная волна тут же снова подхватила их, а рыбак принялся колотить удочкой по воде, его обуяла ярость, которая мешала ему забросить удочку снова. Через несколько секунд туфля отплыла на безопасное расстояние и уже была потеряна для своего владельца навсегда, и рыбак тоже понял это. Он стоял, прижав руки к бедрам, и смотрел, как его туфля плывет в открытый океан.
Человек в помятом цилиндре спешным шагом сошел вниз по спуску к рыбаку, спросил, почему тот кричит, и рыбак, отчаянно жестикулируя, рассказал ему про двух маленьких человечков, которые напали на него, пока он спал, украли его туфлю, а теперь плывут из гавани в океан. Человек в цилиндре задумчиво покачал головой и пошел вверх по спуску, остановился наверху, чтобы сказать что-то, но не сказал – видимо, не смог найти слов. Он пошел по Главной улице, оставив рыбака на берегу удивленно чесать голову.
Отливная волна быстро уносила их, направляясь к горловине гавани мимо мыса, чтобы влиться в юго-западный морской вал и исчезнуть в бескрайности Тихого океана. Солнце сползало к горизонту, поднимался туман, тянувшийся огромной серой стеной, уходящей на полмили в море. Джек и Скизикс сидели, дрожа, глядя, как уплывает назад земля, и радовались спокойному морю. Вот бухта, вот высокий берег и спуск к воде, переливающейся на заходящем солнце, спокойный простор Угрёвой реки. С земли дул на удивление теплый ветерок, быстро остывающий над водой. Когда наступит вечер, кукольные одежки их не согреют. Они могли бы перебраться внутрь туфли, чтобы спрятаться от ветра, но им все еще приходилось сидеть на пропитанной влагой коже над каблуком. А если ветерок посвежеет, их путешествие, конечно, закончится. Туфля не выдержит волнения.
– А луна-парка-то нет, – внезапно сказал Скизикс, показывая рукой на высокий утес.
– Ты прав. Но солнцеворот еще не закончился, иначе мы бы сюда не вернулись. – Он смотрел на крутой обрыв берега, дивясь невообразимой высоте скал и только теперь осознавая, что он никогда прежде не видел берега с моря, как сейчас. – У нас с тобой прямо как путешествие доктора Дженсена, да?
– Хотелось бы мне, чтобы оно так же кончилось, – сказал Скизикс. – Ведь доктора прибило к берегу, а нас несет все дальше от берега в туман. Ты же понимаешь, что должно случиться? В любую минуту.
Это уже начало происходить. Джек перевязал свой пояс посвободнее. Они уже росли. Туфля была отличным плавательным средством для мышей и сносной гребной лодкой для крыс, но для, скажем, опоссума она, как и таз, вряд ли бы подошла.
– До берега чертовски далеко, да? Даже если бы у нас был нормальный рост.
– Я слишком устал – и фута не проплыву, – сказал Скизикс. – А ты представь, что такое плыть по океану во время солнцеворота. Когда каждая сардина размером с акулу.
– Не говори об акулах, – сказал Джек. – Я не хочу о них думать.
Туфля лениво покачивалась на волнах, озаряемых закатным солнцем. Они одновременно погрузились в клубящийся туман и в темноту. Ветер, холодный и сырой, сменил направление и теперь дул с юга вдоль берега. Они забрались в укрытую часть туфли, легли головами к ступне, чтобы иметь возможность побыстрее выскочить, если возникнет такая нужда. Но они, конечно, проснутся задолго до того, как потеряют сознание в ботинке. Понимая, что они ничего не могут поделать с неизбежностью, и изнемогая от усталости настолько, что им уже было не до беспокойства о том, что так или иначе случится независимо от них, они расслабили на себе пояса и погрузились в молчание. Пока их не сморил ознобный сон, они только слушали всплески волны, ударявшей по бортам их суденышка, и смотрели, как туманный вечер переходит в туманную ночь.
Глава 14
Хелен даже охнула, настолько внезапно оказалась она одна в маленькой вагонетке, которая со свистом неслась в причудливую темноту. На мгновение она даже подумала, что Джек и Скизикс вылетели из вагонетки, или кто-то выхватил их оттуда, или их вообще не было с ней, а она заснула и сейчас проснется, но это заблуждение мгновенно оставило ее. И она тут же поняла. Они отправились на другую сторону без нее. Они слишком долго медлили с эликсиром в бутылочке. Какая-то ее часть почувствовала облегчение, но только на секунду. Если бы она находилась где-то в другом месте – скажем, на чердаке или у доктора Дженсена, – а не неслась сквозь эту черноту луна-парка, ее облегчение было бы сильнее.
Она передвинулась в середину вагонетки, где прежде сидел Джек, но тут же вернулась на свое первоначальное место. Крайнее место в вагонетке давало ей ощущение какой-то безопасности. Это распространялось на все: она всегда предпочитала держаться края тротуара, а не середины, садиться с краю дивана, а не в его середине. Может быть, это объяснялось тем, что так она сможет в случае опасности быстрее выскочить, а может быть, сидя в центре чего-либо, она острее чувствовала свое одиночество.
Колеса постукивали, слабый затхлый ветерок шевелил ее волосы, паутина время от времени щекотала лицо. Когда исчезли Джек и Скизикс, ей показалось, что она услышала доносящийся издалека звук движущегося поезда, а еще она ощутила в воздухе запах соли, смолы, мидий и рачков, налипших на доски пристани. Теперь осталась только тишина, темень, затхлый воздух, как в подвале, и свет, слабый и далекий, но быстро надвигающийся на нее по коридору.
Она ухватилась за металлический крепеж у коленей и прикусила губу. Вагонетка врезалась в круг света, и она увидела сидящего там на кухонной табуретке и гладящего какой-то мех (Хелен показалось, что дохлого кота) Пиблса, который ухмылялся, глядя на нее. Она зажмурила глаза и промчалась мимо в приятную темноту. Откуда-то спереди до нее донесся громкий смех, потом звук топора, ударяющего о колоду, а потом крик, захлебнувшийся немотой. Потом в ускоренном темпе зазвучала и резко смолкла музыка. Раздался стук двери. «Хелен!», – прошептал голос откуда-то из глубин темноты.
