– Мне нужна твоя помощь, Михаил… точней, нам всем нужна твоя помощь… – голограмма капитана пропала, и на её месте появилось изображение горящего термоядерного двигателя на фоне выключенных других. – Произошёл сбой работы двигателя, теперь он бесконтрольно вступил в термоядерную реакцию, и через два с половиной часа произойдёт взрыв…
– Это же бред, такого не может быть, – до Михаила начала доходить суть происходящего. Обтерев себя полотенцем, он кинул его под ноги и вытащил свёрнутую рабочую робу. – Если мы на половине пути, почему мы не в гиперпрыжке?
– Я остановил двигатели…
– Чего? – выкрикнул Михаил, представляя, какому риску подвергает капитан ковчег, – но нас же может застигнуть волна?
– Да, может! У нас с тобой неделя до волны, и два часа… и уже восемнадцать минут, когда произойдёт термоядерный взрыв на корабле. Двести миллионов людей погибнут за пару минут. Мне нужна твоя физическая помощь, солдат… От тебя зависит жизнь этих людей.
– Чёрт возьми… чёрт возьми… я же не солдат, – по спине Михаила пробежал холодок от плохого предчувствия. Техник стал впопыхах напяливать на себя комбинезон. – Какой двигатель?
– Восемьдесят третий… Девятнадцать километров от технической рубки. Нам надо торопиться, Михаил!
– Понятно, чёрт возьми, капитан, выключи эту иностранщину, с ума можно сойти. Включи что-нибудь моё, русское… Вот, отлично! – в колонках запел мужской бас про какую-то группу крови, ну хоть что-то смутно знакомое. Михаил обулся и побежал в технический ангар. Там находились тяжёлые экзоскелеты-скафандры для работы в открытом космосе.
3
– Стоун, слушай, как ты? Без рук, без ног… да, блин, как ты вообще без тела? – Михаил сейчас летел вдоль корпуса в экзоскелете, сопла из реактора за спиной скафандра были направлены в противоположную сторону от полёта.
– Вот так! Теперь я как бы гигантская гусеница, чувствую себя всем кораблём… даже слова не могу подобрать, – в встроенных в скафандре динамиках скрипел голос капитана, – необычное ощущение… Иногда я забываю, что был человеком и думать начинаю оцифрованно, прислушиваясь к каждой капсуле, анализируя состояние людей, а ещё могу одновременно смотреть во все видеокамеры, рассчитываю траекторию полёта. И с каждым прошедшим днём забываю, что я был когда-то человеком… Странный этот симбиоз компьютера, разума и корабля.
– Жесть! А это правда, что теперь ты никогда не сможешь стать обратно человеком? – передёрнул плечами Михаил, с трудом представляя этот самый «симбиоз», попахивало чем-то неестественным и отвратительным. Оставалось пролететь километров пять до места аварии. Вокруг был красивейший вид космоса и мощь человеческого разума, в воплощении этого гигантского корабля, уходящего вдаль – конца и края не было видно этому грандиозному строению, освещаемому искусственными огнями, очень напоминающему новогоднюю ёлку… очень большую ёлку.
– Да! Кто-то должен был на это пойти…
– Да я это понимаю, но это же ужас, если вдуматься. А зачем ты постоянно слушаешь музыку? Так же может крышу конкретно снести?
– Наоборот, именно музыка мне напоминает, что я человек. Когда ты одновременно анализируешь миллиарды функций работы корабля, точней, анализирует компьютер, но ты с ним – единое целое, то человеческое сознание вымывается… сложно это всё объяснить, но именно музыка отвлекает меня от полного поглощения моего разума компьютером. Сейчас вот я с тобой разговариваю, и это меня тоже приводит в тонус… понимаешь? Три с половиной года я в одиночестве лечу в открытом космосе.
– Мне кажется, я понимаю… – почему-то Михаил вспомнил давно прочитанную книгу про Робинзона Крузо и его друга, Пятницу. И этой Пятницей для капитана была музыка, а сейчас он. И что потом? Что-то забытое про анабиоз в голове кружилось, но не хотелось об этом думать. – Ну, что там со временем?
– Двадцать минут остаётся до взрыва. Надо поторопиться!
– Успеем, капитан, – в руках Михаил держал импульсный плазмоид и на нём загорелись зелёные диоды – орудие было готово к прицельному выстрелу. – Стоун, а у тебя дети, жена есть?
– Были… Они отдыхали на Майами и загорали на пляже, когда пришёл первый удар… Погибли на третий день, очень мучительно умирали от ожогов.
– Прости, Стоун, сочувствую… А мои в восьмом отсеке: Светка – моя жёнушка и две дочки-близняшки, Алёнка и Оленька. Я бы не перенёс их смерть, не дай бог. – Михаил уже видел этот злополучный двигатель. И в самом деле, он светился как небольшое солнце, даже сквозь защитное стекло скафандра чувствовался жар. “Анабиоз”… что-то там эти профессора вякали про гиперсон? – Капитан, слушай, а что там про анабиоз было? Вроде как повторно нельзя ввести человека в этот чёртов сон? Или это мне приснилось?..
Капитан не ответил. “Значит, это не приснилось,” – дошло до Михаила. Он взмок – защита не спасала от высокой температуры, исходящей от трёхэтажного огненного шара. Алёна… Оля… долгожданные малышки сейчас мирно спали в своих капсулах и, наверно, видели добрые сны, и где-то рядом любимая жена, с ямочкой на правой щеке… именно туда Михаил любил её целовать. С каждым метром становилось всё обидней и горче, почему именно ОН?
– Знаешь, Стоун… Однажды мы пошли на горку кататься, это, наверное, была последняя снежная зима, не помню точно… Ну, так вот, у нас была гигантская ледянка, и мы в неё вчетвером умудрились как-то сесть… Естественно, мы перевернулись в конце и оказались в сугробе. Ничего не сломали и не повредили себе, слава богу… Но мы потом стояли, обсыпанные холодным снегом, и смеялись, как сумасшедшие. Ты представить себе не можешь, каким я был в тот день счастливым. – Михаил остановился, не долетев метров двадцать до креплений двигателя, ближе приблизиться было уже нельзя из-за жара. Он чувствовал, как кожа почти горела, несмотря на окружающий холод космоса и высокотемпературный материал своего скафандра. Направив плазмоид в удерживающий двигатель, жёлтый от перегрева, навар металла, где когда-то было болтовое соединение, Комаров нажал на «пуск». Яркий сгусток энергии вылетел из орудия, и «навар» с хлопком взорвался. Михаил почувствовал ударную волну, но удержаться на месте удалось, благо, ноги были вставлены в технические скобы на поверхности корабля. Медленно, огненный шар стал отделяться от корпуса «Земли-Союза» и лениво отлетать в открытый космос.
– Михаил, ты сделал это! Дорогой мой, прости, но у меня не было другого выхода, двести миллионов людей…
– Стоун, кончай! Ты же должен быть камнем! Одно тебя прошу: довези моих детей и жену… спаси их, я тебя заклинаю! – договорив, Михаил оттолкнулся от корпуса корабля, открыл фрамугу скафандра и полетел вслед за двигателем.
– Я всех довезу, Михаил! Спасибо, друг… – прежде чем задохнуться, Комаров услышал из динамиков последние слова капитана…
* * * *
Светлана Комарова… Алёна Комарова… Ольга Комарова… Выдвижная камера нашла этих людей, и сейчас капитан смотрел на их лица сквозь стёкла иллюминаторов и слой голубой гели. А девочки были очень похожи на Михаила. Он даже представил их, хохочущих, в снегу и счастливыми вместе с отцом… Когда-то и он был счастлив, очень давно…
Двигатели на разогреве и готовы к пуску – пора было набирать скорость! Музыка не играла уже три часа, с той минуты, как Михаил решил за капитана страшную и убийственную задачу. Всё! Траур закончен! Заиграла 428618-ая музыкальная композиция из 24-го века от Рождества Христова. Сопли в сторону, на борту миллиарды пассажиров, и их надо доставить в пункт назначения… Чего бы это ни стоило!
23.05.2020