Аглая замерла, её улыбка поблекла, и она опустила глаза, теребя подол юбки. Артём нахмурился, заметив её растерянность.
— Что? — спросил он. — В чём дело?
— Иван Палыч… — Аглая замялась, её голос стал тише. — Я ж… не обучена грамоте. Ни читать, ни писать не умею. Разве что крестик поставить могу, да имя своё нацарапать, и то коряво. Как же я запишу-то?
Артём осёкся. Он совсем забыл, где находится. Верно. Деревенская девчонка, пусть и смышлёная, вряд ли ходила в школу.
Он провёл рукой по лицу — чужому, с неровной бородой, — и вздохнул. Его планы, такие простые на первый взгляд, уже упирались в реальность этого времени. Но отступать он не собирался.
— Ладно, — сказал он, глядя на Аглаю. — Это не беда. Что-нибудь придумаем. Номерки будешь выдавать. Я сам напишу, покажу, как. А ты будешь помогать — говорить людям, когда приходить, следить, чтобы не лезли без очереди. Справимся?
Аглая кивнула, широко улыбнулась.
— Справимся, Иван Палыч. Ежели вы научите, я постараюсь. Я ж шустрая, матушка говорит.
— Верю, — Артём улыбнулся, и на этот раз улыбка была искренней. Он отломил кусок пирога с капустой, откусил и снова почувствовал, как в груди разгорается тепло. Не всё потеряно. У него есть знания, есть руки, есть дело. А теперь, похоже, есть и помощница. — Завтра с утра и начнем. Собери людей, кто приходил, скажи, чтобы по одному заходили. И… найди мне бумагу какую-нибудь. Хоть обрывок. Карточки заведу. На каждого.
Аглая кивнула, её веснушки заплясали в свете лампы, и она поспешила к Марьяне — нужно было проверить девку. Артём проводил её взглядом, а потом вернулся к щам, зачерпнув ещё ложку. Впервые за этот безумный день он чувствовал, что, может быть, всё не так уж плохо.
Но вдруг тишину разорвал тревожный крик Аглаи:
— Иван Палыч! Помогите! Скорее!
Ложка выпала из его руки, звякнув о стол. Артём вскочил, сердце ухнуло в груди. Аглая стояла у скамьи, её лицо было белее мела, глаза округлились от ужаса. Он рванулся к ней, уже понимая, что дело в Марьяне.
На полу, у скамьи, лежала девушка. Она, видимо, очнулась, попыталась встать, но упала. Её рубаха задралась, открывая ногу, залитую кровью. Бинты, которые Артём так старательно накладывал, пропитались тёмной, почти чёрной кровью, и лужица под ней медленно расползалась по грязным доскам. Марьяна слабо шевелилась, её глаза, мутные от боли, метались, губы дрожали, шепча что-то неразборчивое.
— Чёрт! — вырвалось у Артёма. Он опустился на колени, пальцы привычно нащупали пульс — слабый, неровный. Кожа горячая, липкая. Инфекция? Сепсис? Или что-то хуже? Как же быстро! Ведь совсем недавно проверял — все было в порядке.
Он сорвал бинты, и запах — резкий, гнилостный — ударил в нос. Рана, которую он промывал, почернела по краям, а из разреза сочилась не кровь, а что-то тёмное, вязкое, с зеленоватым оттенком.
— Иван Палыч… — голос Аглаи дрожал, она прижала ладони к лицу. — Это… это Скверна! Настоящая! Она её забрала! Помогите ей!
Артём не ответил. Он понятия не имел, как с этим бороться.
Глава 4
Уфф!
Собраться и действовать согласно протоколу, не обращая внимания на… некоторые странности.
Пришлось снова все делать по новой. Опять дренаж, выдавливать эту чертовую жижу… Скверну, как сказала Аглая. Опять этот чертов спирт или самогон, в качестве дезинфицирующего средства.
Бедная Марьяна… ну, больно же ей, больно! Так больно, что глаза девушки побелели, а в горле застрял крик.
От такого шока и помереть недолго. Даже без всякого сепсиса. Хорошо, Аглая сообразила — улучив момент, дернула за рукав:
— Иван Палыч… А вы в прошлой раз окол кололи, помните? Ну, Колька-то малой с дерева упал, сломил ногу. Так он ить кричать-то перестал.
— Укол? — Артем непонимающе заморгал, отвлекаясь от больной, но тут же все понял.
Неужели же здесь… в глуши этой чертовой… есть хоть что-то…
— В шкапу лекарство-то Иван Палыч. Под замком.
— В шкафу, говоришь? Ну, Аглаюшка, неси!
Помощница никуда не пошла. Стояла, переминаясь с ноги на ногу.
— Чего стоишь-то? — раздраженно бросил Артем. — Сказал же — неси!
— Дак это… ключ-то…
— Ключ…
И что это за лекарство, которое под замком держат? Скорее всего — морфин! Ну, да, как он не сообразил-то… Ключ!
— Побудь с ней. Я сам гляну.
И где он может быть, этот чертов ключ?
Артем вышел в горницу… или в приемный покой, наверное, так лучше было б назвать. Вот, рядом со старым зеркалом, шкаф, вот — замок. Навесной и, вообще-то, с виду довольно хиленький. А что, если…
Хотя… вдруг…
Молодой человек тщательно проверил все свои карманы. Потом провел рукой по крышке шкафа — может, там? Нет, одна пыль. А где еще посмотреть можно?
В засиженном мухами зеркале в черной самодельной раме, отразилась растерянная физиономия Ивана Палыча — чужое, незнакомое совершенно, лицо с острыми скулами и неровно подстриженною бородкой. Интересно, сколько ему лет, этому юному земскому доктору? Вряд ли больше тридцати. Да что там — много меньше! Аглая сказала, месяц назад прислали.
