— Вы ведь и сами знаете, что дамам эти булавки придутся по вкусу. Для чего вы у меня решили спросить?
— Половина прибыли ваша, если вы поможете мне сделать эти булавки модными среди дам. И оформить привилегию так, чтобы в России хотя бы несколько лет их делать мог только я или с моего согласия.
Графиня зависла.
Женщина была готова к практически любому развитию событий. Но… не такому. Вон — стояла и хлопала глазами. Лев же продолжил:
— Они делаются из стали. Можно просто полировать. Можно серебрить или золотить. Я знаю способ, как это устроить с помощью электричества. Будет ровный и красивый слой покрытия. Упаковки тоже можно довести до ума.
— Вы серьезно? Вы предлагаете мне заниматься такими делами?
— Анна Евграфовна, светских львиц много. Тех же, кто на этой игре еще и зарабатывает куда как меньше.
— Как вы меня назвали? — переспросила она, чуть подавшись вперед.
— Светская львица. Я слышал, что так называют прекрасных дам, которые блистают в светском обществе.
— Первый раз слышу… но мне нравится, — усмехнулась она. — Продолжайте.
— А что продолжать? — улыбнулся как можно более благожелательно Лев. — Я всю идею уже изложил. Вы помогаете булавкам стать модными, а я делюсь с вами прибылью от их продажи.
— Только булавки? Или у вас есть еще что-то?
— Давайте начнем с булавок. Так-то, конечно, есть. Например, я знаю, чем можно заменить корсеты. Ведь ни для кого не секрет, как они вредны для женского здоровья. И не только это. Для чего мне и нужна помощь мудрой дамы, такой как вы. Мыслей и идей с избытком, но все это тлен без реализации.
— Мне нужно подумать, — чуть помедлив, произнесла она.
— Разумеется.
После чего Лев Николаевич поцеловал ей руку и, попрощавшись, удалился. Оставив ее наедине с булавками и Карлом Генриховичем, который пытался не дышать, чтобы не привлечь внимание графини. Впрочем, ей он был сейчас неинтересен. В женщине сейчас бушевала буря из мыслей и эмоций…
Граф же отправился в особняк к тетушке.
Несмотря на слова Лобачевского, он все же уделял прилично времени тому, чтобы подготовиться к поступлению. А то мало ли? Забудет Николай Иванович какую бумажку подписать или еще что. Он и опростоволосится. Поэтому он и изучал программу. Заодно примеряясь к тому, чтобы не увлечься и не скакнуть дальше положенного. Но позаниматься не удалось — его уже ждали…
— Рад личному с вами знакомству, Лев Николаевич, — произнес незнакомый мужчина в мундире, не вставая, впрочем.
— Встречно, — кивнул молодой граф, проходя в гостиную, — Но вы не представились. И я не знаю, как к вам обращаться.
— Лёва! — воскликнула дядюшка, давая понять, что его племянник какую-то глупость ляпнул.
— Ох, простите, — вполне искренне спохватился этот гость. — Обычно меня все знают. Сергей Павлович, — едва заметно кивнул он, — военный губернатор Казани.
— Очень рад знакомству, — уже без всякой вальяжности и дурости произнес молодой граф, по-военному щелкнув каблуками. — Много наслышан о ваших успехах в деле просвещения Польши и устроениях полков, которые при вас расцветали.
— Серьезно? — едва заметно усмехнулся Шипов, очень внимательно смотря на этого юношу.
— Полностью. Это очень важное и нужное дело. Особенно касательно Польши. Сам, несколько месяцев как, столкнулся с трудностями в просвещении ее дикой шляхты, которая себя ведет так, словно вчера с пальмы слезла.
— Ха! — не выдержал дядюшка и сдавленно хохотнул.
— Боюсь, что ваши методы слишком радикальные. — вполне искренне улыбнулся Шипов. — Там, — поднял он глаза вверх, — их едва ли одобрят.
— Сергей Павлович… хм… поляки живут в самом центре Европы. Ведь так?
— Они считают, что на восточной ее окраине.
— Я бы посоветовал им базовый курс географии, но это пустое — они слишком горды для этого. Так вот, поляки. Они живут в самом центре Европы, окруженные разными народами. И что же? Уживаются ли они с кем? Насколько я знаю — нет. Более неуживчивого, конфликтного и проблемного народа чем они еще поискать. Всякий, кто к ним попадает, либо ассимилируется, либо загоняется в униженное положение, либо гибнет, либо спасается бегством. Они ведь ненавидят всех вокруг. Просто всех. Хотя, признаться, я говорю не о поляках в целом, а только лишь о польской шляхте, которая словно укушенная ходит уже несколько веков и на людей кидается. Неужто бешенство подхватила?
— Это… это верно, — нехотя согласился Шипов. — Хотя и излишне резко. Впрочем, молодости свойственна резкость и простительна.
— Может и так. Но я удивляюсь, отчего с ними так ласково обходятся? Они гадости всякие учиняют, а с ними тетешкаются как с любимыми внуками.
— Государю нашему, Николаю Павловичу виднее, — твердо произнес губернатор.
— Разумеется, — охотно согласился молодой граф. — Уверен, что их спасает только лишь его гуманность и человеколюбие. Иной бы камня на камне, после того дурного восстания в Польше не оставил.
