1
Ночь. Звездное небо. Теплые порывы ветра. Пшеничное поле колышется, словно море – накатываются одна за другой волны, облизывают берег. Старый дуб шелестит листвой. Пахнет свежестью, сексом. По небу катится крупная белая звезда.
– Ты видел? – оживляется Эмили, вскакивает на ноги, расправляя смятый сарафан и стряхивая остатки травы.
– Видел что? – спрашивает Ромео. Падает еще одна звезда. Кажется, что прямо в пучину безбрежного пшеничного моря. И волны, словно действительно не пшеница, а океанская беспокойная гладь.
– Пойдем, посмотрим? – предлагает Эмили. Ромео качает головой.
– Все равно ничего не найдем.
– А если? – она расстегивает сарафан на груди. Юное кокетство.
– Давай, лучше поговорим.
– Давай, после, – Эмили неуклюже высвобождает левую грудь. Сосок маленький твердый. Поле пшеницы снова вздрагивает. Волна, как агония. Ветер не стихает, но пшеница замирает, не колышется. Лишь слышно, как шумит листва старого дуба. Эмили распахивает объятия, зовет к себе Ромео. – Или здесь. Прямо сейчас. Хочешь? Среди звезд и… – она медленно начинает падать назад, в пшеницу. Желтые стебли должны согнуться, смяться, смягчить падение. Но этого не происходит. Стебли пшеницы превратились в иглы. Они разрывают плоть, протыкают насквозь. Ромео не успевает даже понять, что происходит. Лишь перед глазами мелькает соломина проткнувшая женский сосок. И кровь. Тонкие струйки крови повсюду. И, наконец, крик. Крик Ромео.
2
Агента звали Йен Хармин. За его спиной спешно вырастали белые палатки, словно грибы после дождя. В палатках суетились ученые, изучали пшеницу, изучали погибшую девушку.
– Эмили Уотсон, – сказал агенту Ромео. – Ее звали Эмили Уотсон.
– Это я уже понял, – осторожно сказал агент Хармин. – Не знаю, поможет ли тебе это, но… – он протянул ему пластиковый стакан кофе. Ромео кивнул в знак благодарности.
– Я хотел с ней расстаться, – тихо сказал он, глядя на дно стакана.
– Понятно, – агент достал блокнот, записал имя девушки.
– Нужно будет сообщить ее родителям. Они наверно, все еще думают, что она дома спит, а мы тут… – Ромео шмыгнул носом. – Думаете, я должен был вместе с ней, ну…
– Почему?
– Не знаю… Она умерла, а я рад, что не умер вместе с ней.
– Это нормально.
– Вы так думаете?
– Если хочешь, могу устроить тебе бесплатную встречу с нашим психологом, – агент Хармин попросил Ромео подождать и ушел в спешно устроенные лаборатории.
3
Пшеница изменялась. Повсюду. Повсеместно. Добралась до границ поля, пришпилила к земле зазевавшихся ученых и выделенных для охраны агентов и поползла дальше. Перекинулась на следующее поле, покрыла посевы округа, штата, страны…
– Вы видели? – оживился Ромео, разглядев пробежавшую по пшеничному полю рябь, – агент Хармин! – но поле уже замерло. Да и не поле уже вовсе. Стальные иглы-стебли, лезвия-колосья. Где-то за спиной зашуршал старый дуб. Окаменел, повалился на бок. Ромео вскрикнул, отскочил в сторону. Каменная глыба раздавила ближайшую палатку с учеными.
– Что, черт возьми, происходит?! – заорал агент Хармин, выбираясь из соседней палатки. Редкие деревья, взбиравшиеся на холм, возле которого было разбито пшеничное поле, каменели, падали, скатывались вниз, ломали кости людей, стальные иглы, в которые превратилась пшеница. Ромео забился в угол, спрятался за старый валун, зажал уши, чтобы не слышать грохот и крики изуродованных людей.
4
– Эй, ты живой? – услышал Ромео голос агента Хармина.
– Это уже закончилось? – осторожно спросил Ромео, боясь открывать глаза.
– Я не знаю, – признался Хармин. – Люди собирают уцелевшее оборудование, устанавливают связь… – он устремил взгляд вдаль, где с горизонтом сливался лес. Лес, который, скорее всего, уже превратился в горы.
– Я думал, что умру, – признался Ромео. Старый валун, который спас ему жизнь, стал мягким, пушистым. – Агент Хармин, – позвал Ромео. Они склонились над древним валуном, вернее над странным пушистым растением, в которое превратился камень.
– Нужно срочно сообщить об этом! – засуетился Хармин, но прежде чем он успел организовать связь пришли новые перемены. Стекла автомобилей и наспех установленных палаток превратились в жидкую массу, сохранив прежнюю форму. Трава под ногами превращалась в глину, земля в траву. Менялся цвет неба. Ромео слышал испуганные голоса ученых, ходил со страхом поглядывая на небо, надеясь, что не начнется дождь или чем он теперь будет?!
А природа продолжала менять себя. Неспешно, с хладнокровием машины. Волнообразно. Словно брошенный в центр озера камень. Только камней этих очень много. Они летят один за другим, и хочется закрыть глаза и поверить, что это всего лишь дурной сон.
5
– Думаете, подобное происходит по всему миру? – спросил Ромео, наконец-то пробравшись к агенту Хармину. Агент не ответил. Серая мышь, выскочила из земли прямо у них под ногами, изменилась, выпустила крылья и устремилась в небо. Пара круживших невдалеке птиц камнем упали на землю, запрыгали, заулюлюкали, поползли куда-то прочь.
А волны перемен все катились и катились по всему миру.
6
Спасение. Ромео не знал состав раствора, которым они поливали измененное пшеничное поле, но это помогало. Сталь слабела, переставала резать, снова становилась мягкой. Ученые суетились вокруг, проверяли данные, брали на анализ пшеницу, а вокруг уже кишел изменившийся мир, сновали под ногами диковинные животные, летали чудные птицы.
– Скоро природа изменит и нас! – закричал Ромео один из ученых, сунул в руки записку и велел передать агенту Йену Хармину.
– Нас? – растерянно спросил его Ромео, но ученный уже скрылся из вида. В хаосе и безумии Ромео пробрался к палатке агента Хармина, протянул ему записку…
Люди вокруг заливали наспех устроенную базу изобретенным веществом, спасали от перемен. Но перемены были уже здесь, внутри.
Агент забирает у Ромео записку. Движения его рук стремительные, неуловимые для глаз. Ромео пятится назад, но бежать некуда. Все кончилось. Перемены уже в нем. Он чувствует их. Уже ничего не видит, но все еще чувствует, хотя скоро пропадают и чувства. Остается пустота. Ничто. И лишь где-то там, далеко…
7
– Ты видел? – слышится голос Эмили. Она вскакивает на ноги, расправляя смятый сарафан и стряхивая остатки травы.
– Видел что? – спрашивает Ромео. Падает еще одна звезда, но ему кажется, что вокруг все еще совершенно другой мир. Мир перемен. Или же так все оно и было?
– Пойдем, посмотрим? – предлагает Эмили. Ромео качает головой.
– Все равно ничего не найдем.
– А если? – она расстегивает сарафан на груди.
– Давай, лучше поговорим.
– Давай, после.
– Нет. Сейчас.
История сороковая (Джорджина)
1
Портал был открыт, прямая времени надломлена, и Джорджина Бота знала, что нужно сделать лишь один шаг и все можно будет вернуть, исправить. Ее ребенок, ее девочка, ее радость и ее счастье – она смотрела на нее из прошлого, тянула к ней свои руки. Нужно лишь успеть найти ее, спасти, вернуть.
Трясущимися руками Джорджина выставила обратный отсчет таймера на один час и шагнула вперед.
2
Мир был знаком ей. Старый, забытый мир. Мир, который она видела так часто во снах. Бежала по этому миру, зная, что шанс есть. Шанс спасти, уберечь. И это удавалось. Ребенок был жив, но как только она понимала это, то сон сразу кончался. Сейчас сон не кончится. Ни за что не кончится, потому что это не сон. Это реальность.
Мужчина остановился, смерил Джорджину строгим взглядом. Высотное здание из стекла и бетона уходило, казалось, к самому небу.
Пять лет. Пять лет Джорджины не было здесь, а ей все еще казалось, что она ушла от этих дверей только вчера. Жизнь остановилась. Жизнь превратилась в одно единственное желание – вернуть своего ребенка, вернуть то, что было потеряно. Но потеряно в будущем. Вернее в реальности. В той реальности, из которой она пришла сюда. Здесь же девочка все еще была жива. Лежала в камере семнадцатого этажа центрального исследовательского центра вирусологии и ждала своей вакцины. Вакцины, которая опоздает всего лишь на пару дней. И детей спасут. Почти всех. Остальным принесут извинения.
– Простите, но я не могу пропустить вас, – сказал Джорджине охранник.
