Пришлось дожидаться поезда на платформе… хорошо — недолго. Подходя, засвистел, выпуская пар, паровоз, замедляясь, потянулись вагоны.
Где же Гробовский?
Уже успел сесть?
И вообще — почему, зачем он приезжал? Кто-то донес о недавнем собрании социалистов-революционеров? Тогда почему шпик не…
Они все же встретились… Правда, лишь только взглядами. В вагоне второго класса. Слава Богу, Гробовский лишь приподнял шляпу и улыбнулся. Мерзко так улыбнулся, с подковыркой, с ехидцей. Или, это просто так показалось доктору?
В городе все сладилось удачно и быстро. Уложив в саквояж жестяные коробки с веществами, Иван Палыч поймал извозчика и покатил на вокзал. На этот раз знал уже, сколько платить… правда, торговаться не умел, поэтому дал двадцать копеек.
Ехал, дивился про себя — увидал в аптеке небольшую коробочку, как из-под монпансье — с героиновым леденцами. Так и было написано — «героинъ» — «от кашля»!
Чудны дела твои, Господи!
Монпансье доктор, кстати, тоже купил — в подарок Аннушке. Та любила. Правда, обычные, без сюрприза.
— Субботин тут терся! — по возвращению огорошила Аглая. — Не, не старшой. Ариха — молодший. Раненых наших табаком угощал — с чего-й такой добрый?
Артем нервно поежился — этого еще не хватало!
— Ладно, разберемся… А ты в школу иди. А то стемнеет скоро. Потом можешь сразу домой — сегодня я подежурю.
Отпустив санитарку, доктор заглянул к раненым:
— Покуриваем?
Те смущенно опустили глаза.
— Ну, Иван Палыч…
— Ладно, ладно, немножко можно… Но, только, Сергей Сергеич, не вам! С вашими-то легкими… Да, парень тут, говорят, крутился… такой, лет двадцати, длинноносый. Волосы светлые, прилизанные, щетина рыжая, а на шее — крест. Дорогой такой, вычурный…
— Да, был такой. С крестом!
— И чего хотел?
— Да он с молодыми больше… — отмахнулся ефрейтор.
— Про войну спрашивал, чего ж еще-то? — ухмыльнулся Бибиков. — Поня-атно! Коли война не кончится, так через годик-другой и его загребут — сомневаться не надобно!
— Да нет, Вань, про войну-то он не особо и слушал, — вдруг возразил Ипатьев. — Все больше по больницу расспрашивал, про доктора. Видать, нездешний… Зубом, говорит, мается… Дак спросил, можно ли выдрать и есть ли какой наркоз? Очень уж боли боится.
— Так-так, — насторожился доктор. — Наркоз, говорите… А в смотровую он не заходил случайно? Хотя… там же Аглая была…
— Аглая Юрика кормила — обед ему принесла… — припомнил Кондрат. — А парнягу-то как раз из смотровой и вышел. Ищу, говорит, доктора… Ну, даже уж во дворе разговорились. Махрой угощал.
— Значит, все ж заходил…
Артем живо прошел в смотровую. Шкаф и замок целы! Да все, вроде бы… Чу! Откуда под подоконником грязь? Девчонки-то моют тщательно.
Наклонившись, доктор растер грязь между пальцами… Свежая!
Глянул в окно. И тут же заметил вытащенный шпингалет. Не до конца, но так, что с улицы незаметно открыть можно.
Та-ак… Что ж, Аристотель Субботин… Решил все же пошарить! Или, скорее, батька послал. Не удалось в наглую, решил по-тихому… Ну-ну… Это мы еще поглядим!
Хмыкнув, Иван Палыч вернулся к раненым:
— Ну, что, парни? В караулы на фронтах хаживали?
— Обижаете, доктор! Как же без караулов-то?
На крыльце вдруг послышались шаги — в палату заглянула Аглая.
— Иван Палыч…
— Ты что? Забыла чего?
— Я… мне сказать… с глазу на глаз.
Оба прошли в смотровую.
— Анна Львовна… — оглянувшись на дверь, тихо молвила девушка. — Прямо сама не своя вся! А что случилось — не говорит. Вот я и решила… Вы же с ней общаетесь.
— Сама не своя, говоришь? Молодец, Аглаюшка! Правильно сделала, что рассказала… А теперь ступай. Дальше уж сам я…
Что же там такое случилось? Думал по пути доктор. Что вообще может случиться? Шпики чего прознали? Ах… не зря же Гробовский приезжал… улыбался гад… теперь ясно…
Лестница. Школьная дверь. Цепочка звонка… Нет! Лучше в окно стукнуть.
— Анна Львовна! Это доктор… насчет медосмотра… Не спите еще?
Анна отрыла дверь, провела в комнату. Плечи учительницы дрожали.
— Иван… У меня тут… перерыли все!
Артем осторожно обнял девушку за плечи:
— Как перерыли? Где?
— В комнате… здесь… И так, знаешь, хитро — чтоб я не догадалась… — Анна Львовна поежилась. — Но я догадалась, заметила! Вот, видишь, над столом — Юрий Морфесси, певец? Так он не так прямо висел, а как бы кривовато. Я специально так. Там у меня тайничок небольшой, ну… для книжек…
— Что-то нашли? Взяли?
— Да, Слава Богу, ничего! — нервно рассмеялась учительница. — Всю литературу я тебе отдала… Господи, как же вовремя! Ох… откуда они про тайник-то узнали?
— Могли и просто догадаться.
— Могли… До сих пор трясет всю! Господи…
Ну, Гробовский! Явно, твоих рук дело! Ну и выкуси — ничего ж такого не нашел!
