– А у нее есть какие-нибудь дети, внуки?..
– Вроде дочка есть, несколько раз видел, как приезжала, но у меня ни телефонов, ничего… Я и у других соседей поспрашивал…
– Извините, – и Кирилл погрохотал вниз по ступенькам, едва не запнувшись в итоге об одиноко стоящее ведро с черной-черной водой, на поверхности которой колыхалась белыми лодочками кожура от семечек. А где-то широко шуршала тряпка. Он никогда не видел, кто моет подъезд; когда работал лифт, это самое ведро одиноко путешествовало по этажам.
На работе – все то же, но с новыми поворотами темы.
– Ты где ходишь?! – нервно воскликнул Татищев. Пальцы его оглушительно перебирали странички ежедневника, на массивной обложке которого было вытеснено – псевдорусской вязью – аж «1998», а чуть выше еще и православный крест. От этого увесистая книга приобретала поистине кладбищенский вид. В нее мертвые проекты записывать бы. На самом деле, на разлинованных страничках просто значились еще и церковные праздники, а записывали туда мелочи. Например, кто берет казенный фотоаппарат, чтобы ехать на аэродром в Жуковский…
– А что?..
Странно. Обычно здесь не бывало никакого беспокойства где-то так до половины двенадцатого. Коллеги подтягивались, раскрывали, например, зонты, и бумага с сухим шорохом орошалась мельчайшими брызгами; на ламинат, и без того покоробленный, тонюсенько натекали лужицы. Потом пили чай. Говорили о чае, бабах и рыбалке, и снова – о чае. За пирожками спускались в буфет. В буфете часто сменялись ООО и ИП, торгующие этими самыми пирожками и салатами. Глубокомысленно обсуждали, у кого из них пирожки были лучше. Со смехом припоминали историю пятилетней давности. Тогда Михалыч отравился пирожками. Попал в больницу. Татищев доложил начальству. Прибежала всклоченная дама – владелица очередного ООО. Многословно, с южным говором, трещала, что да никогда, да ничего подобного, да это не из-за пирожков! «Какие симптомы?.. Да это он, наверное, капусту ел!.. Да точно!.. Я же по образованию врач!.. Гинеколог!..» Вот над этим «гинеколог» впоследствии, все пять лет, особенно потешались. При этом, став серьезным, в качестве морального упражнения, Татищев неизменно – почти каждый день – выносил в финал суждение, что хороший гинеколог никогда не будет торговать пирожками. Хорошие гинекологи – нарасхват… Дама долго шумела, требовала зачем-то номер телефона жертвы; затем из приемной передали пожелание начальства – чтобы завтра она занесла показать все лицензии и санитарные паспорта.
Назавтра ООО со всеми его весами и судками просто не было в буфете. Никто не заступил за прилавок в положенное время, да и в неположенное тоже.
На Михалыча, впрочем, еще год косились другие отделы. На неделю он оставил всех без обедов, все уже в одиннадцать начинали тянуться вереницей в Бауманку. Быструю замену «гинекологу» найти не удалось…
Но сегодня под сводами отдела ощущалась какая-то странная сосредоточенность, если не сказать – нервозность.
– Да ничего! Через полчаса оперативка у генерального! Забыл?
Кирилл не то что бы забыл (они всегда проводились по вторникам, говорят – еще со времен Туполева-старшего), но просто это не имело к нему никакого отношения.
– А я-то при чем?..
– А ты думал, по проекту 444-го кто будет докладывать?.. Мы с тобой и пойдем. Я в целом, ты по проблеме снятия звукового удара.
И тут Кирилла охватил легкий ужас. Он посмотрел на часы. Ну, больше, конечно. Сорок минут. В принципе, смотря какой доклад… Если коротенько… Кажется, где-то была даже небольшая справочка, которую он готовил год назад для… Уже и не вспомнишь, для чего…
– И ты пойдешь в этом?! – спросил Татищев даже с некоторым драматизмом, оглядывая Кирилла с головы до ног (когда тот схватился за папки на своем столе, перетряхивая какие-то неподшитые письма от НИИ, где эффектнее всего – жирной шестерней, аж продавившей бумагу, – пропечатался на типографском бланке орден Трудового Красного Знамени).
– А что?
– Босиком?!
Кирилл посмотрел на свои сандалии и ничего не сказал. Ну а что. Оправдываться теперь, что ли?.. Бардак в его конторе, в его отделе всегда бесил, первое время после переезда в Москву особенно, потом это притупилось. Теперь Кирилла начинало легонько бесить, получается, обратное. Что за неуместный «дресс-код»? Еще и унизительный… Они вообще что собрались обсуждать? Проект «Ту-444»? Или его, Кирилла, внешний вид?..
– Ну давайте тогда по звуковому удару доложите вы, – и Кирилл выпрямился с тончайшей, как ему казалось, ироничной улыбкой. – У меня есть черновик, просто прочитаете…
Они умирали, но не сдавались. И в самые сумрачные дни, обсуждая качество чая или же пирожки – с повидлом (по ценнику «с яблоком») или же с жиденьким фаршем (по ценнику «с печенью»), Татищев помнил о субординации и о том, что он доктор технических наук, и даже, кажется, о том, что он лауреат премии Ленинского комсомола. Ни один мускул не дрогнул на его лице. В извечном своем подобии костюма (неуместно толстый пиджак; материя с какими-то вкраплениями, как плохой картон), с бородкой он походил на земского доктора, сельскую аристократию, для которой «присутственные места» – не пустой звук.
