— Иван Палыч… вот я — девушка простая?
— Ну, наверное, да-а… — снимая пальто, удивленно протянул доктор. — А почему ты спрашиваешь?
— А с чего видать, что простая?
Санитарка проигнорировала вопрос, впрочем, и на свой сама же и ответила:
— Да со всего и видать! И — как говорю, и как веду себя, и одежка, опять же… А Анна Львовна? Да за версту видать — антилегенцыя! Не из простых.
— Ты к чему это, Аглая? — насторожился Артем.
— А к тому, Иван Палыч, не берите в обиду… Это с нами, с простым-то народом, можно, как хошь! — повернувшись, Аглая подбоченилась и облизала губы. — Хошь — в тюрьму, хошь — бей, издевляйся… А вот с Анной Львовной — я смекаю, не так. Антилигенцыя! Кто знает, что у нее за родня? Да кто друзья-подруги? Може, окромя тех сицилистов, еще и знатные есть? А вдруг, да вступятся? И что, Гробовский будет вот так запросто учительницу обижать? Он что ж, совсем дурень?
— Дурень-то не дурень… Но, ведь приказ! — усевшись за стол, доктор вытянул ноги. — Да и дело такое… отличиться можно. Вот он и… Хотя… А ведь в чем-то ты, Аглая, права! Анна-то не из простых… Не из деревенских… Ах, Аглаюшка! Ну, до чего ж ты умная!
Вскочив на ноги, Артем вдруг схватил девчонку в охапку и закружил, напевая что-то веселое… Нет, на «Параноид»… Скорей, из «Рамштайна» что-то…
Потом устыдился, поставил санитарку на пол. Та вдруг расхохоталась:
— Ой, Иван Палыч! Скажете тоже — умная… Даже читать да писать еще толком не научилась…
— Ничего, научишься! Вот, Анна Львовна вернется…
После вечернего обхода, доктор уселся за стол, открыл толстую амбарную книгу — журнал, обмакнул в чернильницу перо… Фронтовики потихоньку шли на поправку, а вот что касаемо недавно поступивших — так тут сделали, что смогли. Операции проведены, лечение назначено. Тут теперь — время. Пахомыч, староста, под наблюдением будет, а Чарушина на днях увезут в город, уже можно.
Ах, Заварский, Заварский, вот же ты черт! И точно такой же черт — Гробовский. Только с другим знаком. Лучше даже сказать — дьявол! Энергичный, беспринципный, наглый… И — умный, уж этого тоже не отнять. Умный… На этом и сыграть! Да-да, именно.
Приняв утренних пациентов, Иван Палыч оставил посетителей на попечение Аглаи и, заведя мотоциклет, резво покатил в город. Про новый «выезд» доктора в селе еще знали не все, а потому, завидев рычащий «мотор», прохожие раскрывали от удивления рты и ругались. Бабули же, крестясь, плевали в след — экая дьявольская колесница! Вот ведь, удумают же — все для погибели рода человеческого.
В город все равно было нужно — заехать на склады Нобеля, составить договор на бензин и смазочные масла, отвезти его в управу, Ольге Яковлевне…
У нее же доктор, как бы невзначай, спросил про тюрьму… Не про обычную, а в которой держат «политических»…
— Так в той же и держат, — оторвавшись от «Ундервуда», секретарша чиркнула спичкой. — У нас тут одна тюрьма — другой нету. А вы к чему спрашиваете, Иван Павлович?
— Да так…
— Насколько знаю, для политических там отдельные камеры, — выпустив дым, Ольга Яковлевна с неожиданной мечтательностью посмотрела в окно. — Хотя, и к уголовникам могут бросить. Одно слово — сатрапы!
— Ох, Ольго Яковлевна! — поежился Иван Палыч. — И не боитесь вы такие слова говорить?
— А чего бояться-то? — выпустив дым, секретарша глуховато хохотнула. — Нынче ведь не тринадцатый год! И даже не пятнадцатый! Что в Думе иные депутаты творят — уму непостижимо! Даже, вроде бы, и солидные партии — «октябристы», кадеты… Гучков, Милюков… Да тот же Керенский — ну, тому сам Бог велел, как социалисту… Да вы газет, что ли, не читаете, Иван Павлович? Хотя, в вашей-то глуши — какие газеты?
Выйдя из управы, Иван Палыч увидал мальчишек-газетчиков… Вернее сказать –услыхал…
— Покупайте «Губернские ведомости». Свежий номер!
— «Губернские ведомости», «Губернские…» — наперебой кричали мальчишки.
— Кровавое покушение на генерал-губернатора! Множество жертв!
— Подрывная речь господина Милюкова в Государственной Думе!
— Скандальное заявление господина Керенского!
Доктор подозвал мальчишек:
— Дайте-ка газетку… ага…
Уездная тюрьма, где так же содержались и просто взятые по стражу на период следствия, располагалась на южной окраине города, за железнодорожными путями. Артем добирался туда где-то около часа — навигаторов еще не было, как и толковых дорожных указателей. Приходилось останавливаться, спрашивать дорогу у извозчиков…
Наконец, на углу, за голыми вербами, показался высокий кирпичный забор и приземистое административное здание, тоже сложенное из красного кирпича. У ворот курили дюжие жандармы с шашками. Их доктор и расспросил.
— Политические? — служители прядка с любопытством пялились на мотоцикл. — Да есть… Вам кого надо?
— Да мне бы…
— А это что же — английский? На керосине?
— Наш! Бензиновый.
— Гляди-ко! И быстро бежит?
— Сорок километров в час! А под горку если — так и все полсотни.
