— Допустим, — произнес Вуд.
— Вы полицейский? Интерпол?
— Фи-и-и, — возмущенно протянул Вуд, — давай без оскорблений.
— Тогда в чем дело?
— У тебя есть шанс на пяток тысяч и прогулку до Марселя, только и всего. Но если Марсель не входит в твои планы, — Вуд многозначительно подмигнул, — можешь податься, например, на мыс Кейп-Код, штат Массачусетс. Там, я слышал, есть чудненькие ветряные мельницы.
Побледнев, Ник молниеносно обхватил незнакомца, сковав его руки своими, но так, что со стороны их поза могла сойти за пьяное объятие, и прошипел, покосившись на зал:
— Выкладывай, что задумал. Тихо, я способен мигом раскроить твой череп об этот стол.
— Отпусти, — просил Вуд, сдавленный, точно тисками, — пусти же. У тебя все в порядке. Я действительно друг. Все объясню.
— Хорошо. Но никаких экскурсов в прошлое, только о деле. И руки на стол. Иначе не поручусь за твой череп.
— Да, да.
Матье отпустил полузадохнувшегося господина, следя за малейшим его движением, и, когда тот полностью пришел в себя, требовательно бросил:
— Ну?
Вуд долго с нескрываемой злобой рассматривал Ника, точно увидел впервые. Сказал:
— Рискованная шутка. Не делай этого больше. У тебя широкая спина, а мой человек сидит в нескольких шагах с тяжелым карманом. И то, что ты слегка помял ему физиономию, еще ничего не значит.
— Вы мне надоели. Я жду две секунды, — сказал Ник.
— Ладно. Тебе приходилось работать с русскими буровыми механизмами?
— Да. И с ними тоже. В Алжире. Давно. Хм, меня там не поняли. — Ник легонько шлепнул себя по затылку. — Барра[1].
— А вот мы ценим крепкий характер.
— Кто "мы"? Вы и ваша девочка? — с откровенной издевкой спросил Ник, кивнув на пожилую даму, что не сводила глаз с их столика.
— Это неважно. Важно, что ты опытный бурильщик.
— Опытный бродяга, — поправил Ник, — скитаюсь по континенту вроде какого-нибудь кретина из шайки миссионеров.
— Наши беды оттого, что черномазые распоясались, — доверительно произнес Вуд.
Ник несколько секунд молча вертел стакан. Осушил его залпом, поставил вверх дном. Улыбнулся и кивнул точно так же, как и перед недавними ударами по физиономии Хриплого.
Вуд невольно отпрянул от него.
Однако ничего особенного не произошло. Разве что голос Ника чуть понизился, когда он наконец предупредил:
— Учтите на всякий случай, я кольт под мышкой не грею и в мокрые дела не лезу.
— Упаси боже! — Вуд замахал руками. — Я хотел сказать, что наши ребята вроде тебя остались ни с чем, а черным начхать. Зато с красными они в обнимку.
— Черные краснеют на глазах. — Ник коротко рассмеялся. — Только мне терять нечего. Растерял за морями. Это вы в проигрыше с тех пор, как все тут перевернулось. Знакомы мне ваши сказочки… Но выпивка хороша, мерси.
— Может, и ты покраснел, а?
— Бросьте, — зло оборвал его Матье, — плевать мне на политику, мне в жизни выпадало достаточно уроков на этот счет. Да и мой покойный родитель в свое время свернул на этом шею. Если разобраться, я влип в историю с мельником на Кейп-Коде по его идиотской милости, будто виноват, что кто-то когда-то поставил не на ту карту. — Он с сожалением посмотрел на пустой перевернутый стакан. — Послушайте, вы, щедрый друг, если у вас серьезное предложение — выкладывайте поскорей, не топчитесь как пай-мальчик перед борделем.
— Всякая грубость сбивает меня с толку.
— Поймите, кое-кому завтра даже вонючая конура в Шарбатли окажется не по карману, а вы развлекаетесь баснями про белый пароход и зеленые бумажки.
— Это легко уладить, — сказал Вуд, — если договоримся, в пансионе "Массауа" кое-кого ждет приличная комната с видом на будущее.
— Браво. Знаете, у меня от радости пересохло горло.
— Это тоже легко уладить. Эй, папаша Гикуйю, повтори!
Пожилая дама, поймав брошенный на нее украдкой полный оптимизма взгляд Вуда, покинула бар. Прямая и тонкая, как спица для вязания, она мелко семенила ножками, точно карфагенская девственница, скованная у лодыжек цепочкой.
Вуд глянул на Хриплого, и тот, выждав минуту, тоже поплелся к выходу, потирая ушибленную челюсть. Брови Ника Матье недоуменно и вопрошающе поднялись, но Вуд лишь сверкнул зубами и покровительственно похлопал крепыша по спине.
— Я нарочно не гоню к делу, прежде чем мы не закрепим дружбу как следует, сынок, — сказал Вуд.
— Дружба — это хорошо, но неплохо бы и поесть за счет друга.
— Можно и подкрепиться, прежде чем отправлю тебя в пансион.
— Валяйте, — усмехнулся Ник, — лишь бы комната в "Массауа" не оказалась с видом на решетку.
Повинуясь выразительному жесту господина, бармен принес целую бутылку "Белой лошади", содовую и гору снеди.
Ник понял, что странное свидание затянется. Он вдруг удивился собственному ощущению неловкости. Не то чтобы почувствовал себя не в своей тарелке, а просто не очень уверенно, чего давненько с ним не случалось.
