Эпоха дворцовых переворотов
Термин «эпоха дворцовых переворотов» был введен в обиход В. Ключевским. Период этот, когда на троне России сменяли друг друга разные по весу и значимости, да и по степени правомерности занимать это место персоны, начинается со смертью Петра Великого, а заканчивается 1762 г. В конце XIX в. тайна восшествия на престол империи Александра I Павловича еще не была открыта широкой публике. Мы также будем придерживаться традиционной хронологии, в отдельные главы выделив события Петровской эпохи и перевороты Екатерининского века.
Смена правителей на троне — одна из примет XVIII в., интереснейшей эпохи, когда складывалось наше государство, обрастая в придачу к сугубо национальным и европейскими чертами. Процесс этот начался даже не Петром I, но после его царствования проявился во всей своей красе даже в мелочах и частностях; Россией вроде бы продолжала править династия Романовых, однако она стремительно онемечивалась, и на фоне природных немок — Екатерин и Петра III исконно русская Анна Ивановна кажется совершенной иноземкой.
XVIII в. знал перевороты мирные, сродни смещению с должности, и кровавые. Уходят в небытие со смертью главы государства его ставленники, иногда вновь возвращаясь в старом амплуа сановников и придворных советчиков; у власти сменяют друг друга бесчисленные фавориты-временщики. С определенного момента заговорщики, замыслившие государственный переворот, уже не обходятся просто немилостью и ссылкой политических противников: мишенью их деятельности становятся царствующие особы, отношение к которым все более и более ожесточается, пока не находит кульминации в декабристском восстании: убийство всех без исключения особ царской крови было в тайных планах декабристов-фанатиков. Не все заговорщики претендовали на верховную власть; большинство вели к вершине лестницы собственных претендентов с тем, чтобы при их воцарении получить значительные выгоды.
Одна из важнейших характеристик политических заговоров XVIII столетия — их явность. Возможно, в этом сказался характер просвещенного века: многие перевороты «раскрывались» из-за границы, откуда ситуация в России была видна как на ладони. В мемуарах знаменитых иностранцев часто говорится о слухах, бродивших по стране и Европе в преддверии того или иного свержения, о напряженной ситуации. Многое из этих воспоминаний продиктовано задним числом, но, если быть честными, заговорщики того времени не умели хранить тайну. Со временем растет число участников переворотов (Миних, арестовавший Бирона, герцога Курляндского, был совершенно один, и его деяние стало неожиданностью для общественного мнения), ширится круг лиц, вовлеченных в тайну, а значит, появляются люди, которые полагают, что выгоднее послужить старой власти, нежели устанавливать новую. О большинстве заговоров эпохи «цели» заранее знали или по меньшей мере догадывались: Анну Леопольдовну предупреждали о готовящемся перевороте в пользу принцессы Елизаветы; замысел Орловых был пересказан в подробностях Петру III; недоверчивый император Павел был в курсе о подготовке покушения, только не знал, с какой стороны ждать опасности…
Атмосфере государственных переворотов и политических заговоров содействовала сама ситуация с домом Романовых, еще и подстрекаемая весьма своеобразным указом Петра I о престолонаследии. Романовых было множество, ветви генеалогического древа этого рода расходились широко, запутывая родственные связи; аресты и странные смерти отдельных представителей династии предоставляли богатый материал для всех, кто желал верить в возвращение с того света законных наследников престола.
Надо сказать, наконец, что государственный переворот идет рука об руку с абсолютизмом или отечественной его версией, самодержавием. В стране, где государство представлено одним человеком, легко рождаются революционные идеи: стоит заменить одну фигуру другой, как поменяется коренным образом и общественно-политическая ситуация. Одного человека, воплощающего в себе власть, убрать проще, чем группу лиц. Только на историю чаще всего это влияет лишь в малой степени; для коренного изменения ситуации в отдельно взятой стране, не говоря уж о мире, требуется гораздо больше, чем прекраснодушное желание одного человека или нескольких. Условия настоящих изменений складываются потихоньку, чтобы в конце концов произошел скачок на качественно новый уровень развития. Увы, XVIII век в России таких скачков не знал…
Итак, эпоха дворцовых переворотов. Мы рассмотрим вкратце обстоятельства воцарения Екатерины I, Петра II, Анны Иоанновны, Ивана VI и, наконец, Елизаветы Петровны.
Екатерина I Алексеевна(1725–1727)
28 января 1725 г. умер Петр Великий; трон пустовал: наследника Петр Алексеевич, невзирая на свой собственный указ: «Заблагорассудили мы сей устав учинить, дабы сие было всегда в воле правительствующего государя: кому оный хочет — тому и определит наследство»[55], так и не назвал, а претендентов, как всегда водилось в Российском государстве, на теплое место было несколько:
1) внуки Петра от его сына Алексея, который выбыл из гонки за властью по причине смерти еще в 1718 г., — Петр и Наталья. Наталья была девочкой, а к своему тезке, старшему сыну предавшего его первенца, император относился не слишком хорошо;
2) три дочери Ивана, старшего брата Петра Алексеевича: Екатерина, вернувшаяся из опостылевшего Мекленбурга на родину с маленькой дочерью; Анна, вдова герцога Курляндского, и Прасковья;
3) были еще дочери Петра и Екатерины: Анна, замужем за герцогом Голштинским (своими руками тянуть в цари голштинца никто, естественно, не подумал) и 15-летняя Елизавета. Проблема была даже не в поле претенденток (Елизавету в стране и в армии любили); обе девочки родились еще вне брака, поэтому законными претендентками на престол не считались.
