.
Подставим в этот аргумент вместо слова «представлять», допустим, слово «убивать», тогда у нас будет правило для употребления этого слова: бессмысленно говорить «Я убиваю нечто, что не существует». Я могу представить себе на этом лугу оленя, которого тут нет, но не убить оленя, которого тут нет. А «представить себе оленя на лугу» означает: представить, что олень тут есть. Но убить оленя не означает: убить, что… и т. д. Если же кто-то скажет «Чтобы я мог представить себе оленя, он все же в определенном смысле должен иметься», – то вот ответ: нет, для этого он ни в каком смысле не должен иметься. А если возразят: «Но ведь, например, коричневый цвет должен иметься, чтобы я мог его себе представить», – то следует сказать: «имеется коричневый цвет» вообще ничего не означает; кроме того разве, что здесь или там он существует в качестве цвета определенного предмета; и чтобы я мог представить себе коричневого оленя, это не обязательное условие.
70. Иметь возможность что-то сделать – это как тень действительного поступка, точно так же, как смысл предложения кажется тенью факта, а понимание приказа – тенью его исполнения. В приказании факт словно «заранее отбрасывает свою тень». Но такая тень, чем бы она ни была, не является событием.
71. Сравни употребления:
«Со вчерашнего дня я испытываю боль».
«Со вчерашнего дня я его жду».
«Со вчерашнего дня я знаю».
«Со вчерашнего дня я умею брать интеграл».
72. Общее отличие всех состояний сознания от настроений состоит, по-моему, в том, что при помощи выборочных проб нельзя убедиться в том, длятся ли еще эти состояния.
73. Иное предложение нужно прочитать несколько раз, чтобы понять его как предложение.
74. Предложение дано мне и как шифр, и как ключ к нему; тогда, разумеется, в каком-то смысле мне дано всё для понимания предложения. И тем не менее на вопрос «Ты понимаешь это предложение?» я отвечу: «Нет, еще нет; сначала я должен его расшифровать». И только когда я переведу его, например, на немецкий, скажу «Теперь я его понимаю».
Если же поставят вопрос «В какой момент перевода происходит понимание предложения?», следует обратить взгляд на сущность того, что мы называем «понимать».
75. Я могу прислушиваться к своей боли; но не могу таким же образом прислушиваться к ходу своих мыслей, к вере или к своему знанию.
76. Длительность явления можно устанавливать посредством непрерывного наблюдения или путем проб. Наблюдение продолжающегося процесса может быть непрерывным или прерывистым.
77. Как я наблюдаю свое знание, свои мнения? И, с другой стороны, остаточный зрительный образ, боль? Бывает ли непрерывное наблюдение собственного умения умножать…..?
78. Является ли «Я надеюсь…» описанием состояния души? Состояние души имеет длительность. «Я весь день надеялся…» есть, таким образом, описание. Но скажи я кому-нибудь «Я надеюсь, ты придешь», – что если он меня спросит «Как долго ты надеешься на это?» Будет ли ответом «Я надеюсь, пока это произношу»? Даже если бы у меня был на этот вопрос какой-то ответ, он ничего не добавил бы к цели сказанного «Я надеюсь, ты придешь».
79. Говорят «Я надеюсь, ты придешь», но не говорят «Я полагаю, что надеюсь, ты придешь»; хотя вполне можно сказать: «Я полагаю, я все еще надеюсь, он придет».
80. Что будет формой прошедшего времени от «Ты же придешь, не правда ли!»?
81. Там, где есть подлинная длительность, можно сказать кому-то: «Будь внимателен и дай мне знак, когда переживаемое (картина, шорох и т. д.) изменится».
Вообще здесь имеет место некое внимание. И в то же время нельзя внимательно следить за забыванием узнанного и т. п. (Неверно, поскольку нельзя внимательно следить и за своими собственными представлениями.)
82. Подумай о такой языковой игре: определи с помощью секундомера, как долго длится впечатление. А определить длительность знания, способности, понимания так не получится.
83. «Но ведь отличие знания от слышания не состоит просто в таком признаке, как характер их длительности. Они же целиком и полностью различны!» Конечно. Но именно поэтому нельзя сказать: «Знай и слышь, и ты заметишь разницу!»
84. «Боль не является состоянием сознания, понимания». – «Ну, как раз понимания-то я не чувствую». – Впрочем, это объяснение не годится. Также не будет объяснением сказать: То, что в каком-либо смысле чувствуется, есть состояние сознания. Поскольку это означает лишь: состояние сознания = чувство. (Просто заменяют одно слово на другое.)
85. Ведь не говорят же, что я-де со вчерашнего дня что-то «непрерывно» полагаю, понимаю, планирую. Прерывание полагания было бы временем неполагания, а не отклонением внимания от того, что́ полагаешь, например сном.
(Различие между ‘knowing’ и ‘being aware of’[37].)
86. Самое важное здесь вот что: здесь есть различие; замечают различие, ‘которое безусловно’, – не уточняя, в чем оно состоит. Это тот случай, когда обычно говорят, что различие познается именно с помощью интроспекции.