— Политика! — назидательно поднял палец Сергей Павлович. — Не все так просто. В Европе сразу возбудятся.
— А не пошли бы к черту эти возбужденные? — вкрадчиво спросил Лев. — Почему у прусаков или австрийцев поляки не шалят?
— Вы еще слишком юны, — тяжело вздохнув, произнес генерал. — С годами это пройдет, и вы поймете, что не все, к сожалению, можно сделать силой оружия.
— Но разве я оказался не прав с этим поручиком?
— Здесь я возражать не стану. — по-доброму улыбнулся Шипов. — Эдмунд Владиславович, пожалуй, утомил уже всех вокруг еще до моего вступления в должности. Так что я даже вам благодарен за этот конфуз, вынудивший его просить перевода.
— Работает же метода! — расплылся в улыбке молодой граф.
— Лёва! — снова воскликнул Владимир Иванович, в глазах которого плясали озорные чертики.
— Неделю назад в парке у Черного озеро мы задержали четверых лиходеев, — произнес максимально ровным тоном губернатор. — Они были крепко избиты и пытались скрыться. Но им не удалось. Догадываетесь, о ком речь?
— А чего они? — постарался сыграть в подростковую манеру, Лев Николаевич.
— Узнаете, значит. — снова улыбнулся Сергей Павлович. — Вы просто ходячее бедствие.
— Исключительно для преступников и врагов престола!
— Тоже верно, — еще шире улыбнулся Шипов. — Эта четверка была нанята для того, чтобы вас наказать и унизить. После дознания они указали на Эдмунда Владиславовича. И я уже отдал приказ о его аресте.
— Ясно. — кивнул Лев.
— Вы ведь понимаете, что он действовал не один. Колодники эти известные. И стоят их услуги недешево. У него столько денег не было и быть не могло.
— Вы имеете в виду, не угрожал ли мне кто-то последнее время?
— Например, — кивнул губернатор. — Но я хочу вас попросить: прекратите чудить. Если бы не ваш образ жизни, который совершенно не подобает людям вашего круга, то как с этими, так и с другими лихими людьми вы едва ли смогли столкнуться.
— Пока это заканчивается печально для них.
— Пока — да. Но завтра они просто пальнут в вас из пистоля, укрывшись в кустах. И что вы делать будете? А мне здесь в Казани убийство графа совсем не нужно. Будьте уверены — оно дойдет до самого Николая Павловича.
— Эта четверка… она в каком состоянии? Их вдумчиво допрашивали или они в той же изломанности, в которой я их оставил?
— Как это относится к делу?
— Я бы хотел их взять себе в охрану.
— Что⁈ — синхронно переспросили и губернатор, и дядя.
— Они грамотно работали. Опытные. Жизнь их занесла не на ту сторону. Я же хочу дать им шанс и исправиться. Будут меня охранять в обмен на каторгу. Она ведь их ждет?
— Без всякого сомнения, — кивнул Шипов. — Хотя будь моя воля, я бы их просто повесил. За ними уже столько бед.
— Вот. Пусть отрабатываю.
— Это их не изменит. Сколько волка не корми… — покачал головой губернатор. — Зачем вообще вы занимаетесь этими странными делами? Что это такое?
— Атлетика. Я занимаюсь атлетикой.
— И зачем она?
— Как там пелось в одной залихватской песне: «Я люблю кровавый бой, я рожден для службы царской», — улыбнулся Лев Николаевич.
— Не знаю такой песни, — покачал головой Сергей Павлович, — но слова верные. И что же? Как эта атлетика связана со службой?
— Россия ныне воюет постоянно лишь на Кавказе. Западноевропейские туземцы пока не решаются вновь напасть на империю. Так что придется иметь дело с горцами. А они воюют не по обычаям и нападают где и как придется. Из-за чего нужно быть готовым к битве и спросонья, и на нужнике. Даже голыми руками. Оттого я атлетикой и увлекся, начитавшись о делах далеких античных времен. Мы с братом упражняемся, укрепляя тело для службы.
— Занятно… — пожелав губы Шипов. — И что же, можно всякого вот так морды бить научить?
— Всякого нет. Здесь человек важен и его природное естество. Однако даже через полгода таких упражнений любой офицер окажется весьма неприятен в схватке накоротке. А за два-три года можно настоящих Геркулесов вырастить, если книги не врут, конечно. Я весьма удивлен, что со времен Античности никто более не уделял внимание атлетике.
— В парке вы ей занимались?
— Разумеется. Мы с братом делали пробежку.
— Я подумаю, что можно сделать. — с мягкой улыбкой произнес Шипов. — Мне нравится ваш запал… и осторожность. — добавил губернатор, давая понять, что он в курсе дурной истории с Анной Евграфовной.
— Береги честь смолоду, — серьезно ответил Лев, прямо и открыто глядя в глаза собеседнику.
На этом разговор завершился.
Молодой граф удалился, оставляя по просьбе Владимира Ивановича наедине с губернатором обсуждать разные вопросы.
Отправился к себе.
Сел там.
И нервно выдохнул.
Умом он понимал, что ничего бы ему Сергей Павлович не сделал, если бы он поселился под юбкой у Анны Евграфовны. Его бы просто не поняли в обществе. Но все равно… человек заслуженный и генерал отнюдь не паркетный. Один из тех немногих людей, что о державе пекся, несмотря на чины.