Как видим, с мужским потомством в роду Романовых было проблематично. Очевидно, Петр не видел подходящих кандидатов и среди «птенцов своего гнезда», когда выдумывал наказ о престолонаследии. Сановные люди искали указания: кому же отдать корону? Кого Петр I желал бы видеть своим преемником?
Как ни странно, если рассматривать вопрос под таким углом, то кандидатура вырисовывалась единственная — Екатерина, вторая супруга великого российского императора. Что ни говори, но именно она после смерти мужа оставалась законной императрицей России, с мая 1724 г., когда была коронована по приказанию Петра. Говорили, что будто бы император желал ее видеть своей наследницей, но, узнав о ее супружеских изменах, так и не отписал ей царство. Но представить себе женщину как единовластную правительницу России в XVIII в. было практически невозможно; народ со скрипом согласился на регентство Софьи Алексеевны, дожидаясь, пока царь Петр войдет в ум и возраст (на Ивана таких надежд не возлагалось), Романовой по происхождению и женщины великих государственных талантов, как ее характеризовали потом историки. А уж что говорить о бывшей прачке и кухарке, жене драгуна-шведа, побывавшей в постелях едва ли не всех высокопоставленных чиновников и военачальников России?
Возможно, россиянам она не нравилась, но дело в том, что светлейший князь Александр Данилович Меншиков видел в ней прекрасную марионетку, посадив которую на трон, можно было прибрать к рукам всю Россию; ведь Петра, всю жизнь сдерживавшего непомерные аппетиты Меншикова, уже не было. Впервые силою, устроившей переворот, выступала гвардия, которую фаворит Петра подкармливал из своих рук. Первый переворот из череды многих стал знаком эпохи: внезапно оказалось, что держаться за власть в стране некому. И ее брали в свои руки те, кто оказывался умнее и хитрее остальных.
Екатерина, до крещения — Марта Скавронская, по одной из версий была по происхождению лифляндской крестьянкой. Она не знала грамоты, но была красива и весьма любезна с мужчинами. Переменив к 25 годам множество мужчин, среди которых — граф Б. Шереметьев и князь А. Меншиков, она попалась на глаза Петру I и вскоре стала ему необходимой. Однако веселый нрав не давал ей спокойно жить и пользоваться благами, предоставляемыми любимой жене императора российского и императрице: она влюбилась в камер-юнкера Монса. Петр казнил несчастного камер-юнкера, а завещание, как говорили, в котором Екатерину называл наследницей престола, уничтожил.
В ночь на 28 января, когда скончался Петр, среди военачальников, сенаторов и членов святейшего Синода, озабоченных кандидатурой наследника, назрел раскол: партия аристократическая, главой которой был князь Д. Голицын, выступала за Петра Алексеевича, нелюбимого внука императора; партия «новых русских людей» (С. Вознесенский), состоявшая из худородных, а то и вовсе безродных сподвижников Петра Великого, выдвигала имя императрицы Екатерины Алексеевны. Денег у вторых было больше чем достаточно (да и Екатерина, не желавшая в безучастности смотреть, как решается ее судьба, добавила из собственных средств), чтобы завоевать расположение петербургских гвардейцев. Споры между партиями прекратил барабанный бой: гвардейские части окружили дворец и явно выразили желание видеть на троне супругу любимого императора Петра: «Что это значит? — вскричал князь Репнин [сторонник Д. Голицына]. — Кто осмелился давать подобные приказания помимо меня? <…> Это приказано мною, безо всякого, впрочем, притязания на ваши права, — гордо отвечал генерал Бутурлин [командир одного из гвардейских полков; командиром другого был сам Меншиков]. Я имел на то повеление императрицы, моей всемилостивейшей государыни, которой всякий верноподданный обязан повиноваться…»[56]
По воспоминаниям Б.-К. Миниха, князя Меншикова настолько не любили, что даже не пустили в совет, где решалась судьба российского трона. Тогда князь призвал к себе командира преображенцев гвардии подполковника И. И. Бутурлина и потребовал у него роту солдат. Предоставим далее слово самому Миниху, свидетельствам коего вполне можно доверять: «Когда это было исполнено, князь Меншиков пошел с ротою прямо к императорскому дворцу, взломал дверь комнаты, где находились сенаторы и генералы, и объявил императрицею и законною русскою государыней Екатерину, коронованную императором в Москве в мае месяце предшествовавшего года… никто не решился воспротивиться объявлению Екатерины императрицей…»[57]
Однако, получив императрицу, Россия не получила правительницу: Екатерина править не умела и не желала. Она развлекалась, получив в свое распоряжение массу средств, возможностей и свободного времени; последнее ей с радостью предоставляли ближайшие советники — Верховный тайный совет, практически взявший власть в стране в свои руки. Главой совета стал Александр Данилович Меншиков.
