Пока раненые вели разговоры, Яким Гвоздиков прошел с полсотни шагов по лесной тропке и у рябиновых зарослей резко замедлил шаг. Затаился, настороженно осматриваясь, и тихонько позвал:
— Э-эй! Кто здесь?
— Громче-то еще покричи! — недовольно буркнули в ответ.
Качнулись красные налитые грозди.
— Ну, здравствуй, Гвоздиков! Машу тебе, машу… А ты и глаза не поднимешь! Заболтался, смотрю.
— Здравствуйте, господин Гробо…
— Тсс! Тихо. Не надо фамилий… — постучав тросточкой по сапогами, Гробовский расстегнул макинтош и хмыкнул. — Душновато что-то. Верно, к дождю… Ну-с, Некто из Липок — что ты там сообщить собрался? Не дай Бог — черт-те что окажется… Уж я тогда тебе устрою!
— Что вы, Алексей Николаич! Нешто я бы зазря… — испугано проблеял Яким. — Тут дело такое… политическое!
Такие парты назывались «парты Эрисмана». Этакий комбайн из скамейки и покатого стола с крышками и углублением для перьев и чернильницы-«непроливайки». Даже родители Артема застали таковые лишь в начальной школе — рассказывали…
Два ряда парт — на два класса, первый и второй. Рядом, в соседнем помещении располагались еще два класса — третий и четвертый — у Николая Венедиктовича. Школа была двухклассной, классные пары занимались вместе — просто каждому классу учитель давал свое задание.
Так пояснила Анна Львовна… Анна…
Иван Палыч зашел в школу по пути из трактира — пришлось все же заглянуть самому, договориться насчет спирта. Вообще, это была винная монополия, спирт перегонялся на государственных (или, как тогда говорили — казенных) винокурнях и нынче, во время войны, подлежал строгому учету… Впрочем, как и до войны — нарушать государственную монополию производства водки не дозволялось никому. Водка вообще продавалась лишь в государственных («казенных») лавках с гербовыми (!) вывесками. Ну и да — в трактирах тоже.
Все эти сведения Артем невольно почерпнул из разговоров раненых и болтовни Аглаи. Так, между делом — особо-то ведь не прислушивался. Да и доктору было все равно, где брать спирт — лишь бы был… И — срочно!
Трактир, так трактир — подумаешь… Раз они алкоголем — пусть и на разлив — торговали, значит и спиртом могли. Почему бы и нет-то?
Так думал Артем… А вот Анна Львовна сомневалась.
— Как же хорошо, что вы зашли, Иван Павлович! — искренне обрадовалась девушка. — У нас как раз большая перемена.
— Ранний обед? — доктор негромко рассмеялся. — Или поздний завтрак? Ладно, давай ребят на осмотр!
Доктор наконец-то собрался провести медосмотр учащихся: в земской управе вдруг потребовали строгий отчет. Пришлось поторапливаться.
— Я сейчас мальчиков осмотрю, — поправив висевший на шее стетоскоп, пояснил Иван Палыч. — А к девочкам потом отправлю Аглаю. Девчонок же у вас мало совсем…
— Увы, родители косные. Одно слово — деревня!
Анна Львовна вздохнула, а доктор вдруг улыбнулся: все ж до чего ж хороша была девушка!
Они стояли в школьном коридоре, глядя в окно на огненно-красные клены, пожухлые заросли акации, на золотистые березки и липы.
— Анна, ты чудо, как хороша! — не выдержав, признался Артем. — И это платье тебе — ну, очень, очень!
— Скажешь тоже! — учительница отмахнулась, но, видно было — похвал ей пришлась по душе. Да и что говорить — не абы от кого похвала-то, а от…
От кого?
Артем ненадолго задумался.
От любовника? Так любовниками в понимании начала двадцать первого века они ее не были — вместе не спали. В эти времена — совсем другая мораль, да и вообще, в отношениях было принято не торопиться.
Но, тем не менее, доктор видел, что он вовсе не неприятен Анне… скорее, наоборот… И, может быть, что-то из этого сладится?
— Совсем забыла спросить, — Анна вдруг понизила голос. — Как тебе наши? Ну, студенты, гимназисты… Заварский?
— По-моему, славные юноши… А вот Заварский… — не хотелось девушку обижать, потому доктор ответил уклончиво. — Странный он какой-то… Или мне так показалось…
— Показалось! — истово заверила Анна. — Иннокентий, он… Он очень хороший товарищ! Честный и принципиальный человек… При всех наших разногласиях.
— Ну, разногласия ваши я как раз уяснил, — Иван Палыч прищурился и улыбнулся. — Ты, Анна Львовна и еще некоторые — за легальные пути стоят. Ну, чтоб постепенно все — через просвещение, агитацию, через Думу… Заварский же — за восстание, за террор. Так?
— Тсс! Тихо ты! — нервно оглянулась учительница. — Ну да, так все и есть — это ты верно подметил… По сути — у нас раскол. И это для партии очень плохо! Они — Заварский и прочие — нас центристами обзывают, оборонцами. А еще иногда — правыми! Слово болото какое-то… Они же — интернационалисты, народ решительный! Только имя этой решительности — кровь!
Анна Львовна неожиданно поджала губы:
— Да, да — кровь! Кровь людская…
— Вижу, не очень ты его жалуешь, — удовлетворенно покивал Иван.
— И, тем не менее — бороться мы будем вместе! Ну… по крайней мер — пока… — девушка вдруг улыбнулась. — А знаешь, что? Я тебе кое-что почитать дам. Ну, что у меня есть, что привезли. Только ты никому не показывай!