Ее кинуло сначала в одну, потом в другую сторону, когда вагонетка сделала S-образную петлю, повторяя форму путей. Включился свет, и она увидела, что вагонетка мчится на стену, выкрашенную в цвет луна-парка, посредине стены располагалась топка, в которой пылало пламя. Дергающиеся скелеты подкидывали в дверцу выбеленные кости, и перед тем как она пригнула голову и съежилась в предвидении неизбежного удара о стену, ее окутал вырвавшийся с шипением пар, имевший отвратительный запах сгоревших костей.
Потом вагонетка выехала оттуда, и она увидела, что луна-парк пуст и почти погружен в темноту. Ее внезапно стали одолевать сон и усталость. Она была готова улечься на сиденье и закрыть глаза. А причина ее нынешнего состояния заключалась в том, что ее опустошили возбуждение, связанное с солнцеворотом, слишком долгий день, шок, связанный с исчезновением Джека, и ее одиночество. И опять она увидела медленно открывающуюся дверь – черный туннель, в который она падала, словно в колодец, к мягкому, окутанному паром центру земли.
Вслед за Хелен под стук колес сразу же появился Пиблс в своей вагонетке. Он сосал палец, очарованный ощущением собственной упругой кожи. Немота из его пальца распространялась по всей руке, как и предупреждал доктор Браун. Но как только луна-парк покончит с Хелен, эта немота пройдет. Он улыбнулся, подумав об этом. Ему нравилась идея жить за счет людей вроде Хелен. От Ланца он не получил, так сказать, никакого удовольствия. Хелен была его первая.
Он ловко разобрался с мисс Флис, уж слишком она его утомляла. Она стояла ниже его, все время причитала, раздражала, выглядела как пугало, все время воспитывала. Солнцеворотный пирог сделал свое дело. Перед тем как отправиться на другую сторону, она окостенела, смотрела безумным взглядом. Жаль, что у него не было возможности разобраться с Джеком и Скизиксом, но он достанет их через Хелен. И он, конечно, вернется. И тогда они узнают, что почем – все они. Единственное, о чем он серьезно сожалел, так это о том, что ему приходится разделять владение луна-парком с Макуилтом. Но он уладит и это. Партнеры ему ни к чему.
У него никогда прежде не возникало искушения отправиться на ту сторону. Один мир ничем не отличался от другого, и все они были в равной мере отвратительны. А он хотел властвовать, а еще избавиться от людей, которые стояли на его пути к власти, которые глумились над ним, игнорировали и пытались спасти его от него самого. Теперь эта власть принадлежала ему – власть над жизнью и смертью. Единственным хозяином, которому он служил, был сам луна-парк. И этот хозяин не имел языка, а требовалось ему то же, что требовалось и Пиблсу, то, что он искал день за днем.
Он наслаждался темнотой поездки. Он чувствовал что-то в воздухе, какое-то электричество, словно перед горячим ветром. Оно витало над ним, испытывало его, вело за ним наблюдение. Но он в некотором роде был его частью и мог его игнорировать. Хелен не могла. Или по меньшей мере ей это не дозволялось. Выбора у нее не было. Она принадлежала им.
Появлялись и исчезали нарисованные скелеты и обезглавленные люди. Вокруг него отовсюду поднимался пар. На мгновение его обуяла необъяснимая уверенность в том, что это туман, а не пар, что он занимает огромное открытое и разрушающееся где-то здание, которое крошится на куски вокруг него, на полах слой термитной пыли по щиколотку, морской ветер свистит в зазорах сайдинга из вагонки. Но он воспринимал все это как нечто надлежащее, как дом. Потом он вернулся в свою вагонетку, мчавшуюся по темному коридору. Он услышал крик Хелен из вагонетки впереди и рассмеялся, воображая ее ужас и отчасти сожалея, что длиться это будет недолго.
Перед тем как отправиться на юг, он пообещал себе, что сожжет дом мисс Флис, после того как покончит с Хелен. Огонь, может быть, и не убьет старуху, которая повадилась являться на чердак, но уничтожит все следы тех вещей, которыми она владела, лишит ее основания являться вообще куда бы то ни было. Он улыбался, с грохотом мчась в своей вагонетке и воображая, как горит дом. Он сожжет и дом Дженсена. Этой ночью ему предстоит немало дел, а завтра он исчезнет, переберется в такие дали, где искать его никому и в голову не придет.
Джек и Скизикс очнулись на берегу. Джек проснулся первым, не понимая, сколько же он проспал. За прибрежными холмами вставала луна, и сквозь ночной ландшафт проникал лишь слабый бледно-желтый свет, делавший видимыми лишь очертания местности. По их ощущениям, сейчас приблизительно была полночь. Они находились на берегу бухты, вероятно, их принесло назад, как в свое время доктора Дженсена. Мокрые кукольные одеяния свободно висели на них, как в первую минуту, когда они только их надели. Они, вероятно, растянулись от обилия влаги в воздухе. Они не отваживались надеяться, что этому найдется какое-нибудь другое объяснение.
Никаких признаков тумана не осталось даже над водой, впрочем, темнота могла их скрывать. Прилив сошел, обнажив скалистые рифы и оставив после себя приливные заводи, неясные и темные, неподвижная вода в них была едва видна в слабом сиянии, проливаемом невидимой луной.
Что-то двигалось по воде бухты в направлении мыса – что-то крупное, потрескивающее и хлюпающее. Рука в лохмотьях махала из воды, освещенная луной клешня держала что-то, может быть, рыбу длиной с ногу Джека. Они вернулись в мир монстров. И вот имели перед собой доказательство этому: краб-отшельник размером с дом: на спине краба – громадный завиток улитки тегула фунебралис. Они нигде не могли чувствовать себя в безопасности. Странно, что они не выросли. Харбин вот вырос. Если бы он был жив, то теперь вырос бы достаточно, чтобы ходить по улице. Он не боялся бы котов, или крабов, или крыс размером с быка. На берегу было опасно. Они могли приглянуться крабу в той же мере, что и рыбе.