Но вот уже и ему настал черед отдавать власть: через два года царствования Екатерина I скончалась. Она даже не подумала сама, что должна назвать наследника престола: Меншиков настоял, чтобы она подписала завещание, делавшее таковым внука Петра, Петра Алексеевича. Александр Данилович давненько обдумывал планы женить великого князя Петра на собственной дочери Марии и таким образом влиться в семейство Романовых (Екатерина прожекты эти одобряла, не желая делать всесильного Меншикова из советника беспощадным врагом). Исполнению матримониальных планов светлейшего князя помешала смерть Екатерины 6 мая 1727 г.
Петр II Алексеевич(1727–1730)
Да, Александра Даниловича Меншикова не любили; слишком зарвался он, слишком высоко поднялся да поплевывал сверху на представителей знатных семейств России. Ему повезло, что Петр Великий вовремя скончался, не то не миновать бы светлейшему князю опалы; и с Екатериной, которая была ему благодарна за еще два года развеселой жизни, вышла у него размолвка по поводу герцогства Курляндского. Были и другие претенденты на его «скальп». Словом, умел он наживать себе влиятельных врагов, и по смерти Екатерины ему грозили не то что немилость и ссылка, а едва ли не казнь с конфискацией… Идея решить дело браком между явным наследником престола великим князем Петром Алексеевичем и Марией Меншиковой помогла бы решить князю все проблемы. Он знал, что за Петра, еще когда он с таким жаром возводил на престол Екатерину I, выступали многие, как писал И. Лефорт, друг Петра, «…сердца на стороне сына царевича…»[58], и царствование его решено.
7 мая 1727 г. Петр Алексеевич был всеми признан новым императором. Теперь необходимо было обделать дельце со всей возможной быстротой, но Меншиков, который получил от будущего зятя звание генералиссимуса, был осыпан прочими милостями и уже подумывал о браке между своим сыном и Натальей Алексеевной, родной сестрой императора, вдруг сильно заболевает. Его состояние внушает медикам тревогу: «…он уже соборован и без чуда нельзя больше надеяться на исцеление его»[59].
И вся его стройная схема фактического воцарения рушится в считанные недели: Петр II был влюблен в свою тетку Елизавету, а на Марию Александровну и смотреть не желал, да и опека «счастья баловня безродного» ему досаждала. Как же, император всея Руси, а подчиняется распоряжениям князя Меншикова!.. В записках К. Г. Манштейна[60] рассказывается случай, восстановивший Петра II против будущего тестя: однажды юный император решил побаловать сестрицу Наталью деньгами и послал к ней 9 тыс. червонцев, подаренных ему цехом петербургских каменщиков. Посланца Петрова встретил Меншиков и лишил великую княжну подарка со словами: «Государь по молодости лет не знает, на что следует употреблять деньги, отнесите их ко мне…» Алчность князя Меншикова была давно всем известна. На следующий день Петр узнал об этом и весьма гневался и кричал на Меншикова, но затем они примирились, хотя и ненадолго…
Недовольством юного императора (ему было тогда лишь 12 лет) и отсутствием великого махинатора воспользовались представители древних боярских семейств — Голицыны и Долгорукие: они потакали шалостям и интересам государя, князь Иван Долгорукий все дни проводил с ним на охоте да на пирах. Едва оправившегося от болезни Меншикова он не желал видеть. И. Лефорт писал к Августу II: «Меншиков дошел до крайних пределов… Он так поставил себя, что царь не может ни видеть, ни слышать его…»[61]
Дело кончилось еще одним переворотом: князь Александр Данилович, возвысившийся вместе с Петром I, был в сентябре 1727 г. сослан в Раненбург. Ингерманландский полк, коего командиром Меншиков числился, был им самим распущен и не смог оказать ему никакой поддержки при аресте; не помогли его просьбы о пересмотре дела, обращенные к императору Петру II, к его сестре, великой княжне Наталье Алексеевне, и тетке, Елизавете Петровне. После повторного следствия его лишили всех титулов и званий, конфисковали имущество и вновь сослали вместе со всем семейством в Березов, что под Тобольском, «самом отдаленном местечке Сибири» (К. Г. Манштейн); на содержание экс-светлейшего князя было положено выделять по шесть рублей в день…
В ноябре месяце 1729 г. «полудержавный властелин» России скончался, оставив сына и одну из дочерей сиротами (старшая дочь Мария умерла уже в Березове, а супруга Меншикова — по пути в ссылку).
Анна I Иоанновна(1730–1740)
19 января 1730 г., когда скончался 14-летний Петр II, в России вдруг и впервые был установлен новый политический строй: ограниченная монархия. Анна Ивановна была самой подходящей кандидатурой на трон, как решили члены Высшего тайного совета: средняя дочь царя Ивана Алексеевича, соправителя Петра I, вдовая, т. е. муж не будет претендовать на власть в огромной стране; глуповата и не избалована радостями жизни (в своей Митаве, столице герцогства Курляндии, Анна, выданная туда замуж дядюшкой по политическим соображениям, жила едва не впроголодь). О принцессе Елизавете, дочери Петра I и Екатерины, вновь вспомнили, чтобы тут же позабыть, хотя именно к ней должен был перейти трон в случае смерти Петра II, согласно завещанию, подписанному Екатериной I перед смертью (впрочем, поговаривали, будто оно было подложным).