Черт! А что это… Правый верхний угол зеркала вдруг показался Артему почище всего остального, словно кто-то наспех протер его тряпкой… Почему только угол? Почему не все зеркало? Аглая заленилась? Да причем тут… А если…
Правая рука доктора словно сама собой дернулась вверх, пальцы нащупали сверху, за рамою что-то металлическое, холодное… Ключ!
Ключ от «волшебной дверцы».
Отперев замок, Артем распахнул дверцу.
Шприцы!
Один — с ржавой иглой, такой только выкинуть. Другие, вроде как, еще ничего. Еще какая-то кастрюля, верно, типа автоклава здесь. Банка с каким-то белым порошком на самом дне… Кокаин, что ли? Хм… Кокаин… В трехлитровой банке⁈ В захудалой сельской больничке? А не жирно ли? Да и вообще, на карболку больше похоже…
Ага! Вот оно… на самой верхней полке — коробочка… Морфин! Увы, всего-то две ампулы. Что ж, что есть… Девчонку-то жалко! Все ж адская боль. Так хоть поспит малость. Эх, инструменты бы! Инструменты…
— Аглая, прокипяти шприц, — вернувшись в палату, распорядился доктор.
Сидевшая у изголовья больной девушка проворно вскочила и бросилась в приемную горницу к печке.
«Все же хорошо, что хоть Аглая есть, — с неожиданной нежностью вдруг подумал Артем. — Ну и что с того, что неграмотная? Девчонка она смышленая. Научится всему — было бы желание. Кстати, может быть, можно ее на ставку санитарки оформить? Или хотя бы на полставки… Как тут с этим? Кто денежное содержание платит — государство? И… интересно, какая зарплата у этого самого Ивана Палыча? Судя по одежке — не ахти… Или не в этом дело?»
После укола Марьяна перестала метаться, затихла во сне. Надолго ли? Эх, дева, дева… Жить бы тебе да жить. Однако же, в этих-то условиях.
В ящике стола, в приемной лежала какая-то толстая книга — журнал приема. Наверное, нехудо было б его и заполнить.
Усевшись за стол, Артем вытащил журнал, чернильницу… перо! Хм… Перо! Интересно, как всем этим пользоваться-то? А, впрочем, дело нехитрое…
— Скверна в ей, Скверна, — убрав «автоклав» в шкаф, повернулась Аглая. — А Живицы уходит — плохо совсем.
— Да что за Скверна-то такая? — доктор устало раскрыл журнал. — Вот никак в толк не возьму. Все об одном талдычите.
— Да что вы, Иван Палыч! Господь с вами! — перекрестилась девушка. — Нешто забыли? А, вы ж в ритуал-то не шибко-то верите… А мы вот верим… Ох…
— Ну, говори, говори, — Артем поднял глаза. — Рассказывай… Да сядь ты, не мельтеши.
— Ну что ж, Иван Палыч, скажу, коли забыли, — покладисто согласилась помощница. — Токмо вы не смейтесь… как в прошлый раз…
Как понял Артем, суеверия в Зарном цвели буйно. И своя травница имелась, и знахарка, и даже ведьма. И все они талдычили одно. Дескать есть у человека Живица — это такая невидимая жизненная сила магического толка, текущая в теле. Живица подобна энергии, которая поддерживает жизнь, здоровье и гармонию, но требует баланса. А есть еще Скверна. Это когда Живица портится, её поток нарушается, вызывая дисбаланс. Такое может случиться при физическом истощении или ране, душевном разладе или даже при сильном внешнем воздействии, нарушении гармонии человека с природой.
— Есть «горящая Скверна», — просвещала Аглая. — Та через жар выходит…
— Понятно — лихорадка, температура, — доктор слушал внимательно и старался без нужды не перебивать.
— А еще есть — «Скверна загнившая», ну, когда приходится что-то отрезать…
— Гангрена, похоже…
— И бывает еще «тёмное пятно», страшное! — девушка вдруг смущенно моргнула. — Ну, это… Нос еще проваливается и вес нутро гниет!
— Сифилис! — тут же опознал доктор.
Поправив платок, Аглая вдруг улыбнулась, брызнула веснушками-солнышками:
— Как вы хорошо нынче слушаете, Иван Палыч!
— Что значит — хорошо?
— Ну… по-доброму… Не обзываетесь!
— А… как же я обзывался-то?
— Ну, этим… — припоминая, девушка наморщила нос. — О! Сувериями обзывали — вот!
— Может, суевериями, все-таки? — ухмыльнулся Артем.
А еще Аглая поведала, что местные целители использовали всякого рода ритуалы, травы и заговоры, чтобы «починить Живицу» или «выгнать Скверну».
Юный Иван Палыч, тот, прошлый, считал это суевериями.
«Верно, они самые» — Артем про себя усмехнулся. Хотя, если приглядеться и немного точку зрения сместить, то все эти «Живицы» и «Скверна» — суть метафора иммунной системы и микробиологи, до которых народ додумался, веками изучая человека. До города далековато, книг медицинских не выписывает никто, поэтому и живут еще в темном веке, с травницами и ведьмами.
Но ничего. И с этим разберемся. Правда это не одного месяца работа. Сейчас же… Запас бы лекарств пополнить! Ну, и инструменты бы… У Марьяны — все-таки перелом. Это не шутки, тут одними примочками не обойтись. По хорошему нужна операция.
А из инструментов — игла вот есть… нитки бы хорошо другие, свежие… Да, еще общий наркоз… Что тут у них сейчас применяют? Есть он вообще? Да, есть, есть! Ну, Артем, вспоминай историю медицины… Что такой «русский наркоз»? Гедонал, вот что! А вот, в шкафу-то… в банке… Он ли?