— Доктор… Похититель чужих невест!
Подойдя, парень схватил Артема за грудки, дернул.
— Руки уберите, господин Гвоздиков, — наступив сапогом на ногу нахала, спокойно промолвил доктор.
Яким попятился. Знал уже — чревато…
Однако, нынче он чувствовал за собою подмогу! Те двое уже вышли из-за стола, сунули руки в карманы. Круглолицый достал кастет, сутулый — финку… Ох, и взгляд у него был — как у снулой рыбы!
Снова трое… Как тогда… там…
— Так! А ну — брысь! — жестко распорядились за прилавком.
Парни резко охолонулись.
— Да мы, дяденька Сильвестр, так просто…
Сильвестр посмотрел на них, как удав Каа на бандерлогов:
— Я сказал — вон пошли! И, не дай Бог… Ну, вы поняли…
Сказал негромко, с усмешкой.
А парней словно ветром сдуло! Возражать никто не посмел… Сильвестр… и в самом деле — «Иван»? Московский авторитет в изгнании… Или, не в изгнании, а просто от кого-то прячется? Все может быть.
— Здравствуйте, господин доктор! Пообедать к нам зашли?
— Да нет, Сильвестр Аркадьевич — по делу.
Нет, по пути обратно в больницу никто к Ивану Палычу не пристал, хоть тот и ожидал нечто такое. Ну да, ну да, как видно, слово Сильвестра что-то здесь значило.
После полудня распогодилось, небо прояснилось и сквозь разрывы синеватых облаков показалось солнце. Волшебным образом Зарное сразу же преобразилось: весло засияли оконные стекла, засеребрились тесовые крыши, вспыхнули пламенем росшие вдоль дороги клены. Чуть вдалеке, за околицей, плеснула по глазам золотистая россыпь берез, за ними проявилась усадьба Ростовцевых… Теперь уж не казавшаяся доктору загадочной и чужой…
— Па-берегись! — едва на обдав доктора грязью, прокатила мимо повозка, фаэтон с поднятым верхом.
Извозчик был явно городской, судя по коляске и лошадям — «лихач», а не какой-нибудь «ванька». Такой до города запросто мог треху потребовать, а то и больше! И кому только здесь, на селе, такой извозчик по силам, по деньгам? Разве что тому же Субботину — так у него свой выезд есть. Да-а, загадка. Верно, кто-то из городских… Какой-нибудь адвокат или инженер с железной дороги… Седоков доктор не разглядел, да, честно говоря, не шибко-то и старался. Ну, приехал кто-то… вот — уезжал. Что такого?
В больнице Артем провозился до самого вечера. Заполнил журнал и карточки, сделал перевязку раненым, выслушав все их жалобы… И этак, исподволь выспросил про Якима.
— Гвоздиков-то? — задумчиво протянул некто. — Да мы его и не знаем-то толком. Из госпиталя вот вместе ехали… Да немного тут… Так, Сергеич?
— Так…
Потом долго, до позднего вечера, говорили о войне. Точнее, рассказывали раненые солдаты, а доктор зашел к ним в палату — послушать.
Вспоминали генералов — Брусилова, Эверта… Артиллерийскую канонаду, бронепоезд, окопы.
Кондрат Ипатьев взахлеб рассказывал про какой-то большой самолет, или, точнее про аэроплан.
— Агроменный такой… как дом! С больничку нашу будет!
— С больничку? Да ладно завирать-то! Еропланов таких не бывает. Коли с больничку, так ето не эроплан, а «Цепеллин»! Ох, видал я, парни, «Цепеллины» — вот страх-то!
— Нет, бывает! — Кондрат упрямо сжал губы. — Говорю ж вам — аэроплан! Как амбар. Крылья — во! Четыре мотора. Потому и называется — «Илья Муромец».
— Илья Муромец? Это что же, эроплан-то, выходит — наш, что ли? Не хранцузский?