Глава дворянской партии князь Дмитрий Михайлович Голицын имел большое влияние на всех членов Верховного тайного совета. Он-то и предложил пригласить поцарствовать Анну Ивановну, герцогиню Курляндскую, но при том себе «воли прибавить». По настоянию его были составлены знаменитые «Кондиции», условия, на которых Анне, племяннице Петра I, позволялось царствовать. «Кондиции» 1730 г. — первый образчик российской конституции. Восемь правил существенно ограничивали власть номинальной императрицы, лишая ее законных прав государевых — вести войну и заключать мир, вводить новые налоги, жаловать деньгами и имениями, тратить государственные деньги и т. д. Верховный тайный совет «в восьми персонах» Анне надлежало сохранять и всю власть ему препоручить. «А буде чего по сему обещанию не исполню и не додержу, — заканчивался сей знаменательный документ, — то лишена буду короны российской»[62].
Анна Ивановна, которой на блюдечке поднесли царскую корону, о которой она и мечтать не смела, естественно, 25 января 1730 г. со всем согласилась и все подписала, не желая прозябать до старости в Митаве (а она и тогда уже была дама за 30), когда князь В. Л. Долгорукий, князь М. М. Голицын-младший и генерал Леонтьев прибыли в Митаву.
Тут бы и начался для России век конституции, но против самовольного свержения самодержавия членами Верховного совета выступили дворяне. Им проще было примириться с одним государем, пусть даже казнившим их, но ведь изредка и миловавшим, чем с восьмерыми, в которых видели они желающих погреться на российских деньгах. Против «Кондиций» выступили Феофан Прокопович и Антиох Кантемир, Алексей Черкасский и Василий Татищев. Надо сказать, что делегаты от Прокоповича и Ягужинского явились в Курляндию первыми и отговаривали герцогиню принимать какие-либо условия от «верховников».
В Москву Анна прибыла 15 февраля (она не собиралась присутствовать на похоронах Петра II и жила почти неделю до этого в Подмосковье); 20–21 февраля она принимала присягу от своих подданных. Партия желающих восстановить самодержавие на Руси все росла: в Анне Иванове все видели фигуру, которой можно крутить по собственному желанию, и ждали от нее разных милостей и привилегий, тогда как от Верховного совета ничего заполучить не смогли бы. Наконец, настало 25 февраля, знаменательный день в жизни Анны и всего государства. В этот день она порвала бумагу с текстом «Кондиций» и была объявлена самодержавной императрицей российской. Поддержкой ей служили гвардия и партия сторонников самодержавия, которые, находясь в зале приемов, кричали: «Мы верные подданные вашего величества, верно служили вашим предшественникам и пожертвуем нашу жизнь на службу вашему величеству, но не можем терпеть тирании над вами…»[63] Верховный тайный совет был ею распущен уже в начале марта месяца; вновь стал работать Сенат, как и при Петре I.
Анна Иоанновна наслаждалась своим положением, в то время как за нее работали советники, как русские, так и иноземные: А. И. Остерман верховодил делами внутренними и внешними; Ф. Прокопович — церковными; талантливый полководец Б.-К. Миних встал во главе армии. С 1731 г., когда императрица Анна переехала в Петербург из Москвы, вокруг нее все большую силу стали набирать иноземцы, среди которых первое место занимал ее фаворит Э.-И. Бирон. Главнейшими государственными делами ведал учрежденный кабинет министров (даже право подписывать важные бумаги императрица передала доверенным лицам); росло число чиновников и разного рода госучреждений. Развивалась промышленность, правда, в ущерб сельскому хозяйству; постепенно заселялся юг и юго-восток России, улучшались дороги и почта… Словом, все шло, как обычно, что-то лучше, что-то хуже.