Скизикс еще не проснулся. Джек не хотел его будить, хотя и знал, что должен это сделать. На язык Скизикс был смел, авантюрен, но он упадет духом, узнав, что они на том же месте, по-прежнему в том мире, в котором можно столкнуться с другим Скизиксом, с тем Скизиксом, который, возможно, уже добился руки Элейн Поттс, в том мире, где случайный краб-отшельник может сожрать их обоих, перед тем как отправиться на покой.
Он тронул Скизикса ногой, разглядывая напитавшуюся водой туфлю и недоумевая. Что-то пошло не так. Они заснули с мыслью о том, что за ночь вырастут из этой туфли, что их увеличившийся вес начнет затоплять ее и им придется плыть по открытому океану, затянутому туманом. А теперь ему казалось, что туфля даже стала больше, чем в тот момент, когда они впервые запрыгнули в нее. Влага определенно не могла растянуть и то, и другое – туфлю и их одежду.
Волна накатила на берег, подхватила туфлю, развернула боком и унесла еще дальше от воды. В тот момент, когда луна осветила холмы, залив побережье серебром, на носок туфли уселась морская чайка. Джек несколько секунд смотрел на птицу, потом удивленно моргнул. Она не была монстром, как краб-отшельник или сова в дубовом леске. Это была обычная чайка. Ей пришлось бы усесться на его предплечье, чтобы заглянуть ему в глаза. Он развернулся и снова посмотрел на берег. Может быть, краб был фикцией, иллюзией, тенью, игрой лунного света и тьмы. Но нет. Он никуда не делся – этот краб, пощелкивая, перебирался через камни, двигаясь в их сторону. Казалось, они приплыли в какую-то необычную разновидность мира, которая была наполовину монструозной, а наполовину нормальной. Но времени поразмышлять об этом у них не было.
– Эй! – прокричал Джек, снова толкая Скизикса ногой. Он перекинулся через бортик туфли на песок берега. Чайка вспорхнула в воздух, описала круг, потом приземлилась на берег чуть в стороне. Скизикс проснулся, оглядываясь по сторонам заспанными глазами. Джек помахал рукой перед его лицом. – Скорее! Тут гигантский краб!
Скизикс недоуменно моргал несколько секунд, глядя на него, вероятно, забыв, что такие вещи, как гигантский краб, вполне возможны. Но тут он вспомнил.
Он повернулся, посмотрел в ту сторону берега, где по мелководью двигался краб, который пока не видел их, но непременно скоро заметит. Скизикс перевалился через борт туфли и побежал вместе с Джеком вверх по склону в пещеру с видом на берег. Джек задел головой потолок из песчаника. Этот факт тут же поразил их обоих. Это был краб доктора Дженсена, выбравшийся наконец из моря – последний мигрант солнцеворота. Чайка, бухта, пещера, в которой они тряслись от холода, – все это было таким, каким оно и должно быть. Наконец-то они вернулись домой.
– Хелен, – сказал он. – Что с Хелен?
Скизикс покачал головой.
– Мы знаем, где мы, но не знаем, когда. Давай сматываться отсюда, пока не замерзли.
– Нам нужна одежда.
Скизикс ухмыльнулся, кивнул и выбрался из пещеры, потом заскользил по склону, поглядывая на зеленого краба, который неторопливо передвигался по волнам. Скизикс поспешил к камням под мостками. Камни были высокими и сухими, последний прилив был слабоват и не накрыл их.
– Ты что собираешься делать? – спросил Джек, догнав его.
– Здесь мы спрятали одежду для Лэнгли. Ты можешь взять номер пять, если хочешь. А я возьму третью. Рубашку Хелен порвала, но она все равно лучше кукольной одежки. Впрочем, одежка будет тесная, потому что Джеймс Лэнгли был ужасно худ, насколько я понимаю.
Джек вытащил камни из туфель, посмотрел на клочок бумажки.
– А где четвертая? – спросил он.
– Четвертую забрал твой отец, когда вернулся на эту сторону. Если Лэнгли появится, то его будет ждать разочарование. Придется ему связать себе штаны из водорослей. Идем.
Они двинулись вверх по прибрежной дороге, срезали путь по лугу в направлении утеса, и тут услышали звуки каллиопы, которые заглушали плеск океана. Низкий гулкий звук, казалось, заполнял воздух, растягивал его, словно пройдя сквозь землю и камень на лугу. Они остановились на миг, чтобы оглянуться, увидеть, не преследует ли их в лунном свете краб. Он, казалось, наконец заметил их, но идея выйти из воды и подняться по склону вдогонку за ними явно не прельщала его, а потому он передвигался без спешки.
Луна-парк изумлял своими огнями, хотя аттракционы смолкли и пустовали – все, кроме Жабы. Джек и Скизикс слышали постукивание вагонеток, громкий смех, прерывистые визги и нездешнее уханье. Джек шел впереди, Скизикс бежал следом с напряженным выражением на лице, которое, казалось, говорило, что он наконец готов сразиться с кем угодно, если это потребует ситуация.
Джек видел впереди ульевую печь с открытой дверцей, внутри бушевал ревущий огонь, отверстие двери напоминало арочные врата спуска в ад. Печь обслуживали два человека с волосами, похожими на заросли сорняка. Один из них подбрасывал поленья, другой подкидывал лопатой уголь, оба они нагибались за топливом и закидывали его в топку, как заводные игрушки, причем в таком темпе, что в топке не должно было оставаться места для новых порций. В ночном воздухе стояли грохот и шипение, звуки ритмичные и неторопливые, как паровое сердце, – бум, бум, бум доносились от берега, – звуки с каждым ударом становились громче, словно печь грозила взорваться вместе с двигателем, который она приводила в движение. Из погруженного в темноту центра неподвижной карусели доносились вздохи и стоны каллиопы.
Один из двух мужчин ухватился за металлический рычаг, выходящий из боковины печи и сияющий в свете пламени, и сразу же из верха механического устройства, закрепленного на выпуклых кирпичах, вырвался пар, сопровождаемый усиливающимся визгом. Громкое биение массивного сердца перешло в устойчивую пульсацию. Сияние освещенного луна-парка померкло, словно не масло сгорало в лампах, а они приводились в действие паром.