87. По видимости, это тот исходный пункт, на основании которого говорят, что с другим человеком можно поделиться лишь формой, но не содержанием. – Ведь о содержании ведут речь сами с собой! – (Но как мои слова ‘касаются’ осознаваемого мною содержания? и с какой целью?)
88. Примечательно, что процессы, происходящие при мышлении, почти никогда нас не интересуют. Это очень примечательно, но не странно.
89. ((Мысли, словно лишь намеки.))
Не так ли здесь, как у гениального человека-счетчика? – Он посчитал правильно, если получился правильный результат. Но что происходило в нем, он и сам, наверное, не скажет. А если бы и сказал, то мы восприняли бы это как странную карикатуру на вычисление.
90. Что я знаю о внутренних процессах того, кто внимательно читает какое-то предложение? И может ли он описать их мне после того, как закончил чтение; и является ли то, что он описывает, характерным процессом именно внимания?
91. Вопрос: какого действия я хочу добиться, когда говорю кому-то «Читай внимательно!»? Допустим, если ему то-то и то-то бросилось в глаза, он сможет об этом сообщить. – Здесь, я полагаю, снова можно было бы сказать, что тот, кто внимательно читает предложение, зачастую способен сообщить о процессах в своем мышлении, например о представлениях. Но это не означает, что такие процессы называются «вниманием».
92. «Ты прочитал предложение вдумчиво?» – «Да, я прочитал его вдумчиво; для меня было важным каждое слово».
Это не привычное переживание[38]. Когда говоришь, обыкновенно не прислушиваешься к себе с изумлением; за собственной речью внимательно не следят; поскольку обычно говорят свободно, а не вынужденно.
93. Когда нормальный человек при нормальных обстоятельствах ведет нормальную беседу, и меня бы спросили, как в одном из таких случаев отличить мыслящего от немыслящего, – я бы не знал, что ответить. И не мог бы сказать с достоверностью, что различие заключалось в чем-то, что происходит либо не происходит во время разговора.
94. Граница между ‘думать’ и ‘не думать’, на которую здесь указывалось, пролегала бы между двумя состояниями, которые не отличаются ничем, что хотя бы в малой мере напоминало игру представлений. (Поскольку игра представлений есть все же модель, сообразно с которой хотелось бы думать о мышлении.)
95. Только при весьма специфических обстоятельствах возникает вопрос, мыслит ли говорящий или нет.
96. Если обсуждать опыт мышления, то опыт говорения столь же пригоден, как и любой другой. Но понятие ‘мыслить’ не является понятием опыта. Ведь не сравнивают мысли, как сравнивают данные опыта.
97. Если чему и подражают, – так это примерному тону речи, выражению лица и т. п., и нам этого достаточно. Это доказывает, что здесь находятся важные феномены, сопровождающие речь.
98. Станем ли мы утверждать, что всякий, говорящий нечто осмысленное, мыслит? Например, строитель в языковой игре 2?[39] Разве нельзя представить себе, как он на стройке выкрикивает слова в обстоятельствах, в которых мы не будем даже отдаленно связывать их с каким-либо мышлением?
99. (К языковой игре 2[40].) «По умолчанию ты уже как раз предполагаешь, что эти люди думают; что в этом отношении они подобны нашим знакомым; что они занимаются той языковой игрой не чисто механически. Поскольку, если бы ты представил себе, что они заняты ею механически, то ты сам не назвал бы ее использованием рудиментарного языка».
Что же я должен ему ответить? Конечно, жизнь тех людей должна во многих отношениях быть схожей с нашей, и об этих сходствах я ничего не говорил. Но суть в том, что их язык, как и их мышление, может быть рудиментарным, что бывает ‘примитивное мышление’, которое описывается через примитивное поведение. Внешняя среда не является ‘мыслительным сопровождением’ речи.
100. Предположим, человек выполняет работу, в которой нужно сравнивать, пробовать, выбирать. Скажем, он производит из определенных материалов какой-то предмет обихода подходящими для этого инструментами. И здесь все время встает проблема «Должен ли я для этого взять именно эту заготовку?» – Одна заготовка отбрасывается, пробуется другая. В порядке эксперимента они собираются, разбираются; пока не отыщется одна подходящая. Весь ход событий можно было бы снять на кинопленку, сделать об этом фильм. Работник, допустим, еще и издает звуки, вроде «гм…» или «ха!» Так сказать, звуки нерешительности, неожиданной находки, найденного решения, удовлетворения, недовольства. Но не произносит при этом ни слова. В фильм могли бы войти эти звуки. Потом фильм демонстрируется мне, и я придумываю для этого персонажа «разговор с самим собой», который соответствовал бы роду его деятельности, ритму работы, его гримасам, жестам, вырвавшимся у него звукам, и который подошел бы всему этому. Следовательно, иногда я заставляю его сказать «Нет, эта штуковина слишком длинная, наверное, другая подойдет лучше». – Или «Ну и что мне теперь прикажете делать?» – «У меня получилось!» – Или «Совсем неплохо!» и т. д.