– Как это не можете?! – всплеснула руками она, показала ампулу с вакциной, попыталась закатить скандал. Запищал таймер, предупреждая о том, что время кончается. – Я ее мать! Мать! Мать! – залилась Джорджина криком, но прямая времени уже возвращала ее в реальность. В ее реальность.
3
Пять лет. Пять коротких лет. Эксперимент слизнул их с лица Джорджины. Один из последних коллег все время интересовался, как далеко можно прыгнуть в прошлое. Кажется, это было пару лет назад, когда Джорджина еще не знала, как выбрать точную дату и место. В тот год коллега пропал. Кто-то говорил, что он сбежал к конкурентам, но Джорджина знала, что с ним стало, видела утром горстку пепла, которую пришлось выбросить в мусорное ведро и забыть об этом. Иногда нужно терпеть. Уметь терпеть.
Джорджина изучила все, что могла о здании, где держали ее дочь пять лет назад, достала фальшивый пропуск, понимая, что проект у нее могут забрать в любой момент и нужно спешить спасти дочь.
4
За пару дней на плечи легли десять лет. Пропуск сработал, но до дочери Джорджине так и не удалось добраться. Ей даже не удалось взглянуть на нее. Хотя бы одним глазом. Хотя бы на одно мгновение…
– А ты не думала, попробовать иначе? – предложил ей Габриель Крэйсберг, который не без страха следил, как стареет на глазах женщина, которую он почти любил.
– Что ты имеешь в виду? – спросила его Джорджина, стараясь не думать о том, что теперь станет старше еще на пять лет.
– Мы могли бы встретиться с главным вирусологом. Кажется, тогда им был Майкл Стоувер, мы были с ним знакомы, так что, если я отправлюсь в прошлое с тобой, то…
– Нет, – отрезала Джорджина.
– Ты не пойдешь туда.
– Это всего лишь пять лет.
– Посмотри на себя!
– Пошел к черту!
Они спорили долго, затем занялись любовью, дождались, когда уйдет охрана, и отправились в прошлое. Вместе.
5
– Выгляжу ужасно? – спросила Крэйсберга Джорджина. Он качнул головой. – По тебе тоже не заметно, что стал на пять лет старше, – призналась она.
Они пробыли в прошлом ровно час, но так ничего и не добились.
– В следующий раз нужно будет сначала узнать, где мы сможем найти Стоувера, – сказал Крэйсберг.
Джорджина вяло попыталась сказать, нет, сдалась, как-то вяло снова предложила заняться любовью…
6
Время делилось, раскладывалось на ровные части между каждым, кто проходил в прошлое. Это поняли Джорджина и Крэйсберг в момент своего шестого прохода. Сначала это была просто идея, затем уверенность и наконец, подтвержденный приборами факт.
– Никогда бы подумала, что мне уже пятьдесят три, – сказал Джорджина, все еще чувствуя себя моложе на добрых два десятка лет. Однако волосы уже посидели, морщин прибавилось.
– Когда отправимся в прошлое снова, нужно чтобы ты покрасила волосы и наложила побольше косметики, – сказал ей Крэйсберг.
– Уже не нравлюсь такая? – обиделась она.
– Нет. Боюсь, твоя дочь не узнает тебя такой.
– А ведь и, правда, не узнает, – испугалась Джорджина, представила, что будет после, когда ее идея, наконец-то, удастся. Девочка будет жить, но вот кого она встретит здесь? Старуху? Кучку пепла, как от того коллеги, которую пришлось выбросить в мусорное ведро. «Но ведь я же хочу увидеть, как она пойдет в школу, выйдет замуж, родит ребенка».
7
– Нам нужно взять с собой еще кого-нибудь, – сказала Джорджина Крэйсбергу. – Можно троих или четверых. Они даже ничего не заметят. Для них это будет всего лишь год. Ничего страшного. – Она встретилась с ним взглядом. – Кто знает, сколько раз нам еще придется возвращаться туда?! Сам же видишь, что не выходит так быстро, как хотелось! Ну, почему ты молчишь!
8
Лаборатория была пуста. Персонал распущен. Утром должно было произойти официальное закрытие.
– До утра еще далеко! – шептала Джорджина, решив, что справится и одна. – Очень далеко!
Но утром был только пепел. Крохотная горстка, на которую смотрел Габриель Крэйсберг.
– Так мы не увидим мою маму? – спросила его девочка лет шести.
– Нет, Конни, – сказал ей Крэйсберг, сжимая чуть крепче руку дочери.
– Тогда я не понимаю! – надула губы девочка.
– Когда-нибудь я тебе все объясню, – Крэйсберг старался не смотреть, как убирают с пола горстку пепла. – Когда-нибудь, ты и сама все поймешь…