Джек, приближаясь к фанерной арке над грунтовой дорогой, пересекающей луг на плато, перешел на осторожный шаг. Скизикс пыхтел следом. Входить в такую дверь под аркой казалось дикой глупостью – они же пришли сюда не ради удовольствия. Но выбора у них не было, на открытом лугу нигде не спрячешься. Казалось, что фанерные стены, уходящие вдаль по обе стороны, чуть ли не мерцают, но это мерцание никак не было связано с лампами, освещавшими луна-парк, и горящими факелами, расставленными без всякого порядка на лугу.
Цвета крикливых одеяний клоунов, демонов и обезьян, украшавших плакаты на стенах, казалось, сменяются, становятся более насыщенными. В тех местах, где только что ничего не было, начали вдруг появляться лица – они смотрели из-за катающихся на велосипедах карликов, наполовину закрытые странными неясными буквами, – но это были не лица акробатов, силачей и толстых женщин, а вглядывающиеся в тебя лица незнакомцев с пустыми глазами, потерянные под слоями бесчисленных постеров, приклеенных к стене за бессчетное число лет.
Призрачные лица обретали бóльшую четкость, потому что краска медленно становилась ярче. Морщины горя и страха на их лицах, страдающих от одиночества, становились все глубже, пока смещение и мерцание не переходили в беспокойное движение того, что, по-видимому, являло собой тысячу плененных душ, беспорядочно блуждающих в процессии, поднявшейся из невероятных глубин за раскрашенным арочным фасадом. Фанера и плакаты стали чуть ли не прозрачными, а потому за ними, сквозь них можно было разглядеть медленно вращающееся колесо обозрения, пламя открытой печи, темную распашную дверь Летающей Жабы.
Джек и Скизикс остановились и смотрели на лица, пока одновременно, в один миг, не поняли, что среди призраков, на которых они смотрят, есть и Ланц, его лицо витало на переднем плане и выглядело изможденным и усталым. И что-то словно материализовывалось рядом с ним – бледный витающий дух, напоминающий пыль, вытряхиваемую из коврика. Джек и Скизикс запрыгнули в арку, оказались по другую сторону стены и побежали, оба они не сомневались в том, чье лицо обретало четкость.
Ныряя за ряды палаток, они снова услышали пощелкивание, издаваемое крабом, и Джек оглянулся еще раз, в последний, и увидел его – краб как раз проходил через арку, потускневшие пастельные цвета его усыпанной наростами раковины сияли в свете ламп. Хотя он пугал своими размерами и внешним видом, ничего несообразного в нем не чувствовалось, словно громадный краб-отшельник был одним из привычных аттракционов луна-парка. Парни скрылись в тени. Сейчас было неподходящее время для того, чтобы оставаться на свету. И в то же время, если они промедлят…
Чья-то рука ухватила Джека за плечо. Он удивленно вскрикнул и попытался вывернуться резким движением тела, уверенный, что это доктор Браун, спасшийся от кота. Но оказалось, что это был Макуилт. Он усмехался, неторопливо облизывая губы. Веко его правого глаза дернулось, когда он нагнулся вперед и сомкнул пальцы своей тонкой и костлявой руки на щиколотке Джека. В другой руке он держал нож, тонкое лезвие которого было схвачено ржавчиной.
Скизикс тараном бросился на Макуилта сбоку, отчего тот сморщился, как промокшее пугало, и упал на него у стены палатки. Джек вскочил на ноги и наступил Макуилту на запястье, чтобы ослабить его хватку и выбить нож из руки. Хозяин таверны сел и быстро развернулся, закинул назад голову, широко раскрыл глаза, потом ухватил Джека за ногу, занес руку с ножом за голову, собираясь вспороть живот Джека, но Скизикс к этому времени уже успел подняться и обрушился на Макуилта сзади, отчего удар не получился, нож застрял в свитере Джека – точнее сказать, в свитере Джеймса Лэнгли – и выскользнул из руки Макуилта. Раздался крик – крик Хелен – и Джек снова побежал, бросился между палатками, ощущая своим телом удары ножа, запутавшегося в его свитере. Джек вырвал нож из материи, с отвращением выбросил его. В тот же миг он услышал проклятия Макуилта, которые вдруг прервались на полуслове, перешли в хрип, какой издает человек, получивший удар в солнечное сплетение.
Джек посмотрел через плечо и увидел Скизикса – тот выбежал из-за угла палатки. Впереди виднелась Летающая Жаба. Из-под ее наклонных сторон поднимался пар, вихрился в освещенной лампами ночи, напоминая собой корчащихся демонов. Пар и жар топки – те же двое существ (то ли людей, то ли механизмов) продолжали подбрасывать в нее топливо – разогревали воздух. Один из этой пары полуповернулся в их сторону – это был скелет, облаченный в тряпье.
Появился еще один угловатый оборотень, направляющийся к колесу обозрения, а вплотную за ним шел краб доктора Дженсена и пощипывал его шею своей огромной клешней. Краб прошелся другой клешней по ряду фонарей, уложил их на крышу ближайшей палатки. Тут же вспыхнул огонь, горящее масло разлилось по мокрой крыше палатки, стало сливаться по стенам, освещая ночь бегущими, подпрыгивающими языками пламени.
– Я хочу прекратить все это! – вскрикнул Скизикс, перебираясь через ограду вокруг Жабы.
– Хорошо! – прокричал в ответ Джек и побежал вперед, ударив плечом в дверь, которая распахнулась на петлях, приглашая его в темень ее нутра. Хелен была где-то здесь, в этой палатке. Он в этом не сомневался. Поначалу он ничего не видел, но хотя бы смог сориентироваться в темноте – нужно было только держаться путей. Он споткнулся о две трубы, уходившие куда-то под стену палатки, но продолжил идти, подгоняя себя. Футах в сорока впереди виднелся свет, почти скрытый изгибом пути. Это наверняка был человек без головы, укладывающий свою голову в корзину. Джек перешел на бег трусцой. Видимость теперь стала хорошей. Ему пришло в голову, что он может никогда не догнать Хелен. Путь аттракциона был неестественно долгим, он словно являл собой продукт магии в той же степени, что и механики. В конечном счете это Хелен должна была догнать его. Но он не хотел ждать.
