Железный лев — страница 20 из 47

Серьезно и вдумчиво готовился к сдаче экзаменов второго года. Заодно поглядывая на третий.

Поначалу-то он думал, что будет сложно. Но нет.

«Бауманки» хватало за глаза, чтобы вытягивать. Более того, грешным делом он уже думал, что и школьной программы в целом бы хватило. Хотя и пришлось бы попотеть, чтобы разобраться в местной манере подачи многих вещей чуть больше. Но… за минувшие полтора века школьников нагрузили не в пример больше.

Впрочем, это было не так уж и важно.

Главное — он тянул.

Все вопросы.

И сейчас, получив от секретаря Николая Ивановича прошлогодние