— Да наш, вот ей-богу!
Еще немного послушав, Иван Палыч прошелся по всей больничке, да, поставив лампу на стол, подкрутил фитиль. А потом и вообще погасил, да улегся на топчан спать. Вообще-то, можно было нынче и не дежурить, однако — всякое может случиться. С тем же Лапиковым, Ипатьевым… да со всеми!
Он проснулся от запаха гари. Что, где-то горит? Черт возьми! Что-то? А не из коридора ли тянет дымком? Да что там дымком — дымом!
Черт!
Ноги в сапоги, живо… затянутый дымной пеной коридор…
Дверь — ногой!
— Вставайте! Пожар! Все на улицу, живо…
Раненые тут же вскочили, однако, никто не паниковал. Люди военные, к опасности привыкли.
Сергей Сергеевич взял доктора за рукав:
— Похоже, в соседней палате горит. Глянем?
Сглотнув слюну, доктор кивнул и, завязав рот и нос смоченным в воде полотенцем, распахнул дверь.
Да-а, дыма было много. А вот огня…
— Матрас занялся… И вон, занавески… — гулко закашлялся Сергей Сергеич. — А, парни, воды! Доктор, ведра где?
— Да вон, в коридоре…
— Людей бы позвать…
— Иван! Живо по избам!
Кивнув, раненый тут же ушел, исчез в ночной тьме.
Из оконного проема вырвалось вдруг яркое оранжево-желтое пламя!
— А окно-то разбито! — подозрительно огляделся Лапиков.
Раненые уже тащили ведра.
— Дайте!
Вырвав ведро, Артем выплеснул воду в палату.
Еще ведро… еще…
Хорошо, колодец неподалеку.
— Да что колодец! Из лужи черпайте! — утирая пот, распорядился доктор. — Грязь — ничего. Отмоем!
Так и стали делать — черпали из лужи.
— Э-эй! Подмогнем счас!
Поправляя платки, прибежали две женщины — средних лет крестьянки. Обе с ведрами. Еще трое подростков — с багром, с топорами.
— Сергеич, организуй!
Ефрейтор скомандовала по-военному:
— А ну, братцы! В цепочку… стано-вись! Да не так, Господи-и… Эх, коротковата цепочка! Еще бы пару человек… Иван Палыч! Давай, сменю на раздаче!
— Стоять! Потом опять лечи тебя!
Ведро… в окно… яростное шипение… дым… Огонь не хотел умирать! Не поддавался…
— А ну, давайте-ка ровней! Доктор! Дай-ко.
Передавая ведро, Артем повернул голову.
— Господи! Аристотель… Ты как здесь?
— Потом… А ну-ка! Слева цепь — к колодцу… справа — к луже.
— Да лужу-то, почитай, всю уж вычерпали!
— Да мало ли на дороге луж? Черпайте! А ну-ка, топор дай…
Изловчившись, Аристотель вышиб остатки стекол и запрыгнул в палату.
— Воду, воду сюда!
Вот вам и кулацкий сын! Мажор…
— Аристотель! Осторожнее — крыша!
Слава Богу, весь сентябрь напролет шли дожди. Крытая дранкою крыша промокла. Правда, занялась было, но, пламя тут же сбили забравшиеся на крышу подростки.
— Эх-ма! Молодцы, парни! — одобрительно закричал Лапиков.
— Воду, воду давайте!
— Даем!
Уже собралось полдеревни. Пожар — дело такое… И что с того, что больница на самой околице? А ну как ветер?
— Воду! Воду!
— На крышу, на крышу лей!
— В окно плескай! Там склад, спирта полно — пыхнет!
— Доктор! — крикнула Аглая, хватая его за руку. — Там Лешка! Который руку распорол. Вы ему зашили, сказали ночь побыть под наблюдением. Там остался! Не вышел.