Насыщенный паром воздух давил ему на плечи, как мешки с песком. Ему вдруг стало казаться, что он совсем не выспался в туфле – и чувствовал себя смертельно усталым. И еще он понял, что страдает от холода. Сколько уже? Пожалуй, несколько дней. Впрочем, во время гонки в вагонетке кровь у него пылала.
Он перешел на шаг. Спешить было некуда. Хелен непременно догонит его. Придется с этим смириться. Он не может вечно нестись за ней, описывая круги по путям. Он остановился, задумавшись, чувствовал, будто падает в колодец, только падение было не быстрое, а замедленное, ленивое, усыпляющее, падение на перине. Он оперся о стену и попытался встряхнуться, прогнать сон из головы. Но дело было не только в сне, и он никак не мог избавиться от сонливости. Откуда-то спереди до него донесся смех. Послышался звук вращающихся колес, постукивание на стыках.
Ведь он этого и ждал, разве нет? Услышать звук приближающейся вагонетки. Он не мог полностью вспомнить, почему так этого ждал. Она появилась сзади, из темного далека, двигалась невыносимо медленно, чуть ли не плыла в облаках пара. Поначалу ему показалось, что вагонетка пуста, но потом он увидел: кто-то спал на сиденье. Хелен. Он даже в темноте знал это. Джек бросился к ней, к двигающейся вагонетке, побежал между рельсов. Тележка катилась вперед, колеса едва вращались, а потом она остановилась, со свистом выбросив из себя последнее облако пара.
В неожиданно воцарившейся тишине воздух вдруг ожил звуками ударов, пульсации печи. Пар рассеялся, поднялся к потолку и исчез, а вместе с паром ушла и тяжелая, удушающая атмосфера. Джек услышал чей-то крик. Скизикс. Это он остановил движение, как и обещал. Джек проморгался, прогоняя сон из глаз, в несколько прыжков преодолел последние несколько футов, отделявших его от Хелен в вагонетке. Он сдвинул металлический стержень вперед, чтобы дотянуться до Хелен. Она беспокойно зашевелилась. Лицо ее казалось серым в сумеречном свете, глаза были полуоткрыты и пусты. Джеку придется вынести ее на океанский воздух. Но думать об этом было легче, чем сделать. Несмотря на свою миниатюрность, она оказалась тяжелее, чем он мог предположить, к тому же она лежала, свернувшись на сиденье вагонетки, и когда он, подсунув под нее руки, стал было распрямляться…
Как кто-то толкнул его в спину. Натужный звук потраченных даром усилий вырвался из его груди, и он, опустив Хелен на прежнее место, чуть не потерял равновесие, но ухватился за край вагонетки и повернулся. Он увидел ухмыляющегося и сосущего крючкообразный палец Пиблса. Он держал что-то в руке, вроде бы куклу с надутой головой из бумаги, перьев, глины и волос – уродину с куриным клювом на лице и куриными же лапами вместо ног и пристеганными к ней цветными нитками кусками разделанной солнцеворотной рыбы.
– Ты – часть этого, – сказал Пиблс, улыбаясь, и с этими словами вонзил в куклу иглу, его глаза широко раскрылись от удивленной радости при виде выражения на лице Джека, которого перекосило от боли. Он вытащил из куклы иголку и моргнул. Джек взял себя в руки, вспомнив, как он вонзил рыболовный крючок в беднягу рыболова на пристани, а потом похитил его туфлю, даже спасибо не сказав. Впрочем, у него ведь не было выбора. А сейчас ему придется разорвать Пиблса на куски, и лучше бы ему поторопиться. – Нет-нет, – сказал Пиблс. – Не двигайся. Тебе это на пользу не пойдет. Теперь я могу делать с тобой то, чего ты даже понять не в состоянии.
Джек стоял не двигаясь. Он позволит Пиблсу высказать все, что он собирается сказать. Горячая боль в боку под поясом все еще не отпускала, делая угрозы Пиблса вполне убедительными.
Пиблс заорал, перекрикивая оглушительный рев печи. Его глаза беспокойно задвигались.
– Наш толстенький друг, кажется, отключил механику. Я видел, как он возится там, когда проезжал мимо, но мистер Макуилт уже решает эту проблему. Через минуту…
Пиблса прервал донесшийся издалека свист пара. Пульсация сразу же стала стихать. Джек дернулся было вперед, но Пиблс выпрямился и вонзил иголку в плечо куклы, отчего Джек пошатнулся. Пиблс повернулся к нему, наблюдая, готовясь при необходимости снова вонзить иголку в куклу.
– Знаешь, я мог бы убить тебя этой штукой. Но это будет пустой тратой. Понимаешь, мне нравится делать тебе больно. У меня есть такая же куколка, в которую вклеен волосок толстячка. Есть и куколка Хелен. Я взял их волоски, когда они спали. И твой я украл, когда ты как-то раз, месяц назад, остался на ночь у мисс Флис. Крохотный волосок, но этого вполне достаточно.
Джек вскрикнул от неожиданности, когда Хелен, выпрыгнув из вагонетки, ударом ноги выбила куклу из рук Пиблса. Джека отбросило к стене так, будто это его Хелен ударила гигантской ногой. Кукла улетела в темноту. Пиблс бросился на Хелен с проклятиями. В тот момент, когда он занес кулак, собираясь ударить ее, из-под путей, из трещин в углах потолка и пола начал вырываться пар, словно все сооружение превратилось в оживший двигатель. Пустая вагонетка дернулась вперед, оттолкнула Хелен на Джека, ударила в бок Пиблса – он пытался было отскочить, но не успел, потому что еще не преодолел инерцию, вложенную в несостоявшийся удар кулаком. Пустая вагонетка загрохотала, набирая скорость.