— Иди-ка! Это и скаковую лошадь обгонит! А с виду-то… тьфу! Так, говорите, на бензине? А бензин, поди, у Нобеля?
— У Нобеля… Мне бы про госпожу Мирскую узнать. Понимаете, господа, ее совершенно случайно…
— Сицилистов послушать — так их всех случайно! Эх, в старые бы времена…
— Эвон, мил человек… — поправив башлык, один из жандармов указал рукой на невысокое крылечко. — Поднимайтеся — и налево. Там, в присутствии, спросите…
— Спасибо!
Поблагодарив жандармов, молодой человек со всех ног бросился в канцелярию… так называемое «присутствие»…
Какой-то тюремщик с мутными глазами — судя по широких поперечных нашивках на погонах — фельдфебель — долго буравил посетителя взглядом:
— Говорите — Мирская?
— Да-да! Анна Львовна. Учительница. Мне б свидание… передачку бы…
— Это все — к следствию! — тюремщик открыл журнал. — Мирская… Мирская… ага, вот… За господином поручиком Гробовским записана.
— Да, за Гробовским…
Однако — поручик! — Артем про себя хмыкнул. — Типа — старший лейтенант. Никогда в форме не видел! Так оно ж и понятно…
— Тогда повезло вам! — неожиданно ухмыльнулся прапорщик. — Господин поручик как раз здесь, на допросах. Так что ждите! Я сообщу…
В ожидании, Артем развернул газету.
«Выступление в Государственной Думе против министра внутренних дел г-на Протопопова, назначенного государем без согласия с думским большинством собрала много сторонников…»
Ну, господа депутаты! Ого, как! И впрямь, царя не боятся! Скорее, он их…
«О крамольной речи господина Милюкова…»
Что за речь такая? Все про нее пишут, да никто даже не цитирует!
«Сводки с фронтов: державам „Сердечного Согласия“ не удалось развить первоначальный успех под Соммой…»
«Сердечное согласие»? А, Антанта!
Ага, вот:
«Покушение на господина генерал-губернатора»… Интере-есно! Что тут? Давно выслеживали… ага, ага, как же… боевая группа социалистов… Прям уж группа! Его высокопревосходительство не пострадал… и вскоре отбыл в столицу.
Отбыл в столицу! Значит, Парфенова сейчас в городе нет…
Кто-то прошел… точнее, прошмыгнул мимо, кивнув дежурному прапорщику… Застыв в дверях, на миг обернулся, что-то спросил…
Яким! Яким Гвоздиков! Узнал парня Артем. Но, что он здесь забыл? Уже посадили? Или… или, наоборот — все куда интересней… и омерзительней! Если Гробовский и Яким…
— Кто, говорите, меня спрашивает? — за канцелярской стойкою вдруг распахнулась дверь. Показалась мерзкая физиономия Гробовского… поганого царского сатрапа!
— А-а! Это ты… — узнав доктора, агент недобро прищурился. — Явился, все-таки? Значит, отстать не захотел… гм… Ну-у… проходи, коль пришел. Не страшно? А то лечил бы себе… пока…
— Бояться мне нечего, господин поручик! — сняв шлем, Иван Палыч повел плечом. — Я ведь не преступник и ничего такого не совершил!
— А вот это мы еще погляди-им! — пропуская визитера вперед, покусал губы агент. — Погляди-им… Руки за спину заложи, господин доктор!
Ну, откуда столько ненависти? Зачем? Почему?
Длинный полутемный коридор. Гулкие шаги. Доносящиеся из камер крики… Допросная. Тюремщик в сером мундире, отдав Гробовскому честь, предупредительно распахнул железную дверь.
— Ну, входи, Петров, — усмехнулся агент. — Гостем будешь. Только вот как бы не пожалеть, что пришел… Ну, что встал? Присаживайся.
Комната, как комната. Разве что, весьма небольшая. Серые стены, белый потолок, окно с решеткой. Железный несгораемый шкаф, старый конторский стол с зеленым сукном, давно уже залоснившимся и потерявшим всяким вид. Железный табурет, наглухо привинченный полу. Портрет батюшки-царя.
С потолка, на длинном проводе, словно запутавшийся в лианах удав, свисала тусклая электрическая лампочка. Ватт на сорок. А то — и того меньше. Ну, надо же — прогресс!
— А у нас в Зарном, в больничке-то, до сих пор электричества нет, — усаживаясь на табурет, делано посетовал доктор.
Гробовский хмыкнул:
— Власть критикуешь? Ну-ну… Ну! Зачем пожаловал? Зазнобу свою навестить?
— Не зазнобу, сударь, а госпожу Мирскую, — нарочито пафосно заявил врач. — Между прочим — учительницу. И впредь прошу мне не тыкать!
— Ах ты ж… Хорошо! Будем по-вежливому, на «вы».
Взяв себя в руки, поручик холодно взглянул на доктора:
— Ну? Чего хотите?
— Прояснения дела. И свидания! — Иван Палыч сузил глаза.
— Свидания? — взвился Гробовский. — Да ты в уме ли? Ой, извините-простите — вы!
— Да-да, свидания… И прояснения дела, — доктор все больше наглел, и старался, чтоб его виз-а-ви это заметил.
Тот заметил. Побагровел, едва не себя сдерживая.
— Я так понимаю, никаких прямых улик против госпожи Мирской у вас нет? — доктор безмятежно положил ногу на ногу. — Ведь нет же? Иначе б и не пытались нахрапом взять. Ай-ай-ай, Алексей Николаич! Как же так беззаконно-то, а?
— Да помолчите вы!