Его угнетало прилизанное, самодовольное, лениво жующее рыльце сидящего рядом плутократа. Не терпелось поскорее узнать суть загадочной сделки и бежать в обещанный комфорт лучшего в городе пансиона, погрузиться в голубую прохладу ванны, послать всех к черту.
— Не мешает жить? — вкрадчиво спросил Вуд. — Весьма рискованная картинка. Я бы не слишком выставлял ее напоказ. В этой стране, по крайней мере.
— Что? А… — Ник опустил глаза на свою правую руку с давней татуировкой. Две пальмы, верблюд между ними и подпись: "Souvenir d'Afrigve"[2].
— А утверждал, будто чураешься мокрых дел, — рассмеялся Вуд.
— То была военная служба.
— Неужели?
— Почти служба. Слишком давно.
— Похоже, тебе неприятно вспоминать эту службу.
— Вы угадали, — сказал Матье.
— В таком случае непонятно, зачем ты сохранил на руке эту замечательную картинку. При сегодняшней химии от нее избавиться совсем несложно. Могу помочь.
— Благодарю, не стоит беспокоиться, проживу и с ней.
— Мне приходилось встречать ребят с такими картинками. Отчаянные ребята. Надеюсь, ты из таких. — Вуд торжественно откупорил бутылку. — Какой легион? Мне как-то рассказывали о бравом капрале второго белого батальона в Эль-Маццоне…
Ник Матье оборвал его, с силой шлепнув ладонью по столу.
4
На оживленной, залитой отсветами вечерних реклам площади тучная африканка с неимоверно затейливой, многоэтажной прической и в не менее затейливо разукрашенном платье, плотно облегавшем ее фигуру, усердно запирала газетный киоск на два вызывающе новеньких висячих замка с таким благоговейным видом, будто это была не заурядная лавчонка, а златохранилище века. Покончив с замками, она подергала их, убеждаясь в надежности, по-хозяйски еще и еще раз осмотрела киоск, снова подергала замки и лишь после этого решилась уйти.
Поравнявшись со скамьей, где сидела миловидная девушка с репортерской сумкой на "молнии", демонстративно отвернулась, поскольку приметила еще раньше, что девушка давно здесь сидит, с явным ожиданием поглядывая на нее.
— Добрый вечер, мемсаб, — вежливо произнесла юная незнакомка, поднимаясь и направляясь к ней.
— Ах, оставьте, — ворчливо отозвалась толстуха, не оборачиваясь. — Я тороплюсь. Догадываюсь, кто вы и что вам от меня нужно. Язык опух от разговоров, не стало покоя на работе. Я не даю интервью, не желаю. Все.
— Прошу прощения, но я как раз по поводу вашей работы. Всего несколько вопросов. Пожалуйста. Я вас не задержу. Это очень важно.
— Ах, по поводу работы, — женщина остановилась, повернулась с неуклюжим поклоном, — сожалею, но вы опоздали, киоск закрыт.
— Да нет же, мне нужны именно вы. Как бы вам объяснить…
— Говорите прямо, что вам от меня нужно?
— Прежде всего хотела бы спросить, когда поступают утренние газеты.
Скорчив недовольную мину, толстуха оглядела несколько смущенную своей настойчивостью девчонку с ног до головы, сказала:
— Так вы сыщик, а не репортер? То-то я смотрю, вы околачиваетесь на площади возле моего предприятия. Ваш блокнот собьет с толку кого угодно, только не меня.
— Да нет… видите ли… откровенно говоря, я действительно репортер, — сказала девушка. — Стажер. Меня зовут Джой Маллигэн, отдел хроники и объявлений "Абреже".
— Ах, оставьте, я же сказала, меня не проведешь. Держу пари, вы тоже насчет убийства неподалеку от моего киоска, верно? Ужасно. Автомобильное происшествие такая редкость, не правда ли?
— Да, но я хотела бы…
— По-моему, у вас никакой системы.
— Простите?
— В полиции нет согласованности, я говорю. Люди от вас приходят разные, а спрашивают одно и то же, просто на части разорвали. Одно и то же, одно и то же, без конца. — Толстуха тараторила взахлеб. — Нет, у вас определенно никакой системы, поэтому, поверьте, столько нераскрытых преступлений. Уж я-то знаю, все газеты проходят через мое предприятие.
— Я не из полиции, меня заинтересовало, когда и как развозят утренние пакеты.
— Я понимаю, — закивала толстуха, — зачем вам бегать по типографиям, когда можно спросить у владелицы предприятия по продаже газет. Зачем бегать по типографиям?
— Вот я, собственно, и хотела бы…
— Ваши люди подходили ко мне десять раз, не меньше, — говорила владелица киоска, не давая собеседнице закончить фразу, — а что я могу сообщить, если в такое раннее время еще сплю? К тому же в другом конце города. Я живу у вокзала. Нет, новая полиция еще не научилась работать, уверяю вас. У вас нет четкой системы, действуете вразброд. Особенно такие молоденькие.
— Я не из полиции, — напомнила девушка, ощутив легкое головокружение.
— Ах да, вы же белая. Я понимаю, отчего вы так представились. Ваша настоящая служба…
— Повторяю, мемсаб, перед вами Джой Маллигэн из "Абреже".
— Дивное имя! — с поистине детской непосредственностью воскликнула весьма почтенная женщина. — У некоторых иностранцев на редкость благозвучные имена! Мой муж знаком с бразильцем… о! Вы из Бразилии? Нет, вы, вероятно, русская! Конечно, ведь тот несчастный был большим другом русских. Как я сразу не сообразила! Теперь ясно, вы врач из нового госпиталя. Газеты много писали о русской женщине-враче. А я-то, глупая, решила, что вы тоже из полиции.