Если бы работник заговорил, – был бы сфальсифицирован реальный мыслительный процесс, если бы сам работник стал подробно описывать его, допустим, так: «Потом я подумал: нет, так не пойдет; надо попробовать по-другому» и т. д. – хотя он ничего не говорил во время работы и даже не помышлял об этих словах?
Я хочу сказать следующее: может ли он свои бессловесные мысли позже воспроизвести словами? Причем так, чтобы мы, наблюдавшие производственный процесс, согласились бы с такой реконструкцией. – Тем более если бы мы наблюдали за этим человеком не один раз, а неоднократно.
101. Конечно, мы не смогли бы отделить его ‘мышление’ от его деятельности. Мышление никоим образом не является сопровождением работы; как и внутренней осмысленной речью.
102. Если бы мы увидели за работой каких-нибудь существ, чей рабочий ритм, мимика и т. д. были бы подобны нашим, только они не говорили бы, то, вероятно, мы бы сказали, что они способны мыслить, взвешивать за и против, принимать решения. Тут было бы много чего соответствующего деятельности обычного человека. И нет нужды решать, насколько точным должно быть это соответствие, чтобы у нас было право применять понятие «мышления» и к ним.
103. Ну а для чего мы должны были бы принять такое решение?
Мы будем проводить важное различие между теми существами, которые даже самую сложную работу могли бы научиться выполнять ‘механически’, и теми, которые во время работы осмысленно пробуют, сопоставляют. – Но то, что можно назвать словами «пробовать» и «сопоставлять», я способен объяснить опять-таки только на примерах, которые берутся из нашей жизни или жизни, похожей на нашу.
104. Если он, допустим, случайно или во время игры получил некую комбинацию и стал использовать ее как метод для достижения того или иного результата, то мы скажем, что он мыслит. – Тогда как при обдумывании он стал бы просматривать перед своим мысленным взором средства и пути достижения цели. Которые, однако, для этого он должен уже иметь в запасе. Мышление предоставляет ему возможность совершенствования его метода. Или скорее так: Он ‘мыслит’ в том случае, если определенным образом совершенствует свой метод. [Заметка на полях: Как же выглядит поиск?]
105. Можно было бы также сказать: кто-то мыслит, когда определенным образом обучается.
106. А (можно было бы сказать) и так: кто мыслит во время выполнения работы, тот зачастую включает в нее вспомогательные действия. Слово «мыслить» обозначает не эту вспомогательную деятельность, так же как мышление не является речью. Хотя понятие ‘мыслить’ построено по образцу воображаемой вспомогательной деятельности. (Так, можно было бы сказать, что понятие дифференциального отношения образовано по типу частного идеалов.)
107. Такие вспомогательные действия не являются мышлением; однако мышление представляют себе как поток, который должен протекать под поверхностью этих вспомогательных средств, если только они не являются всего лишь механическими процедурами.
108. Предположи, что речь идет о существах (человекообразных животных), используемых нами в качестве рабов, которых мы покупаем и продаем. Они не способны научиться разговаривать, но, допустим, наиболее одаренные из них могут быть приучены к работе, иногда довольно сложной; и некоторые из них работают ‘осмысленно’, другие чисто механически. За мыслящего мы заплатим больше, чем за обладающего чисто механическим умением.
109. Если бы существовало небольшое количество людей, способных найти решение какой-нибудь арифметической задачи, не произнося ничего вслух или не делая записей, нельзя ли было бы привести это в качестве свидетельства, что можно вычислять также и без математических символов. Поскольку ведь не было бы никакой ясности, что эти люди вообще ‘вычисляют’. Схожим образом свидетельство Балларда (у Джеймса)[41] не может никого убедить в том, что можно мыслить без языка.
В любом случае, почему там, где не используется язык, обязательно нужно говорить о понятии ‘мыслить’? Если так делают, то это кое-что говорит о самом понятии мышления.
110. ‘Мыслить’, одно из широко разветвленных понятий. Понятие, которое соединяет в себе многочисленные жизненные проявления. Мыслительные феномены разбросаны далеко друг от друга.
111. Мы не готовы к тому, чтобы описать, к примеру, употребление слова «мыслить». (А почему мы должны быть готовы? Какая польза в таком описании?)
И то наивное представление, которое составляют себе об этом употреблении, совершенно не соответствует действительности. Мы надеялись увидеть ровный, правильный контур, а получили разорванный в клочья. Здесь действительно можно сказать, что мы создали себе ложный образ. [Заметка на полях: Заметка о фрагменте.]
112. От этого слова [мыслить] не следует ожидать, что оно будет применяться унифицированно; скорее от него следует ожидать противоположного.