Засилье немцев в правлении российскими делами вызывало протест и у дворян, и у простого народа. Артемий Волынский, введенный Бироном в кабинет министров, быстро забыл своего благодетеля и даже стал интриговать против него и прочих немцев, окружавших Анну, желая самому стать первым в государстве лицом после императрицы. Его послание к Анне Иоанновне разоблачало деяния немцев-обманщиков у трона российского, но разгневало и саму Анну, и всесильного к тому моменту Бирона. На следствии, возбужденном против А. Волынского, было выяснено: в кружке близких друзей (П. М. Еропкин, И. Эйхлер, П. И. Мусин-Пушкин и др.) он предавался государственной измене, разрабатывая проект «о поправлении внутренних государственных дел» и задумывая государственный переворот (последнее обвинение опиралось на генеалогическое древо Волынского, роднившее его с Романовыми). В 1740 г. Волынский был казнен, а за два года до этого на власть покушался самозванец Иван Миницкий, выступавший под именем Петрова сына, Алексея Петровича. После расследования и ареста всех причастных к делу о самозванстве Миницкий был посажен на кол…
Вопрос о престолонаследии для Анны Иоанновны был весьма важным: ей не хотелось, чтобы после ее смерти царскую линию продолжала ветвь Петра I (а все к этому шло, поскольку народ, армия, дворяне и духовенство с любовью взирали на цветущую красавицу Елизавету Петровну). Используя против Елизаветы указ Петра Великого, Анна еще при жизни назначила себе наследника: своего внучатого племянника Ивана, сына Анны Леопольдовны и принца Антона-Ульриха Брауншвейг-Бреверн-Люнебургского (напомним, что Анна Леопольдовна была дочерью старшей сестры Анны, Екатерины Мекленбургской). За смертью Ивана Антоновича, «любезнейшего внука», престол должен был перейти к потомству Антона-Ульриха и Анны Леопольдовны. Регентом при нем был объявлен Бирон, за которого не только сама Анна радела, но и выступили Остерман, Миних, князь Черкасский, Бестужев и пр. Племянница Анны Иоанновны, принцесса Елизавета-Екатерина-Кристина, крещенная в России Анной, была в сложных отношениях с теткой и даже места в регентском совете не получила; другая причина такой немилости объясняется Бироном: «Принцесса, правда, не глупа, но у нее жив отец, тиран своих подданных; он тотчас явится сюда, начнет поступать в России, как в своем Мекленбурге, вовлечет наше государство в пагубные войны и приведет его к крайним бедствиям…[64]»Ему вторили Миних и Черкасский: память о том, какой скандал Карл-Леопольд Мекленбургский устроил во время свадьбы дочери и принца Антона-Ульриха Брауншвейгского, которого считал своим заклятым врагом, была еще свежа.
Через два месяца после рождения наследника Анна Иоанновна, последняя русская на российском престоле, скончалась «на горшке» (Е. В. Анисимов) от сильного приступа мочекаменной болезни…
Иван VI Антонович (1740–1741)и его регенты
Этому бедняге поцарствовать не удалось, хотя он и числился в качестве российского императора целый год. Возвели Ивана Антоновича на престол огромной страны, когда ему едва исполнилось два месяца от роду. Эрнст-Иоганн Бирон, герцог Курляндский, назначенный при младенце-императоре регентом, любимец покойной императрицы Анны, был человеком далеко не глупым, хотя таковым его рисует российская историография: рода бедного, но знатного, с некоторым образованием. Среди его добрых дел — присоединение Курляндского герцогства к России, снижение подушной подати и разрешение караульным стоять в зимние морозы на часах не в одних мундирах(!), как прежде было заведено, а в теплых шубах (последнее он провел в качестве регента при Иване VI).
Кстати, интересно, что при объявлении императором и во всех официальных документах Иван Антонович имел номер третий, считая от первого русского царя Ивана Грозного; позднее его «титулярный» номер увеличился, поскольку царями стали считать еще и великих князей московских. Но отношение к регенту сложилось в России преотвратительное: его боялись и ненавидели, как прежде Меншикова, даже больше. Ведь тот, при всех своих недостатках, был свой, русский, да еще и Петров любимец.
На предстоящие 17 лет, вплоть до совершеннолетия Ивана Антоновича, Бирон облекался согласно завещанию Анны Иоанновны всей полнотой власти, по сути стал самодержцем: он имел «полную мочь и власть управлять… все государственные дела, как внутренние, так и иностранные» и «о всех прочих государственных делах и управлениях такие учреждения учинить, как он по его рассмотрению запотребно в пользу Российской империи изобретет»[65]. Ничто не предвещало провала: повсюду у регента были свои, преданные, как казалось ему, люди. Но вскоре появились сообщения, что среди гвардейцев ведутся разговоры, чтобы Бирона свергнуть, а на его место посадить Анну Леопольдовну или принца Антона-Ульриха, родителей императора. Опасаясь гвардии, Бирон задумывал распустить ее и набрать новых рекрутов, не из дворянства, как прежде было заведено, а из простых. Но он опоздал со своими предосторожностями: 9 ноября 1740 г. свершился переворот, свергший Бирона, волею императрицы Анны самодержца, с власти. Предводителем и организатором заговора был один человек — фельдмаршал Б. К. Миних. Несколько часов потребовалось Миниху, чтобы заручиться поддержкой Анны Леопольдовны, «подвергаемой вместе с принцем, своим супругом, постоянным оскорблениям со стороны Бирона»[66], организовать гвардейцев и арестовать Бирона. Среди причин столь неожиданного со стороны спокойного и уравновешенного фельдмаршала взрыва называют прежде всего амбициозность: он, соглашаясь на регентство Бирона, ожидал для себя полноты власти и звания генералиссимуса, но не получил ни того, ни другого. Интересно, что, даже выслужившись перед принцессой Анной Леопольдовной, желанного звания генералиссимуса, главнокомандующего всеми сухопутными и морскими войсками России Миних не получил…
Итак, 8 ноября 1740 г. фельдмаршал представлял принцессе Анне Леопольдовне кадетов основанного им Сухопутного кадетского корпуса; на его предложение избавить ее и ее супруга от засилья Бирона она ответила согласием. В его голове уже сложился план переворота, который, возможно, был бы не реализован, когда б супруга Эрнста Миниха, сына фельдмаршала, обедавшая в тот вечер у Бирона, передала свекру его слова: регент, чтобы заручиться еще большей поддержкой армии, обещал заплатить все долги Миниха. Но, как пишет в воспоминаниях Миних-младший, «поскольку же жена моя поздно домой приехала и сочла, что отец мой уже спит, то исполнение своего препоручения отложила до другого вечера»[67], и переворот свершился.
