Увидела его царевна, обрадовалась, накормила-напоила. А как узнала, зачем царевич пожаловал, покачала головой:
– Вон в углу висит Кощеев меч. Попробуй подними его. Если справишься, тогда, может, и победишь Кощея!
Иван поднял меч, словно пёрышко, да ещё и вверх его подбросил.
И пошёл он дальше матушку искать. Видит: палаты белокаменные, а у окна – родимая матушка. Пустила она сыночка в дом, обнялись, поплакали.
Вдруг небо потемнело – Кощей летит, земля дрожит. Мать сына спрятала, а Кощей, войдя в дом, давай принюхиваться:
– Русским духом пахнет! Уж не сын ли твой здесь был?
– Всё это тебе мерещится! Садись, накормлю-напою.
Угостила Кощея, а потом его и спрашивает:
– Где, милый Кощеюшка, смерть твоя живёт?
– На море-океане, на ост-рове Буяне стоит дуб, под дубом – ларец, в ларце – заяц, в зайце – утка, в утке – яйцо. А в том яйце моя смерть. Только никому это не известно!
Собрался и улетел по свету скитаться, вражду между людьми сеять.
А Иван-царевич обнял мать и пошёл за Кощеевой смертью.
Идёт себе и видит волчонка. «Вот, – думает, – сейчас я его на ужин подстрелю». Тут волчиха из логова выбежала, просит-молит не губить дитятко. Иван и отпустил волчонка.
Идёт дальше, а голод одолевает сильнее. Увидел ворону, поднял лук, а ворона взмолилась:
– Пощади! Я тебе пригожусь!
Отпустил и её Иван-царевич.
Дошёл до моря-океана. Видит: волной на песок щучонка выбросило. Только собрался его Иван схватить, как из моря появилась щука. Стала она молить, чтобы отпустил её дитятко. Бросил Иван щучонка в море.
Сел потом Иван-царевич на берег и задумался: как на остров перебраться. А щука, словно услышала его думу, легла поперёк моря, и Иван по ней, как по мосту, на остров тот перебрался да у дуба столетнего и остановился.
Вырыл ларец, открыл его, а заяц, который там был, выскочил и задал стрекоча. Иван схватился было за лук, да поздно. Сел он и заплакал.
Глядь, откуда ни возьмись, волчиха, у которой он дитятко пощадил, бежит и ускокавшего зайца в зубах несёт.
Схватил Иван-царевич зайца, а у того из брюха утка выпорхнула – и в небо. Иван схватился за лук, да куда там! Поник Иван головой.
Вдруг видит: ворона с воронёнком за уткой летят. Схватили они утку и Ивану принесли.
Выпало из утки Ивану на руки пёстренькое яичко – Кощеева смерть.
Да только не удержал его Иван, упало яичко в синее море. Заплакал Иван: где теперь это яичко искать. Вот это – беда так беда!
Вдруг из глубины моря-океана показалась зубастая щучья пасть, а в пасти той яйцо со смертью Кощеевой.
– Бери, Иван! Долг платежом красен! Вот и я тебе сгодилась!
Вильнула щука хвостом и пропала в море-океане.
Обрадовался Иван-царевич, положил яйцо к себе за пазуху и пустился бегом к родимой матушке.
Едва обнялись с ней, как раздался стук и гром. Летит Кощей Бессмертный.
Вошёл Кощей в горницу, а Иван выскочил и показал ему яйцо:
– Хватит, Кощей, вражду на земле сеять! Смерть тебе пришла!
И как Кощей его ни упрашивал, злата-серебра ни сулил, Иван раздавил яйцо. И превратился злодей в кучку пепла.
А Иван с матерью пошли к дому, где царевна жила. Представил её Иван матушке как невесту свою и забрал её с собой.
Подошли они к месту, где братья дожидались. Да вспомнила тут царевна, что оставила у себя во дворце платье подвенечное, туфли да чудный бриллиантовый перстень. И попросила она Ивана вернуться за ними.
Иван братьям покричал, чтобы те мать и царевну наверх подняли. А сам воротился во дворец своей невесты и взял вещи, на которые она указала.
Братья же подняли матушку с царевной да верёвку и перерезали, чтобы Иван навсегда в горе остался. Угрозами заставили матушку да царевну про Ивана отцу ничего не сказывать и повезли их в своё царство.
Царь сильно обрадовался жене и сыновьям, да только о любимом сыне Иване загрустил-запечалился.
А Иван-царевич подошёл к лазу, чтобы наверх подняться, увидел перерезанную верёвку и понял всё коварство братьев.
Закручинился он да ненароком царевнин перстень бриллиантовый и перекинул с руки на руку.
Тут откуда ни возьмись появились два молодца. Вынесли они Ивана на белый свет, а сами пропали, как будто и не было их вовсе.
Пошёл Иван в родное царство. Пришёл в свой город и остановился у одной бедной старушки.
А та ему давай все новости выкладывать:
– Была наша царица в плену у Кощея. Поехали её искать три сына, двое вернулись, а младший пропал. Царь по нему очень горюет. А старший решил жениться на царевне, которую из Кощеева плена привёз. Только та условие поставила, что пойдёт за него, ежели он к свадьбе ей какие-то особенные туфли достанет или сделает. Только никто не может такие туфли сделать.
– Бабушка, ступай, скажи, что ты можешь туфли сделать. А я тебе помогу.
