Сопротивляться уже бесполезно. И я проваливаюсь.
Глава 2
Не знаю, как это произошло впервые. Скорее всего, был слишком мал, чтобы запомнить. Но вот последний раз забыть не удастся, наверное, до самой старости.
Я всегда считался проблемным ребенком. Не то, чтобы хулиганил больше остальных, или с учебой были проблемы. Но, начиная с детского сада, за мной закрепилась репутация странного. Да что там – слегка шизанутого. Со всеми вытекающими последствиями.
Сверстники в школе меня особо не травили. Но это, наверное, просто потому, что не оказалось в классе заводил. В таких делах ведь всегда все начинается с одного-двух человек, которые раскачивают остальную толпу. Но и друзей у меня не было. Мало кто даже разговаривал со мной на переменах. И все из-за этих гребаных приступов.
Я не понимал толком, что их вызывает. Стресс, обстановка, скачки давления или гормонов. Но контролировать их у меня не получалось. Как только я начинал проваливаться – наступала паническая атака. Я цепенел. Плакал. Кричал. Часто пытался бежать куда-то. Потому что заметил – когда двигаешься, есть шанс вырваться. Все равно, что нестись по тонкому льду или по прогибающейся под тобой крыше в надежде, что выскочишь на прочный участок. Иногда и вовсе не помнил, что произошло. Говорили, что катался по полу, дергаясь в конвульсиях.
Я жутко всего этого стеснялся. Когда мать водила по врачам – отмалчивался. Внятного диагноза мне так и не поставили. Говорили то об эпилепсии, то о пограничном расстройстве личности. Порой звучали предположения и пострашнее, но тогда мама хватала меня в охапку и тащила прочь. Видимо, не хотела, чтобы я попал из обычной школы в какой-нибудь спецкласс.
И я начал скрывать приступы. Учиться бороться с ними. Хотя тут была палка о двух концах, потому что сами по себе приступы и были некоей защитной реакцией. Если не дергаться – как пить дать, провалишься и окажешься ТАМ.
ТАМ было так страшно и непонятно, что я так и не придумал этому месту названия. На первый взгляд казалось, что ты просто оказываешься в той же самой комнате, только люди вокруг превращаются в серые бесплотные тени. Исчезают все звуки и запахи – будто голову твою оборачивают толстым слоем войлока. Цвета тоже меркнут, уступая место пыльно-серому.
Ты можешь кричать во всю глотку – здесь тебя никто не услышит. Ты можешь биться в стены, но лишь пробьешь их насквозь, вывалившись на другую сторону. Ты можешь пытаться схватить силуэты проходящих мимо людей, сотканные из серого дыма, но они ускользнут сквозь пальцы. Можешь спрыгнуть с крыши, но когда приземлишься – даже не почувствуешь удара по ступням. Здесь вообще почти ничего не чувствуешь, кроме горьковатого привкуса во рту.
Но страшно не это. Страшно, что ты не знаешь, как вернуться.
Хуже всего, если ты прозевал тот момент, когда провалился, и некоторое время еще двигался куда-то. Чем дальше от исходной точки – тем больше все вокруг искажается. Уже через полсотни шагов ты с трудом узнаешь обстановку. А потом и вовсе тебя обступает что-то чужое и чуждое. Жуткие деревья, шевелящие ветвями-щупальцами. Странные скособоченные постройки. Барханы серого песка, больше похожего на пепел. А где-то там, далеко, на пределе видимости, ворочаются огромные глыбы – не то волны, не то спины неведомых чудовищ, тонущие в багровом мареве.
Самые страшные видения этого серого мира – это тень гигантского паукообразного существа, маячащего за пеленой тумана. Этот образ преследует меня до сих пор, частенько являясь во снах. Я уже не помню, из-за него ли у меня развилась арахнофобия, или наоборот, он – лишь следствие. Вопрос того же толка, что и про курицу или яйцо.
Время здесь тоже текло странно – иногда, проплутав в этом бесцветном мире до полной потери сил и заснув, я просыпался от того, что меня тормошил за плечо кто-то из одноклассников, найдя меня в каком-нибудь закоулке, где я валялся, свернувшись в клубок. При этом оказывалось, что прошло совсем немного времени – буквально несколько минут. А случалось, что я, наоборот, пропадал на несколько дней. Так что к регулярным походам по врачам добавились и приводы в полицию. Где я тоже старался отмалчиваться. Как объяснить, что я совсем не собирался убегать из дома? Рассказать о сером мире, чтобы взрослые окончательно убедились, что я псих?
Больше всего меня мучило то, что я никак не мог объяснить или анализировать все эти случаи. Ведь я с детства был очень рациональным. Фантастику на дух не переносил. Даже истории про супергероев с их необычными способностями терпеть не мог.
А может, именно поэтому и не мог. Я и сам был с необычными способностями. Только вот на деле это оказалось ни хрена не круто и не весело.
Я не мог никому открыться. Не мог даже сам для себя толком решить, являются все эти скитания по бесцветному миру реальными, или это просто мои галлюцинации во время приступов. Ведь оттуда ничего нельзя было вынести, нельзя было оставить никаких знаков.