113. Откуда мы берем понятие ‘мыслить’, которое хотим здесь рассмотреть? Из повседневного языка. Наше внимание направляется прежде всего словом «мыслить». Но употребление этого слова запутанно. И мы не можем ожидать чего-то иного. Конечно, это позволительно сказать о всех психологических глаголах. Их применение не столь прозрачно, и не так легко его окинуть взором, как применение слов, например, в механике.
114. Слову «мыслить», то есть его употреблению, учатся при известных обстоятельствах, которые, однако, не учатся описывать.
115. Но я могу обучить человека употреблению этого слова! Ведь для этого не требуется описание обстоятельств его употребления.
116. Я просто учу употреблению слова в определенных обстоятельствах.
117. Слово «мыслить» учатся произносить применительно к людям, и лишь применительно к ним утверждать или отрицать мышление. Вопрос «Мыслит ли рыба?» не существует в нашем употреблении языка, он не ставится. (Что может быть естественнее такого состояния; такого применения языка?)
118. Можно сказать: «О таком случае никто не думал». Хотя я и не могу перечислить все условия, в которых следует употреблять слово «мыслить», – но если некое обстоятельство делает употребление сомнительным, то я могу указать на это, а также на то, чем эта ситуация отличается от обычной.
119. Если я научился совершать определенную деятельность в некой комнате (допустим, уборку помещения) и овладел техникой этой деятельности, отсюда все же не следует, что я должен быть готов описать обстановку комнаты; даже если бы я подмечал каждое изменение в ней и был в состоянии тотчас описать его.
120. «Этот закон был принят не для подобных случаев». И поэтому он бессмысленный?
121. Очень легко представить себе, что некто хорошо ориентируется в городе, то есть уверенно находит кратчайший путь из одного места в любое другое, – и тем не менее совершенно не способен начертить план этого города. Каждая такая попытка приводит к совершенно неверному результату. (Наше понятие ‘инстинкта’.)
122. Обдумай это: наш язык мог бы иметь набор различных слов – для ‘мышления вслух’; для разговора с самим собой, мыслимого в воображении; для паузы, во время которой что-то должно прийти в голову, после чего мы способны дать уверенный ответ.
Слово для мысли, которая выражена в предложении; еще одно для озарения, которое в дальнейшем я могу ‘обрядить в слова’; еще одно для работы с мыслью, но без слов.
123. «Мышление это духовная деятельность». – Мышление это не телесная деятельность. Является ли мышление деятельностью? Ну, можно кому-то приказать «задумайся об этом!» Но если он в исполнение этого приказа заговорит сам с собой или же с кем-то другим, исполнит ли он тут две разные деятельности?
124. Заинтересованность в сказанном имеет свои специфические признаки. Она обладает также своими специфическими последствиями и предварительными условиями. Заинтересованность есть нечто пережитое: человек говорит о своей заинтересованности не на основе наблюдения. Она не является сопровождением разговора. Благодаря чему то, что сопровождает предложение, стало бы заинтересованностью содержанием этого предложения? (Логическое условие.)
125. Сравни феномен мышления с феноменом горения! Разве горение, пламя не может показаться нам загадочным? И почему пламя в большей степени, чем стол? – И как ты объяснишь эту загадку?
И как теперь должна быть разгадана загадка мышления? – Так же, как пламени?
126. Разве пламя загадочно не потому, что оно неосязаемо? Пожалуй, – но почему это делает его загадочным? Почему неосязаемое должно быть более загадочным, чем осязаемое? Разве что поскольку мы хотим его ухватить. –
127. Говорят, душа покидает тело. Но тогда для того, чтобы исключить любое сходство с телом и всякое представление о том, что подразумевается какая-то газообразная вещь, говорят, что душа бестелесна, непространственна; однако словом «покидать» уже все сказано. Покажи мне, как ты употребляешь слово «душевный», и я увижу, «бестелесна» ли душа и что ты понимаешь под «духом».
128. Я склонен говорить о безжизненном как о том, чему чего-то недостает. Я безусловно рассматриваю жизнь как некий плюс, как нечто добавленное к безжизненному. (Психологическая атмосфера.)
129. О столе или стуле не говорят: «он сейчас думает», «он сейчас не думает», «он никогда не думает»; не говорят так ни о растении, ни о рыбе, вряд ли о собаке; только о людях. И даже не обо всех людях.
«Стол не думает» нельзя сравнить с таким высказыванием, как «Стол не растет». (Я совершенно не представляю себе, ‘как было бы, если бы’ стол думал.) И здесь очевидно имеется постепенный переход к случаю человека.
130. ‘Мыслить’. Так говорят только при совершенно определенных обстоятельствах.
131. Каким же образом смысл и истина (или истина и смысл) предложений могут обвалиться одновременно? (Стоять и падать вместе?)