Побежала старуха во дворец к царю, пообещала туфли сделать. А тот и говорит:
– Сделаешь туфли, бабушка, награжу. А если нет, положишь свою голову на плаху!
Вернулась старуха домой, поплакала-повздыхала и уснула. А Иван рано утром будит её, даёт ей туфли для царевны и велит их во дворец нести:
– Только смотри, про меня ничего не сказывай!
Побежала бабка во дворец, отдала туфли невесте.
Узнала царевна свои туфли и улыбнулась загадочно.
Через некоторое время пришла новость. Царевна повелела своему жениху доставить ей платье особенное, подвенечное. Или на крайний случай приказывала сшить точно такое, как ей хочется.
Старуха и тут успела – Иван-царевич помог. Отнесла платье чудное подвенечное в царский дворец и вручила царю-батюшке, чем невесте угодила. Та сразу платье-то узнала-приметила.
Потом затребовала невеста перстень бриллиантовый, необыкновеный. Принесла старуха и перстень. А денег брала бабушка каждый раз по одному червонцу и сказывала, что вещи эти сама делает.
Слышат люди: у царёва сына свадьба назначена.
А Иван, как прознал про это, облачился в царское платье и побежал прямиком в церковь.
Жениха ещё не было. Иван встал рядом с невестой, она его узнала, их и обвенчали да повезли во дворец.
Увидел старший сын, что Иван вернулся, закрыл лицо руками от стыда. А что сказать, когда сказать-то и нечего!
Увидел царь своего любимого сына живым и невредимым, обрадовался несказанно! А как узнал о коварстве братьев, отправил их в ссылку далёкую с глаз своих подальше.
Зажили все они счастливо и весело, нажили много детей. А старушку, что Ивану помогла в трудный час, нянюшкой-мамушкой к царским детишкам приставили.
Морозко
У старухи были две дочери. Одна родная – Даша, а другая – падчерица Маша. Даша была злой, некрасивой да ленивой. А вот Маша была доброй, работящей да пригожей. В деревне все её любили: и стар и млад. Все, кроме мачехи.
Даша, родное дитятко, что ни сделает, мать её по головке погладит, умницей назовёт. А падчерица как ни старается – ей одни упрёки да колотушки достаются. Что уж тут поделаешь?
Ветер пошумит да утихнет, а сварливая баба никогда не уймётся. Всё будет каверзы разные придумывать, злобу свою холить.
А тут девушки подрастать стали. На красавицу Машу женихи заглядываются, сватать хотят, а в Дашину сторону и не смотрят. Разозлилась старуха и решила падчерицу со двора согнать. Да что согнать! Совсем решила Машу с белого света сжить.
– Вези, дед, – кричит мужу, – свою дочь куда хочешь! Да чтобы глаза мои её не видели и уши не слышали! Свалилась она, змея подколодная, на мою голову. Знать её больше не желаю!
Да не к родственникам в тёплую избу велела везти, а в дремучий лес. Или того пуще – во чистое поле, на трескучий мороз! Чтобы сгинула падчерица безвозвратно, и ничто не напоминало о ней.
Затужил старик, заплакал: жаль ему родное дитятко. Да боялся он своей жены пуще лютой смерти, поэтому и ослушаться её никогда не смел. Всё делал, как та прикажет. Все её прихоти злые да глупые молча исполнял.
Посадил старик свою Машеньку в сани, прикрыть попонкой – и то не решился, побоялся. Повёз несчастную во чистое поле. Свалил её в сугроб под самое высокое дерево.
А сам поскорее домой поехал, чтобы не видеть, как дочь в чистом поле замерзает.
Осталась Машенька одна-одинёшенька. Сидит в сугробе, дрожит да Богу молится, чтобы спас да сохранил от всякой напасти. Но главное просит, чтобы Морозко её не заморозил насмерть.
А Морозко-то тут как тут! Попрыгивает, поскакивает да над замерзающей девушкой тихонько посмеивается, подмигивает ей лукаво. Потом вдруг и говорит ей:
– Здравствуй, девица-красавица! Ну-ка скажи мне честно: тепло ли тебе, милая? Тепло ли, тебе красная?
– Здравствуй, милый дедушка! Здравствуй, дорогой! Нет, не тепло мне! Совсем замерзаю я, несчастная!
Нахмурился Морозко. Хотел было Машеньку насмерть заморозить, но понравились ему речи её учтивые, голос тихий, ласковый. Пожалел Морозко такую красоту губить, кинул ей шубу соболью да сапожки тёплые. Сам же ушёл по лесу бродить, деревья инеем серебрить, реки и озёра толстым льдом сковывать.
А Машенька надела шубку соболью да сапожки тёплые и мигом согрелась. Села она в сугроб и стала ждать, что же дальше-то с ней, сиротинушкой, будет.
Долго ли, коротко ли, да только через некоторое время Морозко к Маше снова воротился.
Опять попрыгивает, поскакивает, на девушку лукаво посматривает, подмигивает:
– Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная? – приговаривает.
– Тепло теперь, милый дедушка! Ой, как тепло, хороший мой! Спасибо тебе за доброту твою, за жалость к сироте несчастной! Век я этого не забуду!
А сама вся раскраснелась-разрумянилась. Глазки блестят, уста сахарные смеются. Красавица такая, что глаз отвести невозможно!
Тут уж совсем Морозке девица полюбилась: потому что не только красавица, но и умница. Речи у неё разумные, учтивые, сердце нежное, благодарное. Зачем же её губить? Такую наградить надобно.