Закончились приступы постепенно. Врачи говорили, что это было как-то связано с половым созреванием. Может быть. Годам к 14–15 я почти поправился. И потерял бдительность настолько, что провалился на целую неделю. А может, и больше – чувство времени ТАМ подводило. Вся техника отказывала, телефон попросту не включался. Еще в детстве я обнаружил, что работали там только обычные механические часы. Но и те странно – в какие-то разы секундная стрелка почти не двигалась, в другие – наоборот, бешено нарезала круги, будто в ускоренной съемке.
Я скитался по пустынному причудливому миру, постепенно сходя с ума от голода, жажды и жутких картин, разворачивающихся передо мной. Часть из этих видений потом долго преследовала меня во снах. Все та же гигантская паучиха, подбирающаяся ко мне из тумана. Страшные серые башни – высоченные, тонкие, похожие на обломанные сухие стебли или полуразрушенные термитники. Массивные бесформенные существа, кажется, полностью сотканные из железных сегментированных щупальцев и десятков светящихся глаз. Гигантская перевернутая пирамида со срезанной верхушкой, стоящая посреди выжженной пустоши с растрескавшейся бурой землей.
Как выбрался – не помню. Очнулся в больнице и первое, что увидел – это опухшие и красные от слез глаза матери. Оказалось, что меня не было почти месяц. Успели объявить в розыск. Прочесывали весь город и окрестности. Лесопосадки, свалки, овраги, заброшенные здания. Потом я еще пару месяцев натыкался на объявления со своей фотографией, расклеенные на столбах и на остановках общественного транспорта.
В тот день я пообещал матери, что это было в последний раз. И мне удавалось сдерживать слово больше десяти лет.
Каким образом? Стало понятно, что главное средство выживания для меня – это самоконтроль. Так что я учился управлять своим телом, своими эмоциями, своими поступками. Контролировать себя всеми возможными способами. Аутотренинг, медитация, у-шу и другие восточные единоборства, жесточайшая самодисциплина.
Со временем все это стало неотъемлемой частью моей жизни, очень повлияло на всю дальнейшую судьбу. Но самое главное – это помогло в борьбе с моим проклятьем. Последний раз я нырял в серый мир в пятнадцать. Недавно мне исполнилось двадцать девять. Почти четырнадцать лет без рецидивов. И именно поэтому меня так ужаснуло возвращение приступов. Я так давно не сталкивался с ними, что уже и забыл, каково это.
Впрочем, сегодня все вообще было иначе. Сегодня провал спас мне жизнь.
Чудовища, превратившиеся в серые полупрозрачные силуэты, схлестнулись в нескольких шагах от меня. Двигались они так быстро, что их выпады сложно было толком разглядеть, плюс мешали размытые следы в воздухе, которые часто оставались в этом мире от движущихся объектов.
Зрелище было завораживающее. Единоборствами я увлекался еще со старших классов школы, поэтому кое-что понимал в схватках, в том числе с холодным оружием. И то, что демонстрировали эти двое – это что-то на пределе человеческих возможностей. Или даже за пределами. Такая скорость движений, такая молниеносная реакция, такая сила ударов…
Огненный клинок золотого чужака был заметен даже здесь, в сером мире. Он светился ярким голубым светом, сейчас еще больше напоминая пламя газовой горелки. А еще…
Я раньше очень редко видел такое, оказываясь здесь. Но когда видел, это обычно означало что-то жуткое и непонятное. В детстве я от таких мест бежал, будто увидев паука размером с теленка.
Яркие пятна. Они в этом мире встречались крайне редко, а потому сразу цепляли взгляд, притягивали. И одновременно пугали. Но сейчас их было очень много. Я никогда не видел столько света в сером мире.
Бушующая за окнами буря была похожа на бесконечный фейерверк – в воздухе роились целые тучи ярко-красных огней, похожих на раскаленные угли. Один из чужаков – тот, что с шипами на доспехах – тоже изнутри светился красным. В золотом это свечение тоже присутствовало, но гораздо меньше. Но зато в обоих внутри блестели, как капельки ртути, какие-то вкрапления – шарики, нити, бесформенные кляксы. Эта тягучая субстанция постоянно двигалась, образования перетекали одно в другое. Не то металл, не то жидкость, не то что-то живое.
Схватка затянулась, но кажется, черный начал побеждать. Я увидел, как он всадил в золотого здоровенный кривой клинок, прикрепленный к предплечью. Как в полную силу пнул его в живот так, что тот отлетел к стене, едва не вылетев наружу через разбитое окно.
Но сдаваться золотой явно не собирался. Броня его трансформировалась, вырастив на левом предплечье небольшой продолговатый щит, которым он начал вполне успешно отражать атаки черного.
От их ударов, кажется, дрожал пол под ногами. Вот черный рвется вперед, пытается достать соперника хуком справа. Тот уходит от удара, и закованный в броню кулак бьет в стену рядом с оконным проемом. В воздух взметаются обломки кирпича и штукатурки – будто не кулаком ухнули, а чугунной бабой, которой здания рушат.
Я потихоньку пячусь назад. Дерущиеся сейчас не могут причинить мне вреда, они лишь бесплотные тени. Но я понятия не имею, сколько продли