Он замер. Сердце упало, как камень. А ведь и верно. Был такой пациент, руку хорошо крамсанул, когда ножичком вырезал из дерева. Ничего смертельного, но зашить пришлось. Да и понаблюдать тоже решил оставить на ночь, так как рука у парня была грязная и нужно было проследить, чтобы не воспалилась.
Лешки нигде видно не было. Значит, остался. Так дрых, что пожар проспал?
Он в угловой палате! Нужно спасать.
— Не ходите, сгорите! — заорала Аглая, поняв все по выражению лица доктора.
Но он уже исчез в дыму.
Внутри стоял ад. Балки трещали, с потолка падали горящие щепки. Пелена дыма сразу же сковала дыхание.
Иван Павлович, прижав к лицу рукав, пробрался к нужной палате. За дверью, едва различимый — хриплый кашель. Живой!
Доктор влетел внутрь, схватил парня за руку. Одеяло, халат — всё пылало вокруг.
— Уходим!
Лешка хотел что-то ответить, но лишь закашлялся. Не до разговоров! Все потом!
Доктор повернулся, сделал шаг… и сверху со скрежетом сорвалась балка.
Раздался глухой удар. Пыль, сажа и языки огня окутали помещение…
Жители села бросились к выходу — но там уже было только пламя.
— Доктор! — заорал кто-то в отчаянии.
Но в огне не было ответа.
Глава 15
Пламя трубно гудело, опаляя ресницы.
— Иван Палыч! Иван Палыч! — перекрикивая этот гул, зарычал Лешка. — Живы?
— Жив, — кивнул доктор, глядя на балку, которая упала у самых его ног.
А ведь еще мгновение — и голову бы размозжила. Как цел остался? Удача. Вновь умирать не хотелось, от того и стоял Иван Павлович сейчас молча, не в силах поверить, что чудом спасся.
— Доктор! Уходим! — уже тряс Лешка. — Сгорим же ведь!
— Да… пошли…
Пробежали по коридору так быстро, как никогда не бегали — за один вздох, потому что больше дышать уже было невмоготу. Выскочили на улицу.
И вот — свежий воздух.
Вокруг радостно закричали люди, кто-то подхватил Лешку из рук доктора. Окатили обоих холодной водой. Стало легче.
— Доктор! И тут доктором остался! Спас человека! — воскликнул кто-то.
Чьи-то руки принялись похлопывать по плечу.
— Больницу… тушите… — с трудом восстанавливая дыхание, ответил тот.
Наконец, общим усилиями задавили огонь. Потерявший силу пожар шипел по-змеиному, исходил черным дымом.
— Х-ху-у… — немного придя в себя, Иван Палыч вытер пот рукавом. — Никто не пострадал? Все здесь? Аристотель… Где Аристотель?
— Да вон он, в окне! — показал Сергей Сергеич. — Господи… Что ж в крови-то?
И впрямь, все лицо молодого Субботина было залито кровью.
— А ну, в смотровую, живо!
— Да какая смотровая? — улыбнулся кто-то. — В саже все!
— Да ништо… — отмахнулся Аристотель. — Стеклом лоб задело… Ништо-о…
— Иди, кому сказано?
Перевязав Аристотеля, доктор, наконец, перевел дух:
— Ну, спасибо! Вовремя ты… И как только…
— В город мать отвозил, — улыбнулся Субботин. — Отец, вишь, в уезд уехал. Так я пока его нет… Там — на вокзал, и на поезд. У матушки сестрица в Ярославле. А с нашей станции — глаз лишних много.
— А-а! — вспомнил Иван Палыч. — Это ж вы на городской пролетке сегодня ехали?
— Мы… — парень неожиданно улыбнулся. — Викентий, телеграфист, подсказал — фальшивую телеграмму. Мол, сестрица у матушки при смерти. Ну, та, что в Ярославле. Отец был бы дома — все одно бы не отпустил. А так, вишь, сладилось.