Джек схватил Хелен за руку и потащил к двери по темному коридору. Ноги Хелен подкашивались, и Джеку пришлось резко оттолкнуть ее в сторону, иначе ее сбила бы вторая вагонетка, неожиданно появившаяся из темноты и ударившая Пиблса прямо в спину, пока он обшаривал пути в поисках выбитой из его рук куклы. Джек наклонился, чтобы помочь Хелен подняться на ноги, и в этот момент услышал крик Пиблса. Страх произвел на Джека такое же действие, как эликсир, и потому он нашел в себе силы поднять Хелен, прижать ее к груди и вынести отсюда. Он задерживал дыхание, понимая, что не пройдет и десяти шагов, если вдохнет горячий пар ожившей темноты. Вероятно, Скизиксу не удалось сделать то, что он собирался, наверняка Макуилт ему помешал. Пиблс кричал ему в спину, плетясь следом, его рука висела неестественным крюком, частично оторванная или сломанная вагонеткой. Крови не было, словно рука принадлежала восковой кукле. Но Пиблс продолжал ухмыляться, явно ничего не чувствуя, а вскрикнул он, когда его ударила вагонетка, вовсе не от боли, а от неожиданности.
Джек через фанерные стены услышал крик Скизикса, перекрывавший свист выходящего пара и пульсацию печи. Но испарение резко прекратилось, огни потускнели, и Джек побежал. У него возникло впечатление, что он только что вырвал ноги из тяжелой глины. Хелен, которая теперь удобно и надежно лежала в его руках, вовсе не была тяжелой.
Он увидел перед собой дверь, застопоренную вагонеткой, въехавшей внутрь наполовину. В дверь задувал ветер с океана, кружил вокруг них. Ряд палаток и фанерных сооружений горели длинной оранжевой стеной. До двери оставалось шесть шагов, когда боль пронзила его грудь. Он прислонился к стене, тяжело дыша, позволил Хелен опуститься на землю, и она встала на подгибающиеся ноги, пытаясь прогнать туман из головы.
Пиблс ждал сзади – шагах в двадцати. Он держал куклу в крюке своей руки, другая рука с булавкой висела над куклой.
– Ждите там! – прокричал он. Джек ждал. Хелен распрямилась, уперев руки в колени. Ночь сотрясалась стуком печи и громом каллиопы, совсем взбесившейся к этому времени, – теперь она ухала и охала. Снова раздался визгливый выхлоп пара, похожий на паровозный гудок, но стук ничуть не стихал, и в такт с ним сотрясался утес на берегу. Дым неожиданно начал вихриться из-под низа фанерного сооружения. Стены горели. Пиблс дрожал, тревожно оглядывался. – Выходим, – скомандовал он и быстро зашагал к ним, угрожая поднятой иглой.
Джек попятился к двери. Он не возражал против подобного сотрудничества. Хелен прихрамывала впереди, закашлявшись в неожиданно тяжелом дыму. Скизикс окликнул Джека. Он молотил по деревянным и металлическим механизмам трубой трехфутовой длины. Здоровенная деталь от механизма отломилась и, отлетев, издала громкий стон гнущегося металла.
Рядом со Скизиксом лежали кости скелета, переломанные в мелкие осколки. Чуть в стороне на невысокой полуразбитой ограде висело, сложившись, тело Макуилта. Еще дальше в неровном мерцании огня подергивался и пощелкивал краб доктора Дженсена, запутавшийся в опорах и проводах наклонившегося колеса обозрения. Вокруг краба рвались провода. Колесо бешено вращалось, вагончики раскачивались и подпрыгивали, и на глазах Джека все сооружение рухнуло на горящие палатки, отчего охваченные пламенем куски материи со свистом взлетели в воздух, а потом стали падать вокруг. Скизикс бросил металлический стержень и побежал к Джеку, поддерживающему на ногах Хелен, но тут же изменил направление и бросился за Пиблсом, который метнулся прочь как одноногий столб, к пульсирующей печке и двигателю. Скизикс замедлил шаг, прикрывая лицо локтем правой руки, и позволил Пиблсу бежать дальше в беспощадную жару.
Печь словно в два раза увеличилась в размерах – она стала огромной, ее здоровенная дверь раскалилась до бледно-розового цвета. Металлические трубы и емкости, прикрепленные к ней, сияли красным. Перед печкой стояли два скелета, их одежда и волосы сгорели, огонь пылал сквозь ребра. Один из них продолжал подбрасывать уголь в топку, другой неловко, дергано и воодушевленно подкидывал поленья в такт громкому свисту пара. Второй скелет стоял, опершись на рычаг, но железный стержень согнулся, как разогревшаяся свеча, и когда он нажал на этот стержень, ничего не произошло. Пиблс завизжал, глядя на них, размахивая руками.
Джек, Скизикс и Хелен поспешили прочь, подальше от огня, обратно к воротам, открытому лугу, к морю. Они услышали, как с грохотом на землю беспорядочной грудой рухнула крыша Жабы, и Джек оглянулся, наблюдая за тем, как краб мечется среди языков пламени и останавливается, чтобы подобрать почти не сопротивляющегося Макуилта, чья одежда тлела от огня.
В ночи не осталось ничего, кроме пламени, струящегося пара и грохота – бум-бум-бум ульевой печи. Скелет, подкидывавший уголь, явно не обращая внимания на крики Пиблса, зачерпнул лопатой гору угля, бросил ее в топку и замер, дрожа, словно от удивления: ведь его руки оторвались, последовали с лопатой и рассыпающимся углем прямо в зев печи, замерли там на мгновение, словно остановленные невыносимой жарой, а потом разлетелись на мелкие кусочки. Оба скелета затряслись, стали разваливаться, как домик из костей домино, разрушенный землетрясением. Пиблс закрыл лицо здоровой рукой и испустил последний вопль, который ни Скизикс, ни Джек, ни Хелен не услышали. О том, что он еще жив, говорили только раскрытый рот, широко распахнутые от страха глаза в последнее мгновение, перед тем как взрыв разнес печь.
