– Интересный человек,- сказал он вечером за стаканом «Джека».- Учитесь, amigo, пока он жив. Что-то подсказывает мне, что осталось ему недолго.
– Такие не умирают,- буркнул Сыромятников.
– Своей смертью – практически никогда,- кивнул Коктельо.- Удивительный тип. Чистая, беспримесная тьма, без единого проблеска. Я думаю, Господь хотел бы вставить в него душу, но не может найти в этом монолите ни единого воздушного пузырька. Феномен, феномен. Я приберегу его для романа.
– У нас тут таких – каждый второй,- наябедничал Сыромятников на родину.
– Ошибаетесь. Перед встречей я изучил его биографию – поручил Розе подготовить для меня сводку…- Розой звали сербку, похожую скорее на ливанский кедр.- Удивительно, где он только не наследил. У вас это ведь часто – что один и тот же управленец рулит во многих сферах? У нас, в Аргентине, в Бразилии,- так не принято. Мы в западный менеджмент не верим. Начальником может быть только тот, кто прошел все ступени и досконально изучил бизнес. А этот кем только не был – военкомом, снабженцем, главным редактором… Нет, это очень интересный тип. Я не хотел бы им быть за все ароматы Аравии. Кстати, рассказывал я вам, как один саудовский шейх подарил мне наложницу, арабку-альбиноску?..
Он рассказывал долго, смачно, с удивительными подробностями,- и отпустил Сыромятникова только в третьем часу ночи, да и то лишь потому, что сослался на легкий понос. «Все-таки, знаете, тяжелая кухня…» Сыромятников слышал утром, сквозь сон, как Перверте грузно топочет по коридору в сортир и, после долгого пребывания в нем, обратно – ругаясь столь художественно, что перевести этот изысканный испанский мат он бы затруднился.
Утром, на подъезде к Чите, в маленьком Краснокаменске, где у Перверте не планировалось ни встреч, ни автограф-сессий,- поезд остановился надолго. На перрон никого не выпускали. Станция была запружена милицией. По ней беспомощно метались бюрократического вида персонажи в распахнутых пальто, с растерянными и злыми мордами. Наконец из седьмого вагона вынесли на носилках что-то огромное, покрытое белой простыней.
– Я схожу, разведаю?- вызвался Сыромятников.
– Что вам неясно?- барственно спросил Коктельо.- Это наш друг, представитель партии «Слипшиеся», хозяин «Трах-бах-банка», или я не предупреждал вас?
– Вы и будущее угадываете?- кисло спросил Сыромятников. Самодовольство этого любимца Рабиндраната Тагора начало утомлять его.
– А как же. Я еще пять лет назад говорил Полу: Пол, ты бросишь Хизер, эта девочка не для тебя. Сначала он смеялся, потом обозлился. А месяц назад прислал мне торт. Если бы он знал меня в восьмидесятом, может, я предупредил бы и Джона…
– Что ж вы этого не спасли?
– Да ведь он знал,- сказал Коктельо.- Он только не знал когда.
Поезд тронулся только около полудня. Коктельо жевал омуля, мечтательно запивая его «Сибирской порфирой».
– Вот вы детективщик, или по крайней мере так себя позиционируете,- буркнул Сыромятников.- Уверен, однако, что доведись вам раскрывать настоящее убийство – вы немедленно спасовали бы.
– Вообще-то, юноша,- назидательно ответил Коктельо, не отводя глаз от тайги за окнами,- повара не охотятся за дичью, а металлурги не ищут руду. Я обрабатываю жизнь, а не переделываю ее.
Эта восточная высокопарность была в нем особенно противна – Сыромятников никогда не понимал, как могут люди со средним образованием покупаться на такую дешевую бутафорию.
– Но поскольку я потерся среди людей и много всего повидал в бурной юности,- продолжал Перверте, закуривая толстый «Упман»,- я легко расколол бы дело средней сложности, если бы мне не мешали. Сейчас в седьмом вагоне идет дознание, целая бригада местной полиции запущена в поезд для выяснения обстоятельств, но уверяю вас – виновного не найдут. Проводник мне поведал, что Хайлову нанесены множественные раны – общим числом семь. Удивительно, откуда проводники всегда все знают. Две раны смертельны – в грудь и в горло. Остальные пришлись на живот, но с его жировой висцеральной прослойкой это – слону дробина. Следовательно? Следовательно, убийца был по крайней мере не один, ибо два удара нанесены профессионалом, а пять – дилетантом. Сошел ли кто-нибудь с поезда между Барановкой, где нас посетил еще живой Хайлов, и Краснокаменском, где его нашли мертвым? За этим никто не проследил, дело было ночью, проводники ленивы. Ищи-свищи теперь этих людей, как и орудие убийства. А между прочим, у нас в руках ключ, и если бы вы внимательно читали мой «Шифр Афродиты»…
– Я его переводил!- взорвался Сыромятников.