— Да что я, не понимаю, что ли? — любуясь девушкой, притворно рассердился доктор. — Конспираторы, блин…
— Какой блин?
— Да так… к слову…
— Так я принесу?
— Давай.
Не так и много подрывной литературы принесла Аннушка. Парочка изданных в Гельсингфорсе брошюр какого-то Чернова.
— Какого-то? — возмутилась Анна. — Да за него можно под следствие угодить! Запросто. Так что я тебя прошу — осторожнее! И все же, не дать я не могу. Хочу, чтобы ты разобрался, почувствовал. Так что — читай, вникай… думай!
— Попробую.
— Да! И Аглае своей скажи — пусть вечерами заходит, грамоте поучу, а то что ж… Не беспокойся — агитировать не буду! Хватит покуда и тебя одного.
Подходя к больнице, Артем еще издали заметил роскошное ландо Ростовцевой. Вчера едва удалось выпроводить — после случайной-то водки! А сегодня, вот, опять здесь… Впрочем, понятно — сын…
— Снова приехала, — выбежав на крыльцо, шепотом предупредила Аглая. — Правда, сегодня не ругалась — милостивая. У Юры сейчас.
— Хорошо, — доктор обстучал на крыльце прилипшую к сапогам грязь. — Ты иди девочек осмотри в школе… Ну, знаешь там, как…
— Ага!
— Заодно договорись с Анной Львовной, когда тебе к ней удобней ходить будет. Грамотности-то учиться надо когда-нибудь начинать!
— Ой, Иван Палыч… — девушка всплеснула в ладоши. — Неужто, грамоту осилю?
— Осилишь. Ничего там сложного нет.
Поднявшись по крыльцу, Иван Палыч заглянул в палаты, к Марьяне, к раненым. Осмотрел, поболтал, подбодрил — хороший доктор еще ведь и словом лечит.
К Юре заглянул в последнюю очередь:
— Здравствуйте! Ну, как тут у нас?
— Здравствуйте, доктор! Je suis contente… (Как же я рада)
В этот раз помещица держалась вполне миролюбиво и даже несколько сконфуженно — ясно, почему.
— Я вот тут Юрочке яблоки привезла.
— Прекрасно! Витамины ему сейчас нужны.
— И книжку…
— Жюль Верн! «Из пушки на луну»! — подскочил на кровати мальчишка. — Мировая книга! Вы, Иван Палыч, читали?
— В детстве когда-то…
— А я смотрела такую фильмУ! — уступив доктору табурет, Ростовцева неожиданно улыбнулась. — Французскую. Давно, до войны еще… Представляете — цветная! И так, знаете ли, тщательно раскрашена… каждый кадр! Это фильм Жоржа Мельса! Так подобраны цвета… Oh, c’est magnifique! (Ох, это великолепно!)
— Ты Юра, лежи, не дергайся… Надо, чтоб все зажило…
Усевшись на табуретку возле койки с больным, Артем полез в саквояж за стетоскопом.
Черт!
А про подрывную-то литературу забыл! Про этого самого чертова Чернова и прочих…
Любопытная, как и все женщины, Ростовцева, конечно же, скосила глаза.
Хорошо, революционные брошюры были завернуты в пожелтевшие листы, вырванные из старого номера журнала «Грамофонный миръ»… с портретом какой-то томной барышни…
— Oh mon Dieu! — углядев, ахнула Вера Николаевна. — Вы что же, господин доктор, интересуетесь Марией Эмской? Ах, je l’adore! (я ее обожаю) Особенно «Белую акацию»…
Артем несколько смутился — а ну как вместо «Белой акации» помещица углядела бы брошюру «Мировой социализм и война»? Пожалуй, за одно название присесть можно. Или — в Сибирь. Как Заварский…
— Ну-у… так…
— Ну, я пойду, пожалуй — дела! — обмахнувшись надушенным носовым платком, засобиралась Ростовцева. — Юрочка, я обязательно заеду завтра. Доктор — а когда его можно будет забрать?
— Ну-у… пусть еще недельку-то полежит, — Иван Палыч достал, наконец, стетоскоп. — Так сказать — под наблюдением. К тому же нужно хотя бы еще пару процедур провести.
— Как скажете… Да! Господин доктор! — уже собираясь уходить, помещица обернулась на пороге. — У меня есть одна давняя подруга… здесь, в городе… О, charmante femme очаровательная женщина! Так вот — она давно уже страдает мигренью. И ни один городской доктор… Иван Павлович! Может, вы ее посмотрите? Я понимаю, что это не дело земского врача, но… Она заплатит! Я… я могу ей сообщить?
— Что ж… — Артем развел руками. — Пусть приезжает — посмотрим. Но, лекарства будет покупать сама!
Спирт привезли на дрожках Субботина вместе с обедом для больных. Большие стеклянные бутыли здесь именовались «четверть»…
Вернулась с медосмотра и Аглая — довольная и счастливая: договорилась с учительницей об уроках.
Иван Палыч же, отдав необходимые распоряжения, засобирался в город: нужно было, взяв в Управе соответствующие бумаги и деньги, выкупить в аптеке наркоз — гедонал с морфином. Дело ответственное, секретное — никому, кроме самого себя, не поручишь.
Пришлось ехать, чего уж — запасы наркоза уже закончились. Да, впрочем, особо и не начинались.
Еще на перроне Иван Палыч неожиданно для себя заметил Гробовского! Агент охранки (или, точнее — сотрудник Отделения по охранению общественной безопасности и порядка) скромно сидел на скамейке в зале ожидания, прикрывшись вчерашним номером «Биржевых ведомостей».