В ночь с 8 на 9 ноября в Зимнем дворце, где проживали Иван Антонович и его родители, дежурили преображенцы, подчиненные Миниху. После полуночи он отправился во дворец, раскрыв планы подполковнику Х. Г. Манштейну, своему адъютанту. Анна Леопольдовна, по воспоминаниям участников заговора, благословила их и Преображенских офицеров на свержение тирана. Сделано это было с подачи самого фельдмаршала, который был отважным, но не безрассудным: при таком положении вещей тяжесть заговора падала в случае неудачи на принцессу Анну, ставя, по сути, ее во главу переворота.
Собрав солдат и офицеров, Миних отправился в Летний дворец, к Бирону. Его адъютант Манштейн передал офицерам караула, что они задумали по велению принцессы Анны; затем по приказу Миниха он с 20 гвардейцами отправился арестовывать герцога Курляндского. После некоторого времени поисков (Манштейн не знал, где расположена спальня Бирона, а спрашивать у слуг не решился) необходимая дверь была обнаружена. Герцог и герцогиня спали и даже не услышали, как открылась большая двустворчатая дверь в спальню. Лишь когда Манштейн отдернул занавесь балдахина, они оба громко закричали, внезапно проснувшись и испугавшись. Регент пытался спрятаться под кроватью, но не тут-то было: подполковник схватил его и крепко держал до прибытия гвардейцев. Они оглушили брыкавшегося регента прикладами, помогли Манштейну связать его, не забыв о кляпе, и завернули в шинель. Как куль, герцога Курляндского и экс-регента погрузили в ждавшую у дворца карету Миниха. До утра переждали в Зимнем, а затем перевезли арестанта в Шлиссельбургскую крепость. Бирон вспоминал: «Я был схвачен в постели в ночь с 8 на 9 ноября, поднят в одной рубашке гренадерами, вытащен ими к карете, приготовленной Минихом, и под конвоем Минихова адъютанта Манштейна отвезен в Зимний дворец. Тут меня ровно ни о чем не спрашивали»[68]. Здоровью и самой жизни Бирона не было причинено ни малейшего ущерба, хотя Миних распорядился убить его в случае сопротивления. В последующих дворцовых переворотах заговорщики, как мы увидим, не были столь мягкосердечны.
Анализируя события ноябрьского заговора против Бирона, и очевидцы с участниками, и историки увидели все просчеты Миниха: ему б не удалось ничего, если бы хоть один из караульных поднял тревогу, тем более что не доверявший Миниху Бирон приказал накануне усилить караулы и никого во дворец не пускать, даже сажать под арест или убить на месте в случае излишней настойчивости. Но все молчали, пропуская Манштейна; караульные отдавали честь, слуги кланялись… Очевидно, что Миних прекрасно учитывал создавшуюся ситуацию и сумел ею воспользоваться: Бирона не любили, а императрица Анна Иоанновна теперь не могла защитить своего фаворита; да и, попросту говоря, ему повезло. Как вспоминал Манштейн в своих записках, «гораздо легче было бы арестовать герцога среди белого дня, так как он часто посещал принцессу Анну в сопровождении одного только лица… Но фельдмаршал, любивший, чтобы все его предприятия совершались с некоторым блеском, избрал самые затруднительные средства»[69].
В ту ночь и позднее, кроме Бирона, были взяты под арест его братья, Карл и Густав. Последний, командовавший Измайловским гвардейским полком, где пользовался уважением подчиненных, едва не спасся — гвардейцы завязали было перестрелку, но сдался Манштейну. Супруга Бирона после его ареста бросилась куда-то в ночь, на улицу, но была схвачена одним из солдат Преображенского полка, который, не зная, что делать с ношей, так и бросил ее в снег. Офицер-гвардеец практически спас ее от замерзания, когда арестовал всю продрогшую. Был арестован граф Бестужев-Рюмин, поддерживавший Бирона, и сослан в Ивангород под арест. После долгого следствия Бирон был обвинен во многих грехах, среди которых — намерение совершить государственный переворот в пользу своего потомства, покровительство немцам и пр. Суд приговорил его к четвертованию, но Анна Леопольдовна, ставшая регентшей при собственном сыне, смягчила приговор: Бирон, лишенный чинов и имущества, со всей семьей был сослан в Пелым. Императрица Елизавета Петровна, едва взойдя на престол, перевела герцога Курляндского в более комфортабельные условия, в Ярославль, а Петр III в 1762 г. вернул опальному герцогу все, что у него было отнято, и вернул из ссылки. Скончался Бирон 82 лет от роду в Митаве (каждый из вновь восходивших на престол правителей считал своим долгом его облагодетельствовать: Екатерина II возвратила ему герцогство Курляндию и титул). Главный виновник переворота 1740 г. Б.-К. Миних недолго радовался: из-за распрей с Остерманом он вынужден был подать в отставку, которую Анна Леопольдовна тут же приняла, не дав герою-фельдмаршалу диктовать своих условий. Императрица Елизавета его отдала под суд; четвертование, так же как и Бирону, было заменено ссылкой. Весьма занимательно, что тот же Петр III, любивший немцев более, нежели чуждых ему русских, вернул Миниха из ссылки вместе с Бироном, и с той поры он, талантливый военный инженер, продолжал до самой смерти служить России в должности главного директора Балтийского и Ладожского каналов.
