132. Разве это не то же самое, словно ты хочешь сказать: «Если это не так, то нет никакого смысла говорить, что это так»?
133. Итак, например: «Если бы всегда неверно ходили в шахматах, то не имело бы никакого смысла говорить о ‘неверном ходе’». Но это всего лишь парадоксальная форма высказывания. Непарадоксальной формой было бы: «Общее описание….. не имеет смысла».
134. Вместо «нельзя» скажи: «в этой игре такого нет». Вместо «в шашках нельзя делать рокировку» – «в шашках нет рокировки»; вместо «я не могу предъявить свои ощущения» – «в правилах пользования словом ‘ощущение’ нет способа предъявить имеющееся ощущение»; вместо «нельзя пересчитать все кардинальные числа»[42] – «здесь нет пересчета всех членов ряда».
135. Разговор, то есть применение и истолкование слов, течет в нужном направлении, и только в этом потоке слово обретает свое значение.
«Он уезжает». – «Почему?» – Что ты имел в виду, когда произносил слово «почему»? О чем ты думал?
136. Подумай о том, как тянут руку в классе. Должен ли кто-то уже отрепетировать про себя ответ, чтобы получить право поднять руку? И что еще должно происходить в нем? – Ничего. Однако важно, что обычно он знает ответ, когда тянет руку; и это критерий того, что он понимает значение поднятой руки.
В нем ничего не должно происходить; и все же странно выглядел бы тот, кто в таких случаях ничего не мог бы рассказать о своих внутренних процессах.
137. Порой, когда я говорю: «Я думал тогда…..», я способен сообщить, что произнес либо вслух, либо про себя именно эти слова; или, если не эти, то другие слова, смысл которых воспроизведен в нынешних. Так ведь иногда бывает! Но бывает и так, что мои нынешние слова ‘не воспроизведение’. Ибо ‘воспроизведением’ они будут лишь в том случае, если согласуются с правилами отображения.
138. Кажется, будто в предложении, которое содержало, например, слово «шар», уже проглядывали тени других применений этого слова. А именно возможность образовать другие предложения. Кому так кажется? И при каких обстоятельствах?
139. Не отделаться от того, что смысл предложения сопутствует предложению; стоит рядом с ним.
140. Хочется сказать, например: «одно отрицание проделывает с предложением то же самое, что и другое, – оно исключает то, что предложение описывает». Но это лишь высказанное другими словами отождествление двух отрицательных предложений (которое только и значимо, когда отрицаемое предложение само не является отрицательным предложением). И снова приходит мысль, будто то, что мы видим в знаке, является лишь внешней стороной по отношению к внутреннему, в котором протекают подлинные операции смысла и значения[43].
141. Наша проблема может быть (очень ясно) выражена так: предположим, мы имеем две системы измерения длины; в обеих длина выражается цифрами, за ними следует слово, которое сообщает о размере. Одна система обозначает длину как «n футов», и фут здесь является единицей длины в привычном смысле; в другой системе длина обозначается «n W», и 1 фут = 1 W. Но 2 W = 4 фута, 3 W = 9 футов и т. д. – Следовательно, предложение «Эта палка длиной 1 W» означает то же самое, что и предложение «Эта палка длиной 1 фут». Вопрос: имеют ли «W» и «фут» в двух этих предложениях одно и то же значение?
142. Вопрос поставлен неверно. Это станет заметно, если мы выразим равенство значений через уравнение. Вопрос вправе звучать только так: «Верно ли, что W = футу, или нет?» – О предложениях, в которых стоят эти знаки, здесь речи нет. – Естественно, столь же бессмысленно в схожей манере спрашивать, означает ли здесь «есть» то же, что и там; однако же вполне можно спросить, означает ли связка то же, что и знак равенства. Ну, мы ведь сказали: 1 фут = 1 W; но фут ≠ W.
143. Можно сказать: во всех случаях под «мыслью» подразумевается живущее в предложении. То, без чего оно мертво, есть чистый звуковой ряд или последовательность письменных изображений.
Если бы мне довелось в таком же духе рассуждать о том, что придает значение определенному расположению шахматных фигур, т. е. что отличает это расположение от произвольной расстановки деревяшек, – разве я не мог иметь в виду все что угодно! Правила, которые превращают конфигурацию шахматных фигур в ситуацию игры; особое переживание, которое мы связываем с такой игровой позицией; пользу игры.
Или предположим, что мы рассуждаем о том, что отличает бумажные деньги от простых клочков бумаги, придает им их значение, дает им жизнь!
144. О том, как понимается слово, сами по себе слова не говорят. (Теология.)