Глава 15
Джек пришел в себя в кабинете доктора Дженсена. Голова у него пульсировала, а когда он приподнялся на локте, лоб пронзила боль, будто кто-то ударил его по затылку заостренным камнем. Он поморщился, но так и остался в принятом положении – оперев голову на ладонь. А еще в голове у него стоял густой туман, и он заморгал, пытаясь его прогнать. Он проспал, казалось, целую вечность. Сейчас стояло позднее утро, а то и полдень. Он увидел и Хелен, и Скизикса, и доктора Дженсена. Даже миссис Дженсен стояла в дверях и нашептывала что-то кому-то на кухне.
Джек попытался пошевелить ногами, чтобы сесть, но ему это не удалось. Левая нога была забинтована и неподвижна. Голова Скизикса тоже была обвязана бинтом, на котором в области лба проступали кровавые пятна. Скизикс поморщился и медленно покачал головой, словно говоря, что они прошли через ад, одержали победу, но заплатили за это страшную цену.
– Тебе здорово досталось, – раздался хриплый голос Джека.
– Да, – сказал Скизикс и еще раз покачал головой. – Это был кошмар – взрыв, летящие кирпичи, огонь, падающий на землю. Настоящие Содом и Гоморра. А этот жуткий краб…
Хелен протянула руки и разбинтовала голову Скизикса, с отвращением швырнув грязные бинты на стол.
– Он просто поцарапался о ствол кипариса, когда оттаскивал тебя в сторону от краба. Никакой это не порез.
– Очень даже мог быть и порез. Я подошел слишком близко. Видел бы ты этого краба, Джек. Он схватил Макуилта ровно перед тем, как взорвалась печь, и припустил к бухте, как сумасшедший, а ты лежал там без сознания – в тебя попал кирпич. Еще ты вывихнул ногу. Этот взрыв опрокинул краба, вырвал его малюсенькую клешню. Вот, посмотри. – Скизикс показал на стол, на котором лежала громадная искривленная клешня длиной около трех футов. В свете газовой лампы она обрела голубоватый оттенок. – И это еще маленькая! Я оттащил тебя за кипарис – вернее, оттащили мы с Хелен, – а краб поднялся и направился с Макуилтом в клешне прямо к океану. Ну вот, а я поцарапал руку, но царапина ерундовая. А бинт у меня на голове был типа шутки.
Джек улыбнулся ему, потом его улыбка стала еще шире. Рядом с клешней он заметил букетик полевых цветов – розовые цветы, одуванчики, желтые листья ольхи.
– Ну и дела, – сказал он, не зная, что еще сказать о таких друзьях.
– Это не тебе, – сказал Скизикс. – А для Элейн Поттс. – Она приедет сегодня дневным автобусом. Хелен заставила меня собрать эти цветочки. Она говорит, что мне пора браться за ум.
Улыбка не сходила с лица Джека. Так-то оно было лучше: Скизикс вручает цветы Элейн Поттс.
– По правде говоря, – сказала Хелен, смерив Скизикса недовольным взглядом, а потом улыбнувшись Джеку, – это я собирала цветы тебе. На поле тут поблизости, а Скизиксу я сказала, что он должен собрать немного цветов для Элейн – он такого и вообразить себе не мог. И конечно, мне пришлось сделать это за него, верно я говорю? Он же насобирал сорняков и болтал всякую ерунду, что хочет придать букету восточный вид. В конечном счете он взял цветы, которые принесла я, а свои выкинул, и правильно поступил, потому что вполне мог погубить свои отношения с Элейн, подарив ей сорняки. Потом доктор Дженсен крикнул, что ты приходишь в себя, и мы пришли к тебе без цветов. Извини.
– Ерунда, – сказал Джек. – Я…
– Может быть, – оборвала его Хелен, – нам с тобой удастся сходить за цветами попозже. Вдвоем. – Но потом, явно вспомнив про его вывихнутую ногу, она добавила: – Когда найдем тебе трость.
Доктор Дженсен, который перед этим не возражал против того, чтобы Хелен и Скизикс помогли Джеку подняться, вмешался в разговор и сказал:
– Никаких тростей. Сегодня еще рано. Вывих не такой уж сильный, но после удара по голове и всего остального сегодня тебе придется отдыхать. И еще, Джек, перед тем как вы трое ушли вчера вечером, до того, как Харбин вырубил меня, я хотел дать тебе кое-что. Эту вещь твой отец дал мне вчера вечером. – Слова об отце напомнили Джеку о его тщетной вчерашней попытке найти родителей на вокзале. Он мог вообразить лицо матери в окне вагона за спиной отца, зовущего его. Он узнал ее лицо по фотографии – ошибка тут исключалась, обознаться было невозможно. Но теперь, после того как он видел ее вживую, он вспомнил кое-что посущественнее, чем фото, и это воспоминание было одновременно горьким и чудесным. Оно говорило, что каким-то образом, в некотором отдаленном будущем его мать не умирала, что она жива и находится где-то вместе с его отцом. А еще оно – воспоминание – означало, что у него на память не осталось ничего, кроме мимолетного видения ее лица.
Доктор Дженсен протянул ему кольцо.
– Твой отец сказал, что он, возможно, больше не вернется. Он не знал точно. Он очень спешил и опасался, что не сможет завершить то, что наметил на вечер, и вернуться на другую сторону. И он решил передать это тебе через меня. На память, как я думаю.
Джек уставился на кольцо. Он видел его прежде, это золотое кольцо с выпуклостями, похожими на догоняющие друг друга волны. То самое кольцо, что он видел на руке великана, который щелчком большого пальца отправил его к потолку. Джек мог представить себе, как оно крутится в воздухе и падает на громадную ладонь гиганта, который непонятно почему подмигивает ему, Джеку, а потом отворачивается. Джек надел кольцо на палец, поняв вдруг, кто же был этим гигантом. А еще он понял, кто была женщина, так похожая на Хелен, только старше ее. Она и была Хелен, к тому же повзрослевшей Хелен. А великаном был он.
– Это была твоя пекарня, – сказал вдруг Джек, подняв глаза на Скизикса. – Пончики были твои.
Скизикс кивнул.
– Я тоже так подумал. И это, конечно, означает, что я женюсь на Элейн. Я уже рассказал Хелен об этом. Эти цветочки очень милые и все такое, но вот нужды в них нет. Мои сорняки сработали бы не хуже.
