Он был Сарфом Теодуса, подумал Дейвен. Это было все, что он знал о нем, он не мог вспомнить имя этого человека.
Дейвен переключил свое внимание на уход за лежащим без сознания Сарфом. Подумав, что источником запаха может быть гноящаяся рана, он начал раздевать его. Когда он снял покрытую грязью блузу, то обнаружил, что на шее сарфа, словно кулон, болтается разложившаяся тушка зайца. Именно от нее исходил отвратительный запах. Дейвен выбросил тушу наружу и сжег одежду, испорченную ее зловонием.
Сарф все это время лежал без сознания, и он остался таким, когда Дейвен снял с него остатки одежды, чтобы искупать его. Тело мужчины было почти скелетным. Оно было грязным и испещренным старыми шрамами. Зазубренный шрам от ключицы до пупка выглядел так, словно должен был стать смертельным. Но самым примечательным в теле Сарфа был его озноб. Обычно у страдающих от заразы конечности холоднее туловища, но с этим мужчиной все было наоборот. Это наводило на мысль о потусторонней причине. Заклинание? – задался вопросом Дейвен. Он мог бы узнать ответ, если бы мужчина ожил.
Когда вода в котелке нагрелась, Дейвен осторожно вымыл лицо, конечности и грудь незнакомца, а затем перевернул его спиной. Он знал, что найдет там вытатуированные руны, но это не уменьшило его беспокойства при виде их. Начертанный на них текст был одновременно и священным, и тайным. Сарф не мог прочесть его и раскрывал татуировки только для своего Носителя, святого, который был его хозяином. Дейвен не видел таких надписей уже более восемнадцати зим. Руны, вытатуированные на его Сарфе – том самом Сарфе, который пытался его убить, – были минимальны по сравнению с обширным текстом, выбитым на спине незнакомца.
Лучше, чем кто-либо другой, Дейвен знал, что ему не следует смотреть на эти знаки. Он больше не был Носителем, а лежащий мужчина не был его Сарфом. Более того, Дейвен чувствовал себя недостойным. Он повернулся спиной к Карм. Его Сарф имел полное право убить его. Иногда Дейвен жалел, что тот этого не сделал. И все же, достоин он или нет, бывший Носитель почувствовал влечение к рунам, и желание прочесть их быстро стало непреодолимым. Дрожащими пальцами он потянулся к архаичным буквам, на которых был написан древний язык.
С тех пор как Дейвен в последний раз читал подобный текст, прошло столько времени, что он с трудом смог его расшифровать. Это не было похоже на повествование, ибо Провидцы, начертавшие такие знаки, писали головоломки, недостающие части которых предоставляла жизнь. Их наставления предназначались не для Сарфа, а для его Носителя, и Дейвен чувствовал себя вором, роющимся в самых личных вещах другого. Тем не менее, он рылся, очарованный тем, что обнаружил.
Уже почти рассвело, когда Дейвен оторвался от рун. Он одел незнакомца в чистую тунику и уложил его на циновку, служившую ему постелью. К тому времени он уже был уверен, что Карм послал Сарфа не для того, чтобы убить его, а чтобы искупить. У него слезились глаза от одной мысли об этом. Карм действительно богиня сострадания, подумал он. Однако чудо его искупления меркло по сравнению с еще большим чудом. Руны лишь намекнули на него, но эти намеки взволновали Дейвена до глубины души. Он почувствовал одновременно и прилив сил, и глубокую тревогу. Свет и тьма скоро поспорят за судьбу мира. Исход был далеко не однозначен, но руны говорили, что ему отведена определенная роль в этой борьбе. Дейвен решил сделать все возможное, чтобы выполнить ее. Он опасался, что может потерпеть неудачу, ведь, несмотря на многочисленные прочтения текста, он многого не понимал.
Дейвен выглянул на улицу. Дождь прекратился. День обещал быть прекрасным, и он вышел за дверь, чтобы встретить рассвет. Пока Дейвен наблюдал, как светлеет и розовеет восточное небо, его мысли вернулись к загадочному тексту на спине Сарфа. В нем было выведено одно имя, и он даже не знал, мужское оно или женское. Он был уверен лишь в том, что многое зависит от человека по имени Йим.
3
Пока Дэйвен ждал восхода солнца, Рорк вел свою камышовую лодку по узкому водному пути, пролегавшему далеко на севере. Чайного цвета воду канала окаймляли камыши, такие высокие, что они могли бы служить стенами в лабиринте. Прожив всю свою жизнь в Серых болотах, Рорк провел около пятидесяти зим в их запутанных водах, но даже он иногда терялся. В данный момент ему это не грозило, ведь местом назначения был его дом. Это был известняковый выступ, который жители называл «хайт». Он торчал из болота, как крошечная горная вершина. Хотя он был на виду, добраться до него на лодке можно было только по сложному маршруту, что болотник и делал с уверенностью, потому что давно знаком с ним.
У босых ног Рорка лежала ночная добыча из ловушек – несколько десятков мелких рыбешек. Кроме того, пара ловушек нуждалась в ремонте. Сплетенные из тростника, они напоминали шарообразные корзины с отверстиями в форме перевернутых конусов. Починкой и изготовлением ловушек для рыбы занималась его жена Раппали. Она была искусна в работе с тростником, в то время как у Рорка, который был старше ее на пятнадцать зим, были негнущиеся пальцы.
