— Доктор… больно… — прошептала она.
— Знаю. Потерпи, — он постарался улыбнуться, но вышло криво. В голове билась мысль: «Без анестезии, без антибиотиков, без рентгена. Это не операция, это мясницкая лавка».
Артём взял скальпель, протёр его куском холстины, смоченной в мутном спирте. Лезвие тускло блеснуло в свете лампы. Толпа затаила дыхание, только старуха в углу зашептала, теребя крест:
— Скверна, ох, Скверна… Живицу бы, Живицу…
— Тихо! — рявкнул Артём, и старуха осеклась. — Все, кто не помогает, — вон отсюда!
Мужики зашаркали ногами, но никто не ушёл. Любопытство пересиливало страх. Артём стиснул зубы и повернулся к Марьяне.
— Будет больно, но недолго. Дыши глубже.
Он ощупал голень ещё раз, нащупывая место, где гематома была плотнее всего. Надо сделать разрез, выпустить кровь, промыть. Простейшая процедура сейчас казалась подвигом. Он приставил скальпель к коже, чуть выше щиколотки. Рука дрогнула. «Ты делал это тысячу раз, — мысленно одёрнул он себя. — Не в операционной, так в полевых условиях. Давай».
— Аглая, держи крепче.
Та кивнула, сжав плечи Марьяны. Артём нажал на скальпель. Кожа поддалась, брызнула кровь — тёмная, густая. Марьяна вскрикнула, дёрнувшись так, что скамья скрипнула. Аглая прижала её сильнее, шепча что-то успокаивающее. Толпа ахнула, кто-то выругался. Артём не поднимал глаз, сосредоточившись на разрезе. Кровь текла обильно, но не пульсировала — артерия цела. Уже хорошо.
— Тряпку, — бросил он, не глядя. Аглая сунула ему холстину. Артём промокнул кровь, стараясь не занести в рану ещё больше грязи. Гематома начала спадать, но ссадина на локте всё ещё сочилась — грязь, смешанная с кровью, выглядела как верный путь к сепсису. Доктор плеснул спирт на рану, Марьяна снова вскрикнула, её тело выгнулось.
— Простите, доктор… — прохрипела она, стиснув зубы.
— Ничего, ты молодец, — проговорил Артем автоматически, как в реанимации, но голос дрожал. Он промыл разрез кипячёной водой, выдавливая остатки крови. Кожа вокруг разреза посветлела, но опухоль не спадала полностью. Надо накладывать шину, фиксировать ногу. И молиться, чтобы инфекция не пошла дальше.
Он взял доску, приложил к голени, обмотал верёвкой — туго, но не пережимая. Марьяна дышала тяжело, но уже не кричала. Аглая погладила её по волосам, что-то напевая. Артём вытер пот со лба рукавом. В горле пересохло.
— Бинты, — сказал он, протянув руку. Аглая подала моток, пахнущий сыростью. Артём начал бинтовать, стараясь не думать о том, что эти тряпки, скорее всего, кишат бактериями. Закончив, он выпрямился, оглядев свою работу. Нога зафиксирована, кровотечение остановлено. Но без антибиотиков шансы Марьяны — пятьдесят на пятьдесят. Если повезёт.
— Всё, — выдохнул он, отступив от скамьи. Толпа загудела, кто-то зашептал молитвы. Старуха снова забормотала про «Скверну», но Артём её не слушал. Он смотрел на Марьяну, чьё дыхание стало ровнее, но лицо всё ещё было бледным, как полотно.
— Жить будет? — спросил бородатый мужик, теребя шапку в руках.
— Если не начнётся заражение, — ответил Артём, чувствуя, как усталость наваливается свинцом. — Будем следить за ней.
Он повернулся к Аглае, которая всё ещё держала Марьяну за руку.
— Ты молодец, — сказал он тихо. — Спасибо.
Аглая кивнула, но в её глазах мелькнуло что-то странное — то ли уважение, то ли подозрение.
— Иван Палыч, вы… чудной какой-то нынче, — пробормотала она. — Словно не вы.
Артём промолчал. В голове крутился вихрь: «Где я? Что это за место? Почему меня все упорно называют Иваном Палычем?» Самое время найти на эти вопросы ответы.
— Воды, — бросил он, и кто-то сунул ему ковш с ледяной водой. Артём выпил, чувствуя, как холод пробирает до костей.
Толпа у скамьи продолжала гудеть, мужики перешёптывались, то и дело крестят на икону. Их голоса сливались в гул, от которого голова Артёма раскалывалась сильнее.
— Всё, — бросил он, выпрямляясь. — Хватит тут толпиться. Идите по домам. Представление закончилось. Пациенту нужен покой и тишина.
Мужики замялись, но бородатый, что принёс доску, кивнул и начал выталкивать остальных к двери. Бабы зашаркали следом. Старуха вышла последней, кинув напоследок:
— Живицу бы, доктор… Без Живицы не справитесь.
Дверь скрипнула, впуская порыв холодного ветра, и хибара опустела. Остались только Артём, Аглая и Марьяна, чьё дыхание было единственным звуком в тишине. Аглая сидела рядом с пациенткой, поправляя ей волосы, но её взгляд то и дело скользил к Артёму — цепкий, изучающий, подозрительный.
— Аглая, — начал доктор, опускаясь на лавку у стены. Ноги гудели, будто он пробежал километр по грязи. — Где остальные? Врачи, медсёстры? Кто ещё тут работает?
Аглая замерла, её рука, гладившая Марьяну, остановилась. Девушка медленно повернула голову, и в её карих глазах мелькнуло удивление, смешанное с тревогой.
— Какие ещё врачи, Иван Палыч? — голос её был тихим, настороженным. — Вы ж один тут. Земский доктор, вас сюда месяц назад прислали. А медсёстры да санитарки… откуда? Бабка Марфа иногда травы носит, да я помогаю, когда позовёте. И всё.
— Прекратите меня так называть! — не вытерпел он. — Какой я вам…
Он осекся. Взгляд упал на выцветшую табличку, висевшую на стене.
Больница сѣла Зарнаго, сооружена на средства купца Бѣдарева въ 1885 году отъ Рождества Христова
— гласила она.
— Это чего? — ткнул он пальцем на табличку.
— Чего? — окончательно растерялась Аглая.
Артём почувствовал, как холод пробирается под кожу, и это был не ветер из щелей. Буквы на табличке казались чужими, будто из старой книги, которую он листал в музее.
— Это что еще за шутки? — одними губами прошептал он, поднимаясь.
Аглая нахмурилась, её веснушки проступили резче в тусклом свете лампы.
— Иван Палыч, вы точно чудной нынче, — сказала она, понизив голос. — Заболели, точно говорю — заболели.
— Хватит! — оборвал он, резче, чем хотел. Аглая вздрогнула, но не отвела взгляд. Артём стиснул кулаки, пытаясь унять дрожь.
«Спокойно. Дыши. Ты хирург. Разберись».
Он принялся ходить из угла в угол, пытаясь собраться с мыслями. Но вновь замер. Его взгляд упал на угол комнаты. Там, у стены, висело зеркальце — старое, с мутным стеклом, покрытым пятнами и трещинами. Оно было таким грязным, что едва отражало свет, но Артём шагнул к нему, будто притянутый. Сердце стукнуло раз, другой, громче, чем должно.
Парень остановился перед зеркалом, вглядываясь в мутную поверхность. Какого…
Сначала он увидел только тени, размытые очертания. Потом — лицо. Чужое лицо. Щёки впалые, скулы острые, борода неровно подстрижена, глаза усталые, с красными прожилками. Это был не он. Не Артём, тридцати пяти лет, с короткой стрижкой и лёгкой щетиной, которую он брил каждое утро перед дежурством. Это был кто-то другой. Наверное, тот самый Иван Палыч…
Артём замер, не в силах отвести взгляд. Его рука медленно поднялась к лицу, пальцы коснулись чужой кожи, чужой бороды. Отражение повторило движение, но в нём было что-то неправильное, как будто зеркало лгало.
— Иван Палыч? — голос Аглаи раздался за спиной, встревоженный. — Что с вами?
Он не ответил. Мир сузился до этого мутного отражения, до чужих глаз, которые смотрели на него с той же растерянностью. Сердце колотилось, в ушах звенело. «Кто я? Где я?» — крутилось в голове, но ответа не было.
Только отражение. И тишина.
Глава 2
Черт побери! Да что же это такое-то?
Артем снова вгляделся в зеркало. Как всегда, волнуясь, поправил на носу несуществующие очки. Года три назад сделал операцию, очки стали не нужны — а привычка осталась. Особенно когда нервничал.
Нет, кто же там, в зеркале? Этот вот худой, кособородый, бледный…
Сон? Верно, сон.
В этот момент из соседней комнаты донесся слабый стон.
Да какой же сон-то? Ведь, только что операция… там эта несчастная девочка… Вдруг — заражение, сепсис? Но, что мог, он сделал.
— Иван Палыч…
Дернувшись, Артем резко обернулся:
— Что там, Аглая?
— Да по добру все, господин доктор, — Аглая неожиданно улыбнулась, отчего ее круглое, с россыпью веснушек, лицо стало чем-то похоже на ласковое весеннее солнышко. — Марьянка-то… Мечется во сне, бедолага. Но, дышит ровно… Вроде как, и скверна-то с нее ушла. Ох, Иван Палыч, кудесник!
Ну, хоть с девочкой все в порядке. Но окончательно только время покажет. Сепсис начнется — ничего хорошего не жди.
Он вновь глянул в пыльное зеркальце. И вновь невольно вздрогнул. Игры разума какие-то! Подмигнул — отражение тоже подмигнуло. Открыл рот — незнакомец повторил.
Артем нервно дернул ворот рубахи — отскочили две пуговицы, отлетели, упали на грязный дощатый пол.
— Да что с вами, Иван Палыч⁈
Вот ведь, достала!
— Почему пол грязный? — срываясь на крик, бросил доктор. Нервы уже звенели, как натянутые струны. — Что, мыть, что ли, некому?
Аглая неожиданно покраснела:
— Так вчерась только скоблила…
Покраснела и обиженно потупилась.
— А-а-а, — махнув рукой, Артем направился к двери. — Пойду… Пойду… пройдусь, что ли… Мне… мне надо, да…
Невысокое крыльцо с покосившимися перилами. Утоптанный, с кустами бузины и крыжовника, двор. Светало. Утро. Не удивительно — пока то да се… На ночной смене в районной больнице, особенно на праздники, когда поток пациентов идет плотный, часы и вовсе как минуты летят.
Во дворе уже толпился народ, человек с десяток — женщины, старики, дети. Все очень странно одетые — длинные, до пят, юбки, какие-то непонятные кацавейки, платки. Старики — в сапогах, дети же почти все — босые. Стояли под мелким гнусным дождиком, месили грязь. Впрочем здесь, у самой больницы, грязи почему-то было поменьше. Может быть, потому что…
Да причем тут грязь? Артем сжал кулаки. Что же это такое творится-то?
— Здравствуйте, господин дохтур! — при виде врача все дружно поклонились.