Хуже всех пришлось семейству Ивана Антоновича…
Елизавета I Петровна
Родившаяся «вполне немкой», Елизавета к 1741 г. завоевала симпатии патриотов отечества: все связывали с ее именем возвращение России русским правителям и удаление «немцев» (кстати, немец — понятие в России того времени весьма расплывчатое: это и прибалтиец Бирон, и датчанин Миних и другие «немцы» из шведов, богемцев, лифляндцев и пр.). Ее, дочь императора Петра Великого, едва ли не на руках носила гвардия, а шведы и французы наперебой предлагали ей поддержку в перевороте. Правда, особой помощи от иностранцев царевна Елизавета так и не дождалась (2 тыс. дукатов от французов и множество советов от французского и шведского посланников). Еще весной 1741 г. французский посланник Шетарди объявил Миниху официальную точку зрения Франции на статус Елизаветы: «Скажу вам только, что все коронованные особы смотрят и будут смотреть на нее как на дочь Петра I, императора России; меняйте при этом ранги, коли хотите, с утра до вечера, это в вашей власти, но вне ваших владений полагают, что ранг, принадлежащий по праву рождения, не может быть подвергаем перемене»[70]. Возможно, что именно Шетарди подсказал ей идею захватить власть.
Вновь на острие заговора оказались гвардейцы, что неудивительно: Миних всем показал, как нужно действовать, чтобы захватить власть. И умница Елизавета пошла по предписанному пути.
Гвардия с тех пор перестала быть силой военной, а активно включилась в дворцовые интриги, почувствовав в них вкус. Еще бы! Так просто свергнуть одного правителя, заменить его другим и — к твоим услугам почести, награды, поместья с тысячами крепостных. Бирон, уже начавший замену гвардейцев-дворян рекрутами из низших сословий, сыграл эпохе дворцовых переворотов только на руку: бывшие податные желали достичь всего и сразу. Заговор мог привести их единым махом к высотам, которые им прежде и не снились. Тем более что принц Антон-Ульрих, получивший звание генералиссимуса, по немецкой привычке начал устанавливать свои порядки в гвардейских казармах и муштрой, постоянными наказаниями довел знающих себе цену гвардейцев до желания избавиться от него любыми способами. Когда Елизавета пришла к преображенцам в казармы с просьбой о помощи (ее дом располагался неподалеку от гвардейских казарм), за ней пошли, и охотно; ее любили. Как писал фельдмаршал Миних, «Елизавета Петровна выросла, окруженная офицерами и солдатами гвардии… Не проходило почти дня, чтобы она не крестила ребенка, рожденного в среде этих первых полков империи, и при этом не одаривала бы щедро родителей или не оказывала бы милости кому-нибудь из гвардейских солдат, которые постоянно называли ее «матушкой»[71].
Была и еще одна причина если не переворота, то довольно жестокого обращения со сверженным императором и великой княгиней-регентшей Анной Леопольдовной, и чисто психологическая — обида. До некоторых пор между Елизаветой и Анной, которая была младше цесаревны на 9 лет, сохранялись хорошие, но не близкие отношения. Пока не родился у брауншвейгской четы Иван, назначенный наследником престола. Ранг Елизаветы серьезно понизился; дело дошло до того, что однажды Анна Леопольдовна приказала посадить на пиру (праздновали первый день рождения императора Ивана) Елизавету среди прочих придворных дам, а не за свой стол. Были и другие приметы, говорившие: Елизавета теряет в глазах императорского окружения и ее постепенно сбрасывают со счетов, продолжая, впрочем, пристально наблюдать за всеми ее словами, поступками и передвижениями.
Елизавета всегда была на виду; ее переговоры с маркизом де Шетарди проводились при большом стечении людей (на балах, пирах, официальных аудиенциях). Естественно, что никакая конспирация не помогала, и появились слухи о готовящемся в пользу Елизаветы заговоре, но правительница не обращала на них внимания; она хорошо относилась к Елизавете. Но капля камень точит, и, возможно, когда-нибудь Анна Леопольдовна и поддалась бы на уговоры доброжелателей, стремившихся сохранить власть ей, ее сыну и, конечно же, себе, но не успела. Она вообще практически ничего не успела, кроме как родить сына; на фоне жестоких порядков, царивших прежде в еще средневековой Европе, ее цивилизованные и даже сентиментальные методы правления не вызывали у окружающих ни страха, ни уважения, что в России всегда было практически синонимами: «Боятся — значит, уважают».
24 октября Лесток, придворный хирург, поставил ее перед выбором: либо пан, либо пропал. По словам современников, он показал Елизавете два символических рисунка: на одном она в короне, на другом — виселица и она в монашеской одежде. Попал в опалу Миних, которого подозревали в содействии новому заговору; Анна Леопольдовна, которая закрывала глаза на все проделки цесаревны, например на ее посиделки с офицерами Преображенского полка, теряет терпение. Елизавета все еще колебалась, опасаясь неудачи. Но 23 ноября решило ее сомнения: великая княгиня Анна вызвала цесаревну на приватную беседу, и хотя той удалось слезами убедить родственницу и правительницу в своей невиновности, со дня на день могли начаться аресты среди окружения Елизаветы. На следующий день всем гвардейским полкам было объявлено, что через сутки все они отправятся к Выборгу. Об этом представители гвардейских полков и сообщили Елизавете. Та поняла: еще сутки, и она лишится поддержки преображенцев, верных памяти Петра Великого. В ночь на 25 ноября 1741 г. Елизавета решилась: она, как рассказывают воспоминания современников, надела кирасу под платье (по другой версии — орден Святой Екатерины) и, помолившись, в сопровождении семи гренадеров, Лестока, Воронцова и Шварца уселась в сани. Говорили, что именно в тот момент она поклялась перед лицом Богородицы, что ни разу за все время своего царствования не утвердит смертного приговора. Если это и так, то слово свое она сдержала.
Во дворце в эту ночь стояли на карауле солдаты Семеновского гвардейского полка, преданные Антону-Ульриху; но они были предупреждены, что Елизавета прибудет ночью в Зимний. Сначала Елизавета отправилась в казармы Преображенского полка; там 300 солдат и офицеров присягнули ей на верность. Во главе целой роты гвардейцев цесаревна отправилась в Зимний. Она пыталась идти пешком по снегу, как и солдаты, но шла слишком медленно, увязая в снегу. Гвардейцы подхватили свою государыню на руки и внесли во дворец, где не встретили сопротивления. Она распорядилась перекрыть входы и выходы, а также все лестницы, и нескольких гренадеров отправила в опочивальню к Анне Леопольдовне. В несколько мгновений та была арестована. По романтической версии Шетарди, не присутствовавшего при перевороте лично, Елизавета сама арестовала регентшу; вряд ли это было действительно так. В любом случае великой княгине при аресте оказывалось всяческое уважение. Принцу Антону-Ульриху одеться не разрешили и везли его по зимнему ночному Петербургу, завернутого не то в шубу, не то в простыни. Маленькую принцессу Екатерину Антоновну, сестру императора (ей исполнилось всего четыре месяца на момент переворота), при аресте солдаты уронили на пол; после этого она потеряла слух. Императора же было приказано не разбудить, иначе ребенок поднял бы шум; гренадеры стояли около его кроватки и ждали, пока он проснется, около часа. Мальчик заорал, едва открыв глаза, напуганный видом вооруженных солдат.
Надо ли говорить, что ни капли крови в ту ночь пролито не было.
После Анна Леопольдовна вспоминала: накануне переворота она виделась с Елизаветой и подошла к ней для беседы, но, подходя, споткнулась и упала цесаревне в ноги. Это ли не дурной знак, загодя предупредивший об окончании царствования?.. Семью императора Елизавета решила выслать на родину, но задержала в Риге. Видимо, сообразив или с подсказки советчиков, какую угрозу ее положению представляет семейство низложенного императора, она постановила: содержать в России, в отдаленных крепостях, под строжайшим надзором. В марте 1746 г. Анна Леопольдовна скончалась в Холмогорах, по дороге в Соловецкий монастырь, родив пятого ребенка; тело было срочно доставлено в Петербург и погребено в усыпальнице Александро-Невского монастыря.
Ее супруг и дети (два сына и две дочери), а также фрейлина Анны Якобина Менгден прожили в Холмогорах еще долгие годы, в тесноте и грязи: не было денег на одежду, баня развалилась; все селились в двух маленьких комнатках. Главной же проблемой несчастного принца было отсутствие кофе, который тот потреблял в неимоверных количествах. Екатерина И, взойдя на престола, предложила Антону-Ульриху уехать в Германию, но тот не пожелал расставаться со своими детьми (на них разрешение не распространялось) и скончался после 34 лет ссылки в 1774 г., в мае. Через четыре года Екатерина Великая отправила детей Антона-Ульриха и Анны в Данию; все вспоминают, что семья была очень дружной. Хотя все страдали проблемами со здоровьем, Антоновичи выросли любезными и умными людьми. Там они и умерли один за другим; в 1807 г. скончалась оглохшая после переворота Екатерина Антоновна.
Ивана Антоновича, императора, держали отдельно от семьи. К концу заключения он, как говорили, лишился разума и был убит охранниками в Шлиссельбургской темнице при попытке его освободить… Его имя было стерто с лица земли буквально в первые же дни после свержения; даже за плату деньгами, отчеканенными при нем, следовали арест и допросы.
О перевороте 1741 г. Фридрих II Прусский сказал: «Один хирург, происхождением француз, один музыкант, один камер-юнкер и сто Преображенских солдат, подкупленных французским золотом, переселили Елизавету в императорский дворец»[72]: это были Лесток, Шмидт и М. И. Воронцов. До самой смерти императрица Елизавета Петровна боялась заговоров и приказывала каждую ночь менять место своей спальни…