Он уже навел справки.
Благо, что это оказалось совсем несложно. Личность-то известная.
И теперь, столкнувшись с генералом лицом к лицу и пообщавшись, ему стало невероятно стыдно. Да, он не сделал непоправимого. Но все равно… Человек старался. Себя не жалел. А у него тылы сыпались…
— Ты чего такой смурной сидишь? — спросил вошедший Николай.
— Думаю, братец, думаю.
— С такой кислой миной? О чем же? Снова об овсянке? — попробовал он пошутить.
— Мы с тобой как две белые вороны со своими упражнениями. Это злит людей.
— И что же? Неужто ты хочешь отказаться от них?
— Нет. Я хочу создать обществом любителей атлетики. И думаю, как это дело провернуть.
— Вряд ли желающих будет много.
— Главное — оформить. Пока мы слишком загадочны для окружающих. Из-за чего они нас боятся. Ежели в газете какой популярной дать целую колонку, то многие вздохнут с облегчением.
— Дядя нам отказался в фехтовании и пальбе из пистолета. А ты про общество задумался… — покачал головой Николай.
— Не все так печально, братец. Надо подготовить программу и заявиться к Сергею Павловичу. Как мне кажется, он заинтересовался моими словами и всей нашей атлетикой…
Часть 1Глава 9
1842, июль, 1. Казань
Заканчивалась утренняя литургия.
Лев Николаевич стоял ее, пользуясь наработками реципиента, привыкшего к такому бдению. А то с непривычки спина могла и «сломаться». Он много раз слышал там, в XXI веке, об этой проблеме.
Молодой граф с удовольствием бы расположился поближе к двери, где воздуха побольше. Или даже во дворе и лучше на стульчике, но, увы, здесь имелся свой «ранжир». Из-за чего его, в силу происхождения, ставили практически к алтарю. То есть, на виду у всех и в самую глубь.
Тяжко было.
Привыкшее тело «тянуло», а вот сознание человека, чуждого всего этого — держалось с трудом. Впрочем, осторожно поглядывая по сторонам, маявшихся так же как и он, Лев Николаевич особенно и не наблюдал. Из чего он делал вывод о отсутствии у себя привычки, ну и старался преодолеть этот недостаток.
Вслушивался.
Пытаясь проникнуться торжественностью и сакральностью момента. Певчие ведь старались. Хотя он, толком не зная текстов, попросту не понимал, о чем они поют. Церковнославянский, да еще на тонический распев в высоких октавах — не лучший язык для восприятия на слух. Кроме того, ему в силу вкусовых предпочтений не слишком нравилось пение в этой тональности. Вроде как имитация хора ангелов, но он его так не воспринимал. Ну не укладывалось у него в голове, что могущественные существа, сбросившие падших в Преисподнюю, такие тонкоголосые.
Всматривался.
Рассматривая украшения храма. Неплохое, кстати…
Наконец, литургия завершилась. И, причащенный он вышел во двор. Где сразу же стал оглядываться в поисках лавочки… тщетно. В который раз тщетно. Их тут попросту не ставили по какой-то причине.
— Сын мой, поздравляю тебя с причастием. — произнес незнакомый голос совсем рядом.
Лев обернулся на него и увидел зрелых лет высокого, худощавого мужчину. Судя по одежде — священнику.
— Доброе утро. — чинно произнес молодой граф. — Благодарю. Мы знакомы?
— Отец Афанасий.
— Лев Николаевич, — встречно представился молодой мужчина.
— Да-да. Мне это известно.
— Вы что-то хотели?
— Я желал бы поговорить, если вы уделите мне немного времени. Уверяю вас, я не отвлеку вас надолго.
Лев кивнул.
И священник жестом показал в сторону, предлагая отойти. Все же около входа в церковь было слишком много народу и случайных ушей.
— Мы заметили, что вы словно мучаетесь на службе. Вас что-то терзает?
— И вы полагаете, что я что-то скрываю, какой-то секрет, на душе тяжкий груз? — практически процитировал собеседнику строку из песни «40 тысяч способов подохнуть». — Я ведь исповедуюсь. Каждое воскресенье. Разве это не позволяет облегчить тяжесть грехов, лежащих на моей душе?
— И все же вам тяжело. Вы явно маетесь. Мы хотели узнать, чем мы могли бы помочь.
— Душно у вас. Церковь совсем не проветривается. — нехотя ответил Лев Николаевич. — Вы бы хоть дверь ту, у алтаря, время от времени открывали бы, чтобы свежий воздух внутрь попадал. Когда такого количества людей нет, мне в храме хорошо. И даже благостно. Когда же на воскресную службу они собираются всем миром, случается ужасное.
— И что же? — подавшись вперед, спросил отец Афанасий.
— Они все дышат! — наигранно воскликнул молодой граф. — А я человек скромный, вот мне воздуха совсем и не достается.
— Мы тревожимся о вашем здоровье, Лев Николаевич. — мимолетно улыбнувшись, произнес священник. — Прежде всего о спасении души.
— Не стоит о том и тревожиться.
— Стоит Лев Николаевич, стоит. — произнес этот священник и показал ему бумагу от консистории.
— Даже так? — удивился молодой граф, когда пробежал по ней глазами. — Но вы же понимаете, что для меня ваше предписание ничего не значит. Это — разрешение со стороны консистории. Теперь осталось получить разрешение от меня.