145. Также мог бы существовать язык, в применении которого впечатление, которое мы получаем от знаков, не играет никакой роли; в этом языке нет понимания в смысле такого впечатления. Знаки передаются нам, например, в письменном виде, и мы можем обратить на них внимание. (То есть единственное впечатление, о котором здесь может идти речь, это образ знака.) Если это приказ, то знаки мы переводим в действия по правилам и таблицам. До впечатления, подобного впечатлению от картины, дело не доходит, и даже рассказов на этом языке не пишут.
146. В этом случае могли бы сказать: «Знак живет лишь в системе».
147. Возможно даже, чтобы получить от него впечатление, мы должны были бы перевести предложение словесного языка по неким правилам в нарисованную картину. (Только картина имела бы душу.)
148. Возможен язык, в котором значения слов меняются по определенным правилам, скажем: до обеда слово A означает одно, а после обеда – другое.
Или язык, в котором слова изменяются ежедневно, каждый новый день каждая буква прошлого дня заменяется на следующую в алфавитном порядке (и последняя буква алфавита заменяется на первую)[44].
149. Представь себе язык: слова и грамматика, как в немецком, но слова в предложениях стоят в обратном порядке. Стало быть, предложение на этом языке звучит как немецкое предложение, которое читают задом наперед. Выразительные возможности этого языка столь же разнообразны, как и у немецкого. Но привычное звучание предложения уничтожено.
150. Некто, кто не знает немецкого, слышит, как всякий раз при определенных обстоятельствах я восклицаю: «Welch herrliche Beleuchtung!» («Какое прекрасное освещение!»). Он угадывает смысл и употребляет тот же возглас, что и я, не понимая, однако, что же означают эти три слова. А возглас он понимает?
151. Я намеренно выбрал пример, в котором человек дает выражение своему ощущению. Ибо в этом случае скажут, что звуки, не принадлежащие никакому языку, наполнены значением.
152. Будет ли так же легко представить себе аналогичный случай для этого предложения: «Он не успеет на пересадку, если поезд не прибудет точно в пять»? А что в этом случае означает: угадать смысл?
153. Почему-то нас беспокоит, что мысль, заключенная в предложении, не существует целиком ни в один из моментов. Мы рассматриваем ее как предмет, который мы производим и которым никогда не владеем целиком, ибо едва проступает одна часть – скрывается другая.
154. (К § 152) Легко можно представить себе язык, где люди используют одно-единственное слово для того восклицания. Но как обстояло бы с одним словом для предложения «Он не успеет…..»? В каком случае мы бы сказали, что слово используется фактически взамен предложения?
Скажем, в этом: Люди вначале используют одно предложение вроде нашего; но потом возникают обстоятельства, при которых это предложение должно использоваться столь часто, что они сокращают его до одного слова. Значит, они еще могли бы объяснить данное слово посредством этого предложения.
Но могло ли быть так, чтобы люди владели только одним таким словом для выражения указанного смысла, и, следовательно, для такого употребления? Почему бы и нет? Нужно представить себе, как некто учится употреблению этого слова и при каких обстоятельствах мы сказали бы, что это слово действительно замещает то предложение.
Но поразмысли вот над чем: некто говорит в нашем языке «Он придет в пять»; другой отвечает «Нет, в десять минут шестого». Будет ли существовать такой тип беседы и в том, другом языке?
Потому-то смысл и значение и являются расплывчатыми понятиями.
155. Слова поэта могут пронзать нас насквозь. И, конечно, каузально это обусловлено употреблением, которое они имеют в нашей жизни. А также и тем, что мы, в соответствии с этим употреблением, позволяем своим мыслям бродить туда-сюда в знакомом окружении слов.
156. Есть ли одно отличие значения, которое может быть объяснено, и одно, которое не выявляется в объяснении?
157. Одухотворенное исполнение музыки – его ведь нельзя распознать на основании правил. А почему мы не можем предположить, что какое-то другое существо способно это распознавать?
158. Если тема, ее разворот, неожиданно говорят тебе что-то, тебе не нужно объяснять себе, что произошло. Тебе внезапно становится доступным и этот жест.
159. Все же ты говоришь о понимании музыки. Ты же ее понимаешь, когда слышишь! Должны ли мы на этом основании утверждать, что понимание есть переживание, которое сопровождает слышание?
160. Язык музыки. Не забудь, что стихотворение, даже когда составлено на языке сообщения, не используется в языковой игре передачи сообщений.
161. Нельзя ли представить себе, как человек, раньше никогда не слышавший музыки, заходит к нам и слышит, как кто-то наигрывает задумчивую пьесу Шопена, и вот он, думая, что это некий язык, проникается уверенностью, что люди просто скрывают от него тайный смысл этого языка.
В словесном языке есть сильный музыкальный элемент. (Вздох, мелодика вопроса, возгласа, тоски, все бесчисленные интонационные жесты.)
162. Но когда я с пониманием слушаю мелодию, не происходит ли во мне что-то особенное, чего не происходит, когда я слушаю мелодию без понимания? И