ьным форштевнем, увенчанным стилизованной головой на высокой Доске. На мачте, напоминающей трезубец, выгибался квадратный парус чуть зеленоватого оттенка, с намалеванном на нем почти во всю ткань красным крестом, вписанным в правильный круг.
Вот по палубе забегали моряки, парус дрогнул, и поперечный брус, на котором он был закреплен, заскользил вниз. Стала видна поставленная на корме простенькая дощатая сараюшка без окон, закрепленное на борту недалеко от кормы весло. Инерции корабля хватило как раз на то, чтобы прикоснуться бортом к причалу и замереть. Через борт перемахнуло двое матросов, торопливо закрепили причальные канаты, перекинули сходни. Затем по сходням степенно сошел невысокий крепыш с явственно обозначенным животиком, в шапке с меховой подбивкой и в длинном тяжелом кафтане, неторопливо осенил себя крестом, снял шапку и низко поклонился, коснувшись опущенной рукой причала:
— Здравствуйте хозяева! Я купец из Куземкино, Илья Баженов, сын Анисима Баженова. Плаваю по морю, торгую товаром. Увидел пристань, решил причалить, хорошим людям хороший товар показать,
То что, несмотря на жару, гость парился в кафтане означало, что под длинной одеждой у него или броня, или еще и оружие какое есть.
— Однако, — прикинул Росин, а сам бы он решился выйти к незнакомым людям с голой грудью и пустыми руками? Костя выступил вперед, приложил руку к груди слегка поклонился:
— Здравствуй, гость дорогой. Я Константин Росин, сын Алексея Росина… — мастер запнулся, прикидывая, как назвать свою должность, и решил не называть вовсе:
— Милости просим, входите, пожалуйста.
И Росин, надеясь, что поступил, как минимум, близко к местным правилам общения, отошел в сторону.
— Скажите, гость дорогой, — неожиданно заступил дорогу Немеровский. — А какой сейчас год?
— Год семь тысяч шестидесятый от сотворения мира, — не выразив ни малейшего удивления, ответил купец. Миша разочарованно присвистнул и отступил обратно. А гость, бросив на разбросанные внутри крепости домики и собравшиеся в кружок вигвамы рассеянный взгляд, скромно поинтересовался: — Раньше я вас здесь не видел. Вы из каких земель пришли.
— Местные мы, русские, — опять подступил к купцу Немеровский. — Просто предыдущее наше селение немножко… наводнением смыло.
— Это беда, страшная беда, — посочувствовал Баженов. — Рекой смыло, али приливом?
— Знать бы чем, — пожал плечами Миша, — может, и назад удалось бы вернуть. А так, приходится здесь обживаться. Вы проходите, проходите.
В доме Росин увидел земляной пол и моментально вспомнил про самое главное:
— Скажите, а пилы продольные у вас есть?
— Есть, Константин Алексеевич, — кивнул Баженов, удивляясь провидческому дару Зализы: как точно угадал!
— Много?
— Пять штук, Константин Алексеевич.
— Так, а еще… — лихорадочно пытался определить насущные потребности маленькой колонии Росин.
Тут дверь распахнулась, и в дом ворвался «Великий магистр».
— Мастер, ты видел это судно?
— Да, — несколько опешил Росин. — А ты что, не видел, как оно подошло?
— Да я, Костя, не о том. Мы ведь в него, в принципе все поместиться сможем. Человек тридцать на шлюпку варяжскую, а остальные на корабль.
— Знакомься, Александр, — указал Росин на гостя. — Здешний купец Илья Анисимович Баженов.
Купец встал из-за стола, низко поклонился, с некоторым недоумением посмотрел на протянутую руку и сел назад.
— Короче, мастер, пока есть возможность, нужно рвать отсюда.
— Куда?
— Как куда? В Европу! Что мы здесь забыли, в этой грязной, завшивленой России? Да хотя бы в Прибалтику! Раз уж мы провалились в шестнадцатый век, надо хоть в настоящем Ливонском ордене побывать! Скажите, Илья, сможете вы отвезти нас в Прибалтику?
— Отчего же не увезти, коли заплатят, — пожал плечами купец. — Отвезу. Только что это за страна такая, «Прибалтика»?
— Ну… — замялся Александр. — Орден Ливонский, вы знаете?
— Отчего же не знать?
— Вот туда отвезти нас всех сможете?
— Не всех, — покачал головой Росин. — Я не поеду.
— Почему? — несказанно изумился «Великий магистр». — Мастер, ты же образованный, цивилизованный человек. Чего тебе здесь делать? В Европу надо. Там науки процветают, ремесла, искусство.
— Я чистоту люблю, — усмехнулся Росин. — А в твоей хваленой Европе человек только два раза в жизни моется: когда его крестят, и когда перед похоронами обмывают.
Купец одобрительно хмыкнул.
— Ну и что? Зато европейские храмы и дворцы до сих пор своей красотой поражают, университеты с двенадцатого века свою историю ведут.
— Мне Кижи больше нравятся, — лаконично парировал Костя.
— Так что, не пустишь, что ли?
— Почему не пущу? — удивился Росин. — Я никого силком не держу. Хочешь в Европу: плыви.
— Подумай, мастер, — покачал головой Александр. — В этой глуши ты ничего не добьешься. Реализовать все имеющиеся у нас знания, наш потенциал мы сможет только на Западе. Тем более, в эту эпоху.
Росин покачал головой. «Великий магистр» пренебрежительно махнул рукой и вышел на улицу. Вскоре послышался его зычный голос, ответные возгласы.
— Извините, — кивнул Костя купцу и вышел следом.
— Ты совсем сбрендил, Сашок! — крутил пальцем у виска какой-то «ливонец». — Одно дело на фестивале в рыцарей поиграть, а совсем другое в настоящий орден податься. А если они с Россией воевать соберутся? Ты что, честь отдашь и на коня сядешь?
— Да он ни разу в жизни лошади не видел, — поддакнул кто-то еще. — Нет, магистр, в свою гнилую Ливонию ты нас не зови. Мы русские!
— Что «русские-русские»? — не менее яростно отругивались несколько сплотившихся вокруг «Верховного магистра» человек. — Так и станете остаток жизни в дерьме ковыряться? Вокруг оглянитесь! «Черные» избы, да грязи по колено. В вашей России до сих пор ни одной дороги в округе нет, забыли? А в Германии хоть сейчас из конца в конец на машине можно ездить! Вы тут под кусточки бегаете, а в Австрии с пятнадцатого века в городах общественные туалеты стоят.
— А ну-ка, стоп! — хлопнул в ладоши Росин. — Вы еще драку тут затейте! До Ливонской войны шесть лет осталось. Вот тогда, если на поле встретитесь, друг другу морды и набьете. А пока: ша! Все мы влипли в одну историю, и каждый пусть ведет себя, как знает. Если они рассчитывают в своей Европе сладкую жизнь найти: скатертью дорога.
Мастер заглянул в дом и позвал купца:
— Извините за такую встречу, но если вы беретесь отвезти нескольких желающих в Ливонский орден, то делайте это сейчас.
— Я готов, Константин Алексеевич, — кивнул купец. — Только кто за это платить станет?
— А вот сюда посмотрите, — Росин повел Баженова к угловой насыпи. — Итак, нам нужны те пять продольных пил, которые у вас есть, и доставить желающих на земли Ливонского ордена. Денег у нас нет, но вот это мы может предложить в качестве оплаты…
Мастер указал на немецкую пушку. Глаза купца радостно блеснули, и он торопливо прикрыл веки.
— Что же, Константин Алексеевич, если денег у тебя нет, то эту баллисту я за труды свои, пожалуй, возьму.
— Кстати, вы не подскажете, чем с вами обычно расплачиваются местные жители? Что вы покупаете, что продаете?
— Жито беру, меха, убоину, лен, кожу, — пожал плечами Баженов. — Привожу железо, если своего кузнеца нет, сахар, соль, вино, сукно, бумагу, коли грамотный кто. Да я товарищу твоему в доме все рассказал, мне таить нечего. Так я людишек своих кликну? Баллисту забрать?
— Забирайте, — кивнул мастер.
Спустя несколько минут десять невысоких, но широкоплечих моряков, все с саблями или с топорами за поясом, подхватили деревянную калабаху с привязанным к ней коротким стволом и поволокли на ладью. Следом вошли решившиеся уехать ливонцы. Из полусотни членов питерского ордена в эмиграцию за лучшей долей решились податься только два десятка человек и две женщины. Росина это искренне порадовало — не столько из-за того, что в крепости осталось три десятка неплохо вооруженных и бронированных бойцов, но и просто из гордости за ребят, любящих свою землю больше пышных титулов и красочных турниров.
— Ну что ж, — вздохнул мастер, провожая взглядом отвалившую от причала ладью. — Как там, обедом нас кормить сегодня будут? Купец пять пил отвалил, сегодня пилить начнем!
До изобретения лесопилок бревна на доски распускали простым, хотя и нудным способом: поднимали заготовку на небольшое возвышение так, чтобы комель находился на весу, затем один пильщик становился наверх, второй вниз, и начинали пилить от одного кончика до другого. «Станок» для распилки островитяне собрали за пару часов, потом начали закатывать бревна наверх. Вот тут Росина и отозвал в сторонку Немеровский.
— Ты нас прости, Костя, — без предисловий сообщил Михаил, — но мы уходим.
— Как это «уходим»? Кто?
— Я и «викинги», — Кемеровский постоянно отводил взгляд, но говорил решительно: — Я с купцом тему местной торговли слегка пообкатал. В общем, все как всегда: в Новгороде железо, соль покупаешь, здесь на воск и кожу меняешь, в Киле — на олово и кружева, и обратно. Ты не думай, мы вернемся. Гостинцев привезем, инструмент, железо… Чего еще нужно? Ткани привезем, или мех, зимнюю одежду сшить. Валентин за раненых беспокоится. Как окрепнут, забрать с собой хочет. Мы вернемся, Костя. Всегда заходить к Кронштадту станем.
— На что товар-то купишь? — покачал головой Росин. — Твою кредитку здесь могут и не принять.
— А вот мой капитал, — любовно погладил бизнесмен свой роскошный бахтерец. — Как думаешь, хорошо такая бронька в Новгороде стоит?
Немеровский был абсолютно прав. Если верить письменным источникам, такой доспех, как у него должен стоить целое состояние.
— Ты же знаешь, Миша, — тяжело вздохнул Росин. — Я никого не держу.
И мастер направился к поднятой на столбы деревянной раме, от которой уже доносились звуки пилы. До ужина удалось разобрать на доски полтора десятка бревен. Этого вполне хватило, чтобы настелить пол в одном доме — гвоздей, прибить доски к балкам, не было, а потому их просто уложили вплотную друг к другу. А перед ужином к Росину подошли Длинное Перо и Мягкая Лапа: