— Всенепременно! — поднявшись, заверил доктор. — Да, Сильвестр Аркадьевич… Мне б еще и спирту! Нет, вы не подумайте — сугубо для медицинских целей… Если у вас есть, конечно…
— Поискать, так сыщем, — уклончиво отозвался трактирщик.
…Доктор все ж таки заглянул в школу. Уроки уже кончились, и Анна вышла на улицу, видать, направилась куда-то по своим делам.
— Анна Львовна! — Артем помахал рукой.
— Иван Палыч? Вот так встреча!
Сияющие глаза девушки еще больше распалили доктора.
— А я в лавку собралась, за пирожными. Проводите?
Артем скрипнул зубами:
— Я б с удовольствием. Однако, дела… Да, тут ваш… знакомый в больничке. Передавал поклон и просил захаживать.
— Знакомый? — учительница задумчиво покусала губу. — Это кто же такой?
— Некий Яким… Из Липок.
— А! Яким Гвоздиков! — вспомнив, хмыкнула Анна Львовна. — Прыткий такой юноша… Ныне в окопах… Ой! Так он что же — здесь? Ранен?
— Ранен. Но, так, легко…
— Раз уж ранен, я обязательно приду! Сегодня же. Скажите — пусть ждет.
Ну, понятно все с вами, любезнейшая Анна Львовна. Вот, значит, как… Жаль… Но, что поделать? Раз она… раз они… Сердцу-то не прикажешь!
Анна Львовна явилась в больницу уже ближе к вечеру, правда, успела до темноты. За усадьбой Ростовцевых, за дальним лесом, уже клонилось к закату рыжее осеннее солнце. На скошенных лугах уже протянулись длинные тени еще не вывезенных стогов. Над стерниной, кружа, кричали вороны.
Записав в журнал все назначения, Иван Палыч подошел к окну. Анна и этот… Яким стояли в глубине двора, у старой березы… Ворковали о чем-то, голубки. Вот Яким взял учительшу за руку… притянул к себе… обнял… попытался поцеловать…
Да-да! Вот именно, что — попытался. Анна отпрянула, вырвалась. Мало того, закатила нахалу пощечину! Да такую звонкую! Ай, молодец… Неужели… Неужели, это юный нахаленок и вправду врал, хвастал? Опорочил бедную девушку. Да за такие дела — морду бить!
Артем хотел уже выскочить на улицу — и что там потом было бы — Бог весть, но… Но, перехватила заглянувшая в смотровую Аглая:
— Иван Палыч! Я Юрочке отвар дала. Ну, сходила к Марфе… Марфа сказала — Живицы в мальчонке нет! Помрет, сказала… Ой, Иван Палыч… Неужто, и вправду, помрет? Такой мальчишка хороший… не смотри, что из помещиков… Не то, что его чучундра мамаша!
— Как ты сказала? Чучундра? — махнув рукой, доктор расхохотался от всей души. — Знаешь, Аглаюшка… Я сам — чучундра!
— Да что вы такое… — фыркнула девушка. — А! Вас, верно, Субботин, паразит, обманул с питанием?
— А Субботина я и не видел. Там, в трактире, другой был… управляющий…
— А-а, Сильвестр! Так это выжига еще похуже Субботина… — зачем-то оглянувшись, Аглая понизила голос. — По селу болтают, будто Сильвестр когда-то лиходеем на Москве был!
— Лиходеем? Бандитом что ли?
— Ну… — кивнула та. — И лиходеем — непростым… Ой, не зря он сюда приехал. Мутят что-то с Суботиным! Вот, ей-богу, мутят! И сколок он у вас запросил за день?
— Тридцать копеек… и еще десять копеек развозных…
— Ого ж! — непритворно ахнула девчонка. — Вот уж точно — креста нет! За питание-то и половины того за глаза б хватило! И две копейки — развозных. Что тут и ехать-то? Ой… что теперь в управе-то скажут?
— Да поддержат, утвердят, — глянув в окно, отмахнулся доктор. — Там неплохие люди сидят.
— Ой, Ива-ан Палыч…
— Так, пойду-ка я… Воздухом подышу… Вернусь скоро!
— Вы, только, Иван Палыч, хоть пальтецо накиньте. Холодает.
— Да тепло еще!
Выскочив на крыльцо, Артем нос к носу столкнулся с Гвоздиковым. Парень что-то гневно шептал про себя — похоже, ругался.
Ну-ну. Клизму назначить тебе, Гвоздиков, надобно, для профилактики. Причем двойного объема. Для того, чтобы время было подумать о жизни, о вечном.
— Анна Львовна, постойте! — доктор нагнал девушку у стерни. — Хочу… хочу извиниться… Верно, был несколько груб.
— Вы? Грубы? Да Бог с вами, Иван Палыч! Если кто и был груб, так этот… Ах, не хочу и говорить!
— Вы… вы про того парня? — напрягся Артем.
— Да, про Якима. Ну, потанцевала с ним вальс… один только раз, на благотворительном собрании. А он что себе возомнил? Ужас! Кстати, танцор он еще хуже, чем вы… Ой…
Девушка передернула плечами.
— Вам холодно, Анна Львовна? — тут же озаботился молодой человек.
— Да что вы — солнце же! И вообще, похоже что Бабье лето! Иван Палыч… — учительница задорно сверкнула глазами. — А, знаете, что? А пойдемте, погуляем. Вон, по тропинке, к рощице. Смотрите, липы такие чудные, клены. Если, правда, у вас время есть…
— Да есть! Прогуляемся… Конечно же!
Усевшись прямо на ступеньки крыльца, сельский сердцеед Яким Гвоздиков проводил ушедших тяжелым ненавидящим взглядом.
— Ишь, курвища… С доктором пошла. А тот-то и рад! Сволочь… Ну, ничо, ничо…
— Яким! — вышел на крыльцо рядовой Терентьев. — Что так-то сидишь? Махорочки? Уж хороша, ядрена!
— Да пошел ты со своей махорочкой… пойду, продышусь.
Иван и Аннушка целовались за липами. Поначалу — робко, а потом все сильнее и сильнее.
Словно радуясь их счастью, сияло за деревьями солнышко…
А яростью сияли глаза прячущегося в кустах Якима.
— Ништо-о, ниш-то-о… — злобно шептал уязвленный парень. — Ишо погляди-им… погляди-им.
Где-то совсем рядом куковала кукушка. Закурлыкала в синем небе журавлиная стая. А вот — жужжа совершенно по-летнему — пролетел шмель.
— А я завтра после обеда в город… в книжную лавку…
— Я вас провожу!
— Ах, Иван Палыч… Может, на «ты» уже? Ну, когда не на людях…
Проводив Аннушку, Иван Палыч спустился с платформы и, насвистывая что-то веселое, зашагал по тропе в деревню. Здесь вот, через старую вырубку, можно было значительно срезать путь.
Сердце пело. В унисон ему пела душа. На губах еще стоял терпкий вкус поцелуя — по пути к станции имелось немало укромных мест.
Ах, Аннушка… Аня…
— Ну, здоров будь… дохтур!
Из-за старой осины вдруг выступила наперерез фигура в серой солдатской шинели.
— Гвоздиков? — неприятно удивился врач. — Я же вас на амбулаторное выписал!
— Я про другое… Чужих девок зачем уводить?
Парен гнусно ухмыльнулся. Сверкнул в руке нож.
Нож… Кирпич… Смерть!
Как тогда… когда его убили…
Артем дернулся… и, не думая, вышиб нож ногою. А потом ударил наглеца кулаком в лицо. Вмазал от души, не стесняясь.
Тот свалился наземь и что-то глухо заворчал.
Все же раненый. Доктор ощутил укол совести.
Ну, а как еще было сейчас поступить? Умирать второй раз было что-то не очень охота.
— Сам станешь? Дойдешь?
— Без тебя как-нибудь!
Встанет.
— Нож я заберу. Потом отдам… когда остынешь.
Подобрав нож, Иван Палыч быстро зашагал по тропинке.
Бросив ему в след полный бешеной ненависти взгляд, Яким поднялся на ноги. Немного подумал и, мстительно усмехнувшись, зашагал к станции. Там, выпив кружку кипяченой воды из стоявшего в дальнем углу зала жестяного бака, Гвоздиков подошел к дежурному.
— Мне б телеграмму отбить.
— Вон там, аппарат, — лениво указал тот. — Предупреждаю — у нас две копейки слово.
— Пойдет!
Парень зашарил по карманам шинели. На скуле его расплывался синяк.
— Тогда прямо телеграфисту заплатите.
«Имею важныя сведения тчк некто из липок», — такая вот вышла телеграмма. На двенадцать копеек мелочью.
— Что, так и писать — Некто? — возмутился было телеграфист. — Не положено!
— Ну, пиши — Иван. Там поймут.
— Где поймут?
— Где надо… — Яким приложил палец к разбитым губам.
— Ну, как знаете… Да, и адрес…
'Почтамт, до востребования…
…г-ну Гробовскому'
Глава 11
Артём шёл к кузнице Никодима, перепрыгивая лужи, которые после вчерашнего дождя превратили Зарное в сплошное болото. Саквояж бил по бедру, но настроение было приподнятым — впервые за все эти дни, что он тут, в этом богом забытом углу находился, он чувствовал, что может сделать что-то по-настоящему значимое.
Да и общение с Анной способствовало хорошему настроению.
Еще на подходе Артем увидел дым. Он вился над соломенной крышей, а звон молота разносился так, что заглушал лай Трезора. Неужели кузнец не успел изготовить аппарат? Ждать больше уже нельзя — Юре совсем плохо…
Артём прошел напрямки в кузницу, толкнул дверь и шагнул внутрь, щурясь от жара горна.
В полумраке, прорезанном искрами, Никодим бил молотом по раскалённому пруту. Его рубаха, мокрая от пота, липла к спине, а глаза, тёмные, как уголь, только мельком глянули на гостя.
— Никодим, здорово! — Артём кашлянул, перекрикивая звон. — Закончил?
Кузнец хмыкнул, не отрываясь от работы.
— Закончил, доктор. Вон, гляди.
Он кивнул на стол в углу.
Там лежал аппарат — странное сооружение из кожи, дерева и металла. Кузнечные меха переделаны и даже в некоторых местах перешиты, они соединялись с каким-то хитроумным клапаном. От небольшой колбы отходила трубка с иглой, тонкой и длинной. Несколько заклепок, до безобразия грубых. Шуруп…
Впрочем, если понять общий замысел, то не так все и плохо. Можно даже сказать — хорошо.
Артём шагнул ближе. Это было оно — конечно, не пневмоторакс XXI века, но для 1916 года — почти чудо.
Доктор нажал на меха — и воздух с сухим свистом вышел из кончика иглы. Подкрашенная вода при этом, находящаяся в тонкой мерной мензурке, поднялось на три деления.
— Это вы сейчас три кубических дециметра выдули, — деловито пояснил кузнец.
— Погрешность большая? — деликатно спросил Артем, понимая, что цифрам на мензурке, едва ли можно доверять — выглядело все очень кустарно.
— Погрешность? — нахмурился кузнец. — Вы думаете я совсем тут темнота? У меня, между прочим, и манометр мерный есть. Вот им и проверял. По его же показаниям и метки чертил. Так что все точно.