— Знаешь что, Аннушка? А давай-ка мы с тобой чаю с монпансье попьем!
— Чаю? Давай… Ой! А монпансье-то у меня нету.
— Ну, у кого нету, а у кого…
Сверкнула в свете керосиновой лампы коробочка.
— Ах, милый Иван! Как же хорошо, что ты зашел…
В смотровой было глаз коли — ночь выдалась темной. Не было в небе ни луны, ни звезд, все заволокли тучи. Барабанил по подоконнику дождь.
Придет или нет?
Ну, раз уж приготовил все…
Ага! Вот мазнул по стеклам узкий луч фонаря! Скрипнула, задрожала оконная створка… Открылась!
Кто-то тяжело спрыгнул на пол… завозился с замком шкафа. Чуть выждать… чтоб с поличным… Ага!
— Караул!!!
Вспыхнул фонарь.
Ночной вор обернулся, словно затравленный зверь. И тот час же бросился к окну.
Ага! Как же!
— Держите его!
— Держим!
Упали на пол жестяные коробки… Луч фонаря уперся в лицо…
— Ну, здравствуйте, господин Субботин-младший! — усмехнулся Артем. — Опять батюшке вашему плохо? А я ведь вас предупреждал.
— Вы! Не имеет права! — придя в себя, визгливо закричал Аристотель. — Вы пожалеете! Не имеете права меня здесь держать! Руки убрал, а!
— Отпусти его, имя… — Иван Палыч светски улыбнулся. — Никто вас задерживать и не собирается. Ступайте себе с Богом. А обо всем случившемся будет доложено полиции! Во всех подробностях, в письменном виде. Свидетелей, слава богу, хватит!
Насколько Артем успел узнать Субботина, ответка должна была последовать непременно. И она последовала…
Старший Субботин заехал в больницу едва только начало светать… Иван Палыч уже ждал.
— Ого, какие люди! Здравствуйте, Егор Матвеевич, — едва кулак вошел, елейно улыбнулся доктор. — Начет сынка потолковать заглянули?
Субботин с наглой ухмылкой плюхнулся на стул:
— Да нет, господин эскулап! Начет вас!…и кое-кого еще… Говорите, в подробностях все изложите? Ну, и мы изложим. Тоже в подробностях. О том, как вы контрабандный спирт скупаете! И не для больных вовсе, а для устройства политических оргий!
— Так вы же сами этот спирт мне и… — не выдержал Артем.
В ответ воротила спокойно пожал могучими плечами и поднялся на ноги:
— Мы-то выкрутимся, не впервой. А вот вы… и ваша… Вещдоки, чай, и у нас надуться! За сим позвольте откланяться… А ты, господин эскулап, сиди. Думай!
Глава 13
— Вот ведь зараза какая! Холера!
Артем ходил из угла в угол и не находил себе места. Короткий диалог с Субботиным-старшим привел его в такое бешенство, что он едва не метал молнии. Нужно было успокоиться, взять себя в руки и понять как действовать дальше. Но Артем не мог. Впервые за все время он вдруг был солидарен с щеголем Заварским о том, чтобы разобраться с этим кулаком более грубыми методами.
Его сына поймали с поличным, а он вон куда выгибается. Угрожает!
Ночь в Зарном выдалась холодной, морозной. Хоть и стоял сентябрь, но уже пахло зимой. Больница затихла. Артем отпустил солдат спать, сам провел небольшой обход, чтобы хоть как-то отвлечься от нехороших мыслей. Юра спал, хрипя тише после процедуры, Марьяна уже практически выздоровела и завтра можно было бы ее выписать, уж больно сильно она просилась домой, а раненые солдаты, ворча, улеглись по койкам.
Доктор объявил отбой, погасил лишние керосинки, и только треск поленьев в печи нарушал тишину.
«Надо успокоится», — подумал он, садясь на стул, стягивая сюртук, пропахший спиртом и по́том. Закрыл глаза, надеясь на минуту покоя.
«С Субботиным что-нибудь придумаем. Найдем на него управу».
Тихий стук в дверь — робкий, почти крадущийся — заставил вздрогнуть. Артём нахмурился.
— Кто там в такую пору? — буркнул он, поднимаясь. В Зарном ночью не ходят без нужды: даже Артем это уже понял. Опять кто-то захворал?
— Это я, Иван Палыч, — раздался вроде бы знакомый юношеский голос. Только вот кому именно он принадлежал Артем не вспомнил.
Доктор отодвинул засов и приоткрыл дверь, впуская холодный воздух внутрь.
Гость оказался неожиданным.
— Аристотель? — произнес Артем, оглядывая паренька. — Да что же тебе все неймется? Медом тебе тут намазано⁈
Последнюю фразу он сказал громко, почти рыча — вновь начал распаляться и злиться.
— Думаешь, управы на тебя не найдется и папенька от правосудия отобьет? Ошибаешься!
Аристотель сутулился, сжимая в руках мокрую шапку и тряпичный свёрток. Артём невольно напрягся, вспомнив их прошлую встречу. Ожидаться сейчас можно было чего угодно. Наверняка придумали опять какую-то подставу.
— Иван Палыч, — начал Аристотель, и его голос, обычно развязный, теперь дрожал, — мил человек, не кричи. Я с повинной к тебе.
— Что? С повинной? — Артем аж опешил — не ожидал от него таких слов. — Сам что ли? Или хитрость какую удумал?
— Не хитрость, — покачал тот головой. И вдруг сморщился так, что стало больно на него смотреть. — Иван Палыч, родной, продай морфий. Прошу… вот, всё, что у меня есть. Из личных сбережений.
Он сунул свёрток Артёму, и тот услышал звон монет.