– До метро сгонять успеешь? – будто сжалившись, наконец произнес он, выдержав перед тем грандиозную паузу.
– Зачем?
– Носки купить!
Дальнейшее уже с трудом укладывалось в голове несчастного Кирилла, который, конечно, не побежал ни к какому метро, потому что все-таки ему надо было подготовиться. Вспомнив о том, что он – начальник, облагороженный Татищев уже не выпускал вожжей из рук и прямо-таки скомандовал Михалычу разуться. Михалыч, который с невозмутимым видом жевал что-то, уткнувшись в монитор, как ни в чем не бывало – не отрывая взора – поскидывал ботинки. Может быть, всем своим видом показывая; ничего особенного не происходит – он хотел поддержать авторитет старшего товарища в борьбе с зарвавшейся молодежью.
Михалыч сохранял полную невозмутимость и даже не посмотрел вниз, туда, где в дыру предательски вылез почти целиком большой палец.
– Так, это не подойдет, – сразу, жестким тоном, определил Татищев, целеустремленный, как настоящий авиаконструктор в былые времена. – А где наш этот… как его…
В падении этом не было дна. Кирилл потащился разыскивать Олега по долгим коридорам, где в светлых рекреациях стояли пластмассовые деревья с наполовину и нервно свинченной – по листику – кроной. Практикантов он нашел в фойе: хлопали двери, воздух дрожал. В большущих электронных часах точечки теплились как лампадки. Практикантов он нашел за крайне увлекательным занятием. Налепив друг другу бумажки на лбы, они угадывали, кто есть кто, задавали наводящие вопросы: «Я мужчина?.. – Да. – Я уже умер?.. – Да. – Я жил в древности?..» Один был академик Мстислав Келдыш, другой – Белый медведь. Как понял Кирилл, имелась в виду марка пива.
– Ребят, извините… – начал он просительно, не зная, как сказать о главном; потом вспомнил о том, что он как-никак «начальник» над этим сбродом и прибавил стали в голос. – Олег, у меня… у нашего отдела… в общем, есть просьба, точнее, поручение.
Короче, он окончательно запутался.
«Мстислав Келдыш» смотрел с недоверием.
И, уже презирая самого себя за весь этот жалкий лепет, Кирилл приказал:
– Нам нужны твои носки.
«Келдыш» и «Белый медведь» вытаращили глаза. Даже вахтер, скучающий в своем скворечнике, поворотился в их сторону.
И Кирилл объяснял, мучительно, буквально разваливаясь на части; практиканты не знали – смеяться или… Или принять оскорбленную позу.
– Да с какой стати! Это же не связано с работой! Это мои личные вещи, мое… личное пространство!
«Молодец, мальчик, умных слов в Интернете набрался».
– Скостим еще день практики.
Ну а что еще было делать?..
Удалялся Кирилл с гадливым чувством поражения; чужие белые носки идиотски смотрелись при черных сандалиях, но времени разбираться не было, надо ведь еще и подготовиться… и взрыв восторженного хохота за спиной: «Белого медведя» угадали.
И вот – приемная генерального. Собирались руководители отделов, мужики с толстыми папками и напичканными чем-то ежедневниками, уступали места на кожаном диванчике редким женщинам – из бухгалтерии; похохатывали баритончиками. Обсуждали дела. Чтобы не мучиться из-за белых носков, Кирилл повторял про себя основные тезисы, он даже не взял шпаргалку, чтоб говорить уверенней. Секретарша с плохо скрываемым раздражением обзванивала опоздавших: «Оперативка». (Кладет трубку.) «Оперативка». Гипсокартонные стены, крашенные в приятный, слабо-зеленый тон, увешаны дипломами в рамках; Кирилл помнил (он редко бывал здесь, иногда сиживал на краю диванчика, чтобы подписать какое-нибудь заявление), что когда сменялся генеральный, из приемной сметало процентов семьдесят этих дипломов – только потому, что в них называлось имя прежнего. Срочно, заменялось чем угодно. А снятые и «разжалованные» дипломы разбирали по отделам: кто вешал награду за свою разработку, а кто – просто брал ради рамки.
– Все собрались… – и это уже не в трубку. – Проходите.
Суетясь у сложносочиненного входного короба, пропускали дам из бухгалтерии.
В аэродромном кабинете, где взлетная полоса – полированная – начиналась едва ли не от входа, из-за своего стола поднялся человек, здороваясь за руку с теми, кто долетел до середины; за его спиной растерянно соседствовали на портретах нынешний премьер и нынешний президент, а где-то ближе к комнате отдыха угадывался и некрупный Туполев-старший из тонированного гипса, с глухими, как колеса, стеклами очков.
За длинным столом случилась заминка: все занимали места в соответствии с какой-то, одному начальству ведомой схемой, еженедельники тяжело плюхались на полированную поверхность. Кирилл заметался было, но Татищев взглядом указал ему на места «для приглашенных». (Свято чтящий субординацию Татищев только недавно прекратил шутить на тему «Не так сели».) Кирилл сунул ноги под стол, и все: можно выдохнуть. Не удостоился высочайшего недоумения.