— От ваших опекунов. — поправил его священник.
— Не могу с вами согласится, — улыбнулся Лев Николаевич. — Мое согласие можно игнорировать только в том случае, если я опасен для общества. Что юрисдикция губернатора. Ведь такие вопросы касательно графа — это его уровень. Или вы сомневаетесь? Во всех остальных случаях допустима только добрая воля. Мнение же опекунов в данном вопросе можно лишь учитывать, как некое благое пожелание. Я разве не прав? И вообще, на основании чего вы решились обвинить меня в одержимости?
— Лев Николаевич, мы не обвиняем вас в одержимости. — вкрадчиво произнес отец Афанасий.
— А разве не это вы только что сделали? — холодно процедил молодой граф, взгляд которого стал очень колючим.
— Вы только не переживайте! — примирительно поднял отец Афанасий обе руки. По нему было видно, что о драках юного графа он более чем наслышан.
— А как, скажите мне на милость, я должен на все это реагировать? С чего вы вообще в это ввязали?
— Удивительная сила и знание неизведанного, — осторожно произнес отец Афанасий.
— Очень рекомендую уличить в знаниях профессоров университета. Начните с ректора, который без всякого сомнения, гений. Ну а что? Наука на то и нужда, чтобы узнавать неизведанное.
— Не нужно перекручивать. — все так же вкрадчиво произнес отец Афанасий. — Мы провели расследование и нашли в вашем поведении много странного.
— И что дальше? Загоните меня в какую-нибудь печать с каракулями по кругу и станете водить хороводы, как это принято у кабалистов? Или что? Попробуете утопить в святой воде? Что вообще вы в такой ситуации делаете?
— Просто ежедневное чтение молитв и псалмов из Требника.
— Мда… — покачал головой молодой граф. — Вы даже не представляете, как я хочу послать вас к черту со всей этой глупостью.
— Это крайне нежелательно.
— Как и весь этот фарс.
— Лев Николаевич, это не фарс, все очень серьезно.
— Хорошо. Я соглашусь. Но при одном условии.
— Каком же?
— Вы проведете такой же обряд, что и для меня, только публично для всех тех, кто инициировал, подмазывал и подписывал эту бумагу.
— Ого! — ахнул отец Афанасий. — Но это же невозможно!
— Они так опасаются, что их изгонят? — хохотнул Лев. — Не удивлюсь, что кто-то из участников натурально черт. Ведь это еще удумать надо! Красиво-то как. Отличный способ меня унизить и ославить публично руками консистории.
— Уверяю вас, вопрос не стоит так.
— А если стоит? — подался вперед Лев Николаевич. — А что, если на следующий же день после первой читки, по городу пойдут слухи о том, что я одержимый? Смогу ли я потом отмыться от всего этого?
Священник промолчал, внимательно глядя на собеседника.
— Не отвечаете?
— Полагаю, что наша беседа зашла в тупик, — осторожно произнес отец Афанасий. — Если вы позволите, то я навещу вас позже.
— Пожалуйста. Мои условия вы знаете. Это ведь надо удумать — травлей сирот заниматься…
После чего развернулся и быстро зашагал к своей коляске. А внутри у него все клокотало от ярости.
Дома у молодого графа также ничего не клеилось.
Пелагея Ильинична и Владимир Иванович отправились с визитом вежливости. А его не взяли. Так-то может и прихватили, вон, как братьев и сестру, только он сразу домой не поехал, отправившись сначала к Волге. Погулял там немного. Успокоился. Вот его и потеряли…
Разобравшись в ситуации, Лев Николаевич сел писать письма влиятельным родственникам. Память реципиента их подсказывала. Да только текст не клеился. Он попросту не мог сформулировать текст… просьбу о помощи. Как-то не привык мужчина к сочинениям подобного содержания.
В конце концов, он плюнул и попросту лег спать.
Днем.
Все одно все мысли будут только про эту глупость, а значит, учебы не выйдет.
Вечером же прибыл гость… точнее, гости.
— Не скажу, что рад вас видеть, отец Афанасий, — буркнул мужчина. — Но доброго вечера. Не представите своего спутника?
— Владыка Владимир, архиепископ Казанский и Свияжский.
— Очень приятно. — ровным тоном произнес молодой граф. — Лев Николаевич. К сожалению, тетя и дядя уехали в гости, поэтому принять вас не смогут. Обещались вернуться завтра к обеду.
— Мы с вами хотели поговорить, сын мой, — серьезно произнес архиепископ.
— О чем же? Мне кажется, что с отцом Афанасием мы все прояснили.
— Он после вашего разговора пришел ко мне и попросил совета — как быть. А я и сам немало удивился — первый раз услышал о вашем вопросе. Поглядел записи и понял, что дозволение подложное.
Лев Николаевич несколько секунд помедлил, после чего вполне радушно пригласил их пройти внутрь. В залу, где и расположившись поудобнее.
— Что значит «подложное»? — переспросил молодой граф, когда вышли слуги и он остался один на один с гостями.
— Я лично благословляю все дозволения на отчитку. А это вижу впервые. И оформлено оно числом, когда меня не было в Казани — я находился в двухнедельной поездке. Потом оно вылежалось, чтобы я за ворохом бумаг не обратил на него внимание. А теперь пустили в дело.