Водный путь заканчивался на приличном расстоянии от хижины. Рорк вытащил свое судно на топкий берег, забрал улов и ловушки и пошел по тропе к дому. По хорошо утоптанной тропе было легко идти, но, как и водный путь, она была неровной, поскольку твердая почва в болотах встречалась редко. Большая часть буйной растительности болота росла на плавающих матах из перегнившей растительности, которые расступались при наступании на них. Неосторожный шаг мог привести к тому, что человек промокнет или еще хуже, поэтому Рорк придерживался тропы. Когда он добрался до холма, земля стала каменистой и твердой. Вскоре он уже поднимался по крутому склону, чтобы добраться до своего дома.
С тропинки открывался великолепный вид на болота, и Рорк остановился, чтобы полюбоваться восходом солнца. К северу, примерно в половине утреннего пути на лодке, протекала широкая река Турген. Она впадала в болота лабиринтом узких водных путей, которые заканчивались возле Тарак Хайта, дома Рорка и его ближайших родственников. К югу располагались собственно болота. С того места, где стоял болотник, они казались обширной и пышной прерией, а не коварным камышовым болотом. По болотам были разбросаны тысячи известняковых выступов. Они были самых разных размеров. Некоторые были не больше валунов, а некоторые напоминали небольшие горы, по бокам которых росли леса. Многие, как, например, Тарак Хайт, были обитаемы.
Дом Рорка был вырублен в южном склоне холма примерно на полпути к его вершине. Глубина дома составляла десять шагов, но по меркам фенов он был просторным, поскольку многие поколения семьи Роарка увеличивали его. Спереди он был отгорожен каменным фасадом с древней деревянной дверью и дымоходом, над которым возвышались два закрытых ставнями окна. Дома младших братьев Рорка, расположенные в других местах на холме, были менее величественными и более тесными. Когда Рорк свернул за поворот, он увидел, что Раппали уже работает на террасированном поле у входа в жилище. Он был рад этому. Менее приятно было видеть козу, привязанную у входа.
Раппали, похоже, предвидела реакцию Рорка: она отложила мотыгу и поприветствовала его с большей радостью, чем обычно.
– Доброе утро, муж. Отличный ночной улов ты принес.
Рорк нахмурился.
– Я вижу, что пришла козочка.
– Да, вчера вечером.
– У этой девчонки не хватает ума. Проделать путь из Фар Хайта в такой вечер. Болота ее еще проглотят!
– Да никакая она не девчонка, – ответила Раппали, – зачем же ее так называть? Ее отрок почти такой же старый, как наш Телк, – около семнадцати зим, по моим подсчетам.
– Я называю ее девушкой, потому что она выглядит и ведет себя как девушка. Растить мальчишку без мужчины! Это не годится!
– Только потому, что она отказала твоему брату...
– И всем остальным, кто ее просил. Парню нужен мужчина, который будет его направлять. Тогда он будет знать, как зарезать козла.
– Ты прекрасно знаешь, почему он не знает, – сказала Раппали, – и не потому, что у Йим нет мужа.
– Парень должен видеть кровь. Его воспитывают неестественно. Я уже подумываю отправить козла обратно.
– Отлично. Тогда ты можешь отправить обратно сыр, который она принесла за наши хлопоты. Она обещала нам еще и заднюю четверть.
– Это всего лишь старая дойная лань.
– Она ей дорога, бедняжка.
– Зачем принимать ее сторону? – спросил Рорк. – Она чужая. Может быть, болотная кошка.
– Ну и ну! Мать привела ее сюда.
– Лекарь думает иначе.
– Это потому, что Йим знает о родах больше, чем она. – Тогда Раппали сделала самое примирительное лицо. – Пожалуйста, муж, насладись сыром Йим и убей для нее козу. Она вернется сегодня вечером.
Рорк подумал о сыре Йим, который славился своим нежным вкусом, и сдался. Тем не менее он сделал вид, что раздумывает, и нахмурился, когда заговорил.
– Я забью и разделаю этого козла после утреннего отдыха, – сказал он. Он поставил корзину с рыбой и поврежденные ловушки. – Позаботьтесь об этом до моего подъема.
Затем он вошел в свой дом, чтобы немного поспать.
Раппали взяла корзину с рыбой и спустилась к болоту, чтобы почистить ее. Там же она могла нарезать тростника, чтобы починить ловушки. Она сделала бы и то, и другое, если бы ей не сказали, и считала настойчивое требование мужа выполнить работу до его подъема пустой болтовней. Рорк не любил резать коз Йим. Сама задача его не волновала, волновало то, для кого он это делает. Рорк не любил Йим, и дружба жены с ней его раздражала.
Раппали полагала, что муж недолюбливает Йим из-за того, что она чужачка. Болотники мало общались с внешним миром и не доверяли ему. Сыновья, присоединившиеся к кораблям, курсировавшим по Тургену, почти никогда не возвращались, а те немногие, что возвращались, всегда казались изменившимися до неузнаваемости. Внезапное появление Йим было предметом сплетен на протяжении многих зим. Некоторые считали ее болотной девкой – существом, рожденным из болотной грязи. Предполагалось, что в жилах таких существ течет болотная вода, а настоящая кровь обжигает. Считал