– Дурак, – выпалила Хелен.
– А ты и я… – начал было Джек говорить Хелен, но оборвал себя на полуслове и покраснел. В конечном счете он не мог быть уверен, что и в самом деле был женат на Хелен в том доме близ гавани. Может быть, они просто оставались хорошими друзьями. Ладно, нужно будет это обдумать. Ему не нравилось, как он выглядел с бородой. Он напишет себе письмо-напоминание. С мышиной точки зрения борода выглядела ужасно.
– Чую что-то вкусное, – сказал Джек, вдруг почувствовав запах выпекаемого хлеба.
– Свежий хлеб, – сказал Скизикс, радостно закатывая глаза. – А еще тушеное мясо и пирог. Не вытряхивай сегодня свою трубку в кастрюлю с тушенкой. Мы не можем пойти к – о ком там шла речь? – к Гуверу. Он еще не появился. А все остальные здесь.
– Что? – озадаченно спросила Хелен. – Твою трубку?
– Ничего, – сказал Джек. – Я ведь никаких трубок не курю, да? Но, пожалуй, начну покуривать, чтобы быть готовым, когда придет время.
– А теперь маленький сюрприз, – сказала Хелен, явно взволнованная чем-то.
У Джека даже не было времени спросить, что это за сюрприз, потому что в дверь тут же вошли мужчина и женщина – его отец и мать. Джек чуть не упал на пол, хотя и мог бы упасть, если бы мать не схватила его, не обняла, не вела себя так, словно не видела его двенадцать лет, как оно, конечно, и было на самом деле.
Его отец стоял с улыбкой, смотрел на него поверх очков, потом, не сводя с Джека глаз, пожал ему руку.
– Значит, мы все-таки все сделали это, – сказал он. – Даже старый Джим Лэнгли. Он приехал в поезде вместе с нами. Он был уже в вагоне, когда увидел тебя там, на вокзале. Он здесь.
– И мы можем поселиться там в доме, – возбужденно проговорила Хелен. – Он сказал: пока сами не захотим уехать оттуда.
– Я буду готовить, – сказал Скизикс. – «Ни один капустный кочан не переступит через порог». Это мой девиз. Одни только кулинарные изыски.
Мать Джека наконец выпустила его из объятий, распрямилась и посмотрела на него, а он посмотрел на нее. Она была молода, на удивление молода. На много лет моложе его отца, что противоречило его воспоминаниям, но, возможно, объяснялось постоянными перемещениями во времени.
– Мы заняли дом у гавани, – сказала она. – Дом за таверной.
– Я знаю этот дом, – сказал Джек. Хелен уже раскрасила котов. Джек недоуменно посмотрел на отца. – Но как… – начал было он.
– Легко, – последовал ответ, – если только проявить сноровку. Яд твоей матери дал Харбин. Я это знал. Не знал только, что за яд. Она умирала, а я ничем не мог ей помочь. Кеттеринг знал, но он ушел на ту сторону, думая, что я тоже знаю, но это было не так. Я последовал за ним, но никак не мог найти его на вокзале – ты сам на себе это испытал. Когда я наконец случайно столкнулся с ним, солнцеворот уже кончился, и возвращения пришлось ждать двенадцать лет.
Все эти годы я только и был занят тем, что планировал – отточил все до совершенства, как мне казалось. Но тут в дело вмешался кот, а еще Уиллоуби увез тебя на год на север, и это спутало мои планы, и мне пришлось подсуетиться, чтобы все успеть. Когда я вернулся за твоей матерью, зная, как ее спасти, мы говорили – она и я – о том, как нам отыскать тебя и взять с нами, чтобы наверстать упущенное, не потерять все эти годы твоего взросления. Но мы тебя не нашли. Мы решили, что, судя по той малости, что видел я и что мне рассказал Дженсен, ты неплохо провел эти годы – и нас это устраивало. У тебя были друзья и воспоминания, и мы не могли забрать их у тебя.
Поэтому мы проскользнули на эту сторону с целью догнать тебя, мы решили, что нам это удастся, и опасались, что солнцеворот пройдет мимо нас и мы снова тебя потеряем. Но я дал тебе эликсир. Это был наш единственный незапланированный поступок. Если бы и ты отправился на другую сторону, то в самом крайнем случае у нас все равно оставалась возможность когда-нибудь со временем наладить нашу жизнь. Но когда мы потеряли тебя… Ну, об этом можно забыть. Нам всем было тяжело, но тем не менее все мы теперь оказались здесь, разве нет? Скизикс говорит, что Харбин мертв. Луна-парк исчез, уничтожен. Дженсен и краем глаза краба не видел, но зато теперь у него есть клешня, верно?
Клешня и в самом деле была у него. Джек не мог оторвать глаза от матери. Какое это непривычное чувство – иметь мать. Позволит ли она ему читать по ночам с зажженной свечой? Или входить и выходить в окно, пользуясь веревочной лестницей? Но когда он подумал об этом, то вспомнил, что в доме у гавани так или иначе не было второго этажа. Веревочная лестница ему бы и не понадобилась. Он мог просто распахнуть окно и выбраться в собственный задний двор.
Земля мечты миссис Лэнгли и вполовину не оправдала его надежд, хотя, если подумать, никто ему этого и не обещал. Это было просто романтическое представление о призраке на чердаке, о погоне за фантомами. Он, Хелен и Скизикс не раз проделали полный круг на колесе обозрения и в вагонетке, вволю набегались по комнатам смеха, населенным призраками, отправлялись в плавание на невероятных суденышках. Теперь они вернулись домой – туда, где всегда хотели быть, в стране пончиков и дождливой погоды, книг и приливных заводей, мечтаний, похожих на замки на песке в ожидании прилива. Весной в бухте будут устраивать пикники. Осень будет туманным воспоминанием среди бессчетного количества других, которые парят над выцветшими обрывками постера, посвященного старому луна-парку на берегу заката, накидывающем песок в чью-то выброшенную туфлю, песок, в котором закопаны медные дужки потерянных очков с наростом морской соли.