– Переводить – не значит читать. Ваше сердце закрыто, вы не прочистили свои чакры моей книгой. А она стоит того! Вы обратили бы внимание на великую роль чисел в нашей жизни. И запомнили бы, что с начала трудовой деятельности Хайлов сменил ровно семь должностей, на каждой из которых – я специально заметил это!- без устали подавлял и угнетал все живое. Да и должности были соответствующие – на другие его не поставили бы. Он начинал в качестве офицера и дослужился до майора, но потом его выгнали из войск – еще в советское время – за особую жестокость! Это написано даже в его досье, которое есть в Интернете. Он многократно опровергал эту информацию, приводил свидетелей, целовался с бывшими солдатами, которые якобы служили под его началом,- но в глазах солдат плескался ужас, хотя служба давно была позади. О, я подробно просмотрел его досье, меня в самом деле заинтересовал этот парень, ад ему пухом… После армии он сделался военкомом и регулярно выполнял план по аресту уклонявшихся призывников – у вас это практикуется, я знаю. Думаю, на этой должности он нажил страшное количество врагов! За отличные успехи его переводят в партийные начальники – и уж тут он развернулся, без устали искореняя крамолу! В девяностые у вас не принято было этим гордиться, но в прошлом году он поведал журналистам, что лично довел до суда пятерых подчиненных – это было при вашем гэбэшном генсеке, который… ну этот, в очках…
– Андропов,- кисло сказал Сыромятников.
– О да, antropos… При нем сажали очень много, но почему-то это запомнилось как первое веяние свободы. Немудрено, что с началом свободы наш покойный друг – это был четвертый этап его карьеры – создал кооператив и прославился расправами с конкурентами. Один его компаньон был найден с раскроенным черепом, а у него ведь было трое детей, все мальчики… вы следите за моей мыслью?
– Слежу,- кивнул Сыромятников.- Остались три должности.
– А дальше все просто,- развел руками Коктельо.- В качестве депутата он отказал в помощи десятку больных детей, у каждого из которых был отец. В качестве заместителя главы городской администрации закрыл газету, критиковавшую его, а журналиста, который в этом особенно усердствовал, нашли с пробитой головой – видимо, это его фирменный стиль. Наконец, в прошлом году он добился ареста своего заместителя, который кое-что про него знал,- а у этого заместителя тоже наверняка есть родственники… Во всех этих делах он вел себя с бешеным бычьим напором, у нас таких людей так и называют – рогачами. Его боялись все, но в какой-то момент страх переходит в гнев – такова народная психология. И если у следователя есть на плечах кой-какая головенка, он легко вычислит пересечения нужных множеств. Достаточно узнать по компьютеру, ехал ли в нашем поезде кто-нибудь из призванных им юношей, у которых дома остались больные беспомощные родители. Был ли в вагоне кто-нибудь из посаженных им пятерых чиновников. Выезжали ли из Читы родственники убитого заместителя. И так далее – все это, как вы понимаете, дело одной недели, при наличии расторопных курьеров и регулярного доступа к Интернету. Хочу заметить, что коллективное убийство из социальной мести – весьма соблазнительный мотив, и не исключено, что книгу на этот сюжет я обдумаю уже в нашей поездке. Ее написание не займет много времени. Согласитесь, что схема традиционного детектива здесь существенно ломается – обычно мы выбираем одного из многих, но тут нам предлагается вариант, при котором убили все!
– Слушайте, Владимир,- сказал Сыромятников, против воли улыбаясь. Он не мог противиться обаянию этого жулика.- Вы действительно полагаете, что никто не читал «Убийство в Восточном экспрессе»?
– Полагаю, что читали немногие,- невозмутимо заметил Коктельо.- Кроме того, вы забываете о местном колорите. О широкой панораме России, омуле, таймене, о прекрасной кухне – читатель любит упоминания вкусной еды, это для него не менее важно, чем описание хорошего секса… И конечно, главное – высокий нравственный смысл. Вообразите: Россия поднимается с колен. Страна, многие годы униженная, измученная нищетой, переставшая различать добро и зло,- наконец мстит за многолетние страдания, наказывая одного из тех, кто так жестоко с нею обходился все это время! Бывший партийный чиновник, выслужившийся при новых хозяевах, гибнет от рук новой России – и кто же расследует это преступление?! Гуманно настроенный иностранец, человек с Запада, отлично знающий ментальность Востока и готовый в случае необходимости предоставить алиби всем убийцам, а вину свалить… ну, хотя бы на своего переводчика – скучного и брюзгливого малого, вечно недовольного собственной литературной карьерой!
Коктельо хлопнул Сыромятникова по плечу и оглушительно расхохотался.
Сыромятников, однако, не принял шутки. Он посмотрел на Коктельо маленькими блеклыми глазками, видевшими так много провинциальных злодейств, и покачал головой.
– Плохой вы писатель, Володя.
– Почему это, мой юный друг?!
– Потому что смотрите на страну через окно Восточного экспресса. А Россия – это вам не «Синеглазый Байкал». Никакой новой России нет, Володя, и никогда не будет. И с колен никто не встает. И мстить за гибель, тюрьму, унижения, нищету и позор здесь тоже никто не будет, понимаете? Был уже один такой опыт, на всю жизнь хватило. Нация рабов, сверху донизу – все рабы! Знаете, кто это сказал? Один человек, который повидал в жизни дерьма побольше вашего. А я, между прочим, знаю, кто ехал с Хайловым в купе. Это известный в Приморье криминальный авторитет Пуля, тот самый, который просил у вас автограф позавчера. Еще сказал, что прочел вас в заключении и вы перевернули его душу.