Бык и лошадь
Бык — это бог мужественности. Пасифая, жена критского царя Миноса, воспылала неудержимой страстью к белому быку. Великий умелец Дедал соорудил для нее медную корову, и Пасифая забралась в коровье нутро, чтобы чудовищный любовник смог покрыть ее, не раздавив. От этих утех родился Минотавр, получеловек-полубык. В каждой женщине дремлет Пасифая.
У быка выдаются не только гениталии, но и плечи. В них вся его сила. От плеча идет удар рогом, на плечи ложится вся тяжесть ярма. А вот круп у быка хилый, вяловатый. Когда бык разворачивается, осью поворота служат передние ноги, тогда как задние лишь послушно описывают вокруг них дугу.
Самке быка отводится еще более значимое место в мировой мифологии. Она воплощение материнства, прирожденная кормилица. Корова = мать + природа. Вот почему, если смерть быка на корриде обставляют торжественно, как жертвенный ритуал, то забой коровы на бойне, напротив, отдает не столько злодейством, сколько гнусностью. Только волу — в котором, в отличие от быка или коровы, нет ни мужского, ни материнского начал, — положено быть на бойне.
Вся суть лошади — в крупе. Пышный зад и длинная грива превращают ее в богиню женственности. Все в ней идет от крупа, лягается ли она, пускается вскачь или трогает с места телегу. А навоз? Ведь лошадь — единственное млекопитающее, которое возвело испражнение в ранг действа. Кроме того, в животном мире только у лошади есть ягодицы, и это сближает ее с человеком, как ни одно другое животное. Чтобы развернуться, лошадь вертится вокруг собственного крупа, переступая передними ногами. Ее резвость вошла в пословицу, ее главное оружие — быстрый бег. В португальской корриде тореро сражаются верхом, и просто диву даешься, глядя, как лошади увертываются от бычьих рогов в тесном пространстве арены.
Осел и вол — конь и бык для бедных. Осел олицетворяет собой смирение, безмолвную мудрость и тихую преданность. Но и осел берет свое, если ему предлагают покрыть кобылу. От случки осла с кобылицей рождается мул — животное, как известно, неприхотливое и выносливое, но не способное к размножению. От случки жеребца с ослицей рождается лошак. Но скрещивать их не рекомендуется: ведь если кобыле ничего не стоит родить осленка, то ослица, которая произвела на свет жеребенка, — настоящая мать-героиня.
Вол и осел при Вифлеемских яслях символизируют бедность. Кони волхвов, напротив, свидетельствуют о богатстве хозяев, и везут они золото, ладан и мирру. Бык во времена Иисуса был священным животным митраизма — религиозного культа, который в Средиземноморье долгое время соперничал с христианством.
Бык, говорит еще Сендер в «Нанси»[2], — единственное животное, которое бросается на идущий локомотив.
— Ну, милая, посмотрим, кто кого.
Теплые отношения, связавшие командира и его лошадь, не знали противоестественных излияний, слюнявых нежностей и прочих проявлений карикатурной любви, царящей между старыми девами и их пекинесами, на которых хозяйки выплескивают помои не растраченных в молодости чувств. Это был прежде всего бой, из которого — и кобыла это знала — ей не выйти победительницей; впрочем, ей даже хотелось проиграть; она пробовала проказничать, пускалась на разные уловки, впадала в ярость и к концу схватки приходила в состояние какой-то полуобморочной покорности и полной истомы, которое доставляло удовольствие им обоим.
Кошка и собака
Кошка и собака — самые домашние из всех животных, иными словами, больше других привязанные к дому. Но привязаны они по-разному.
Говорят, что кошка — это комнатный тигр, хищник в миниатюре. Конечно, она далеко не так послушна хозяйской воле, как собака, и куда правильнее было бы звать кошку не домашней, а прирученной. В чем разница между животными домашними и прирученными? Первые появляются на свет в доме. Вторые рождаются на воле, и лишь позднее их приводят жить в дом. Известно, что кошки предпочитают котиться на улице и только затем перетаскивают детенышей в человеческое жилье.
Независимость кошки от человека проявляется в сотне мелочей, скажем, в ее равнодушии к сахару и сладостям, по которым сходят с ума собаки, — но главное, кошка отказывается усваивать навыки, полезные человеку. Жан Кокто говорил, что кошки нравятся ему больше собак, потому что никто еще не видел кошки-ищейки. Как, впрочем, и кошки-пастуха, кошки-поводыря, кошки охотничьей, цирковой, упряжной и т. д. Кошка будто гордится своей бесполезностью, что ничуть не мешает ей претендовать на лучшее место у очага, в обход собаки. Кошка — это украшение, излишек.
А еще это одиночка. Она избегает своих собратьев, тогда как собака, напротив, жаждет общества себе подобных.
Собака страдает от чрезмерной преданности человеку. Хозяин порой позорит своего питомца, принуждая его ко всяким низостям. Хуже того: заводчики будто нарочно плодят уродов, пуская в ход все премудрости генетики, чтобы вывести породу почудовищней. После такс — из-за своих крошечных лапок больше похожих на змей — и бульдогов — которые не дышат, а задыхаются — человек выдумал немецких собак-пастухов с низко посаженным задом, левреток, вечно трясущихся, как в лихорадке, лысых собак и т. п. Судя по всему, изъяны эти служат лишь для того, чтобы вызывать у хозяев регулярные приступы сострадания — было бы кого жалеть и опекать.
Люди делятся на кошатников и собачников — редко в ком сочетаются оба пристрастия. Так и видишь, как собака скачет перед дверью — поскорей бы открыли, и вперед, завоевывать улицу. Не человек выгуливает собаку, а собака человека. Он же под предлогом прогулки с питомцем сует нос во все углы и подворотни — рядом с домом, в поле, в окрестном лесу. Благодаря острому нюху — которого нет у кошки — собака улавливает запахи на расстоянии, но человек будто присвоил себе собачий нос.
В отличие от собаки, кошка превращает хозяина в домоседа: как заманчиво прикорнуть под лампой или у камелька. Она приглашает не к дреме, а к медитации. Кошка гнушается ненужной суетой — не потому что ленива, а потому что мудра. Собака сначала делает, потом думает, кошка — наоборот.
Псу живому лучше, нежели мертвому льву.
Охота и рыбная ловля
Охота и рыбная ловля наравне с собирательством служили первобытному человеку единственными источниками пропитания. Собирательство сменилось земледелием, охота — скотоводством. И только рыбная ловля по-прежнему остается промыслом, поскольку моря покрывают 70,8 % земной поверхности. Но и она переживает сегодня упадок. Уже установлены квоты на вылов рыбы, а значит, теперь человеку не миновать рыбоводства.
Но мы продолжаем охотиться и рыбачить спорта ради, причем занятия эти привлекают людей совершенно разного склада. Мало в ком уживаются рыбак и охотник. В охоте есть агрессивность, которая тем заметней, чем ближе развязка ритуального действа. Псовая охота с ее древним церемониалом составляет привилегию аристократов и даже королей. Король непременно охотник и никогда — рыбак. Рожки доезжачих, рев гончей стаи и красные одежды ловчих превращают псовую охоту в жестокое, но роскошное зрелище. Не отстает от псовой и ружейная охота, которой придают зрелищности треск и пальба. Охотник — это деятель, живущий сиюминутным. Он бравирует своей мужской силой и мнит себя королем леса.
Ловле рыбы, напротив, сопутствует тайна и тишина. Никто не знает, что там, в глубине, что творится под зеркалом вод. Бывают собаки охотничьи, но нет собак-рыболовов, хотя некоторые породы обожают купаться. Но ни лабрадор, ни ньюфаундленд не поплывут ловить рыбу, даром что искусные пловцы. Природа порой бывает жестока. Она устроила так, что кошка — большая охотница до рыбы — испытывает непреодолимое отвращение к воде. Никто еще не видывал, чтобы кот удил рыбу, — что бы там ни говорило название прославленной Бальзаком парижской улочки[3]. Словно желая окончательно отделить охоту от рыбалки, человек не охотится на морских птиц. Они питаются рыбой, и мясо у них несъедобное.
Охотник гордится своим столом, на котором лежит не простецкое мясо, а благородная дичь. Место говядины, крольчатины, курятины, свинины на нем занимает жаркое из оленя, зайца, фазана и кабана. Дичина отдает чем-то терпким и резким, переходящим в душок, когда мясо выдерживается. Улов же, напротив, должен быть только первой свежести.
Рыбак склонен предаваться мечтам и медитации мистического толка. Его царство исполнено сумрака и глубины. Это созерцатель, живущий переживаниями. Заметим, что ветхозаветный Исав, страстный охотник, уступил своему брату-близнецу Иакову дар первородства, обменяв его на миску простой чечевичной похлебки. В Евангелиях пруд пруди рыб и связанных с рыбной ловлей сюжетов, но ни один из текстов не упоминает охоту. Апостолов называют «ловцами человеков», ведь, проповедуя слово Божье, они точно забрасывают невод, чтобы собрать и спасти себе подобных. Кроме того, рыба некогда была условным знаком, по которому отличали друг друга первые христиане, а также акронимом Христа.
Но вдруг на другой стороне долины показались олень, лань и с ними их детеныш — теленок.
Олень был весь черный, огромного росту, с шестнадцатью отростками на рогах и белой бородою; лань, бледно-желтая, цвету осеннего листа, щипала траву, а пятнистый детеныш, не останавливая ее, на ходу сосал ее вымя.
Снова натянулась и завыла тетива самострела… Теленок тотчас был убит. Тогда мать, подняв глаза к небу, затосковала громким, раздирающим, человеческим голосом. Юлиан, в бешенстве, выстрелом прямо в грудь повалил ее на землю.
Старый олень все это видел и прыгнул к нему навстречу. Юлиан пустил в него свою последнюю стрелу. Она вонзилась ему в лоб и осталась на месте. Старый олень словно не почувствовал ее; перешагнув через трупы, он все приближался и, казалось, готовился ринуться на Юлиана и вскинуть его на рога. Юлиан в невыразимом страхе попятился назад. Но дивное животное остановилось — и, сверкая глазами, торжественно, как патриарх, как судия, между тем как вдали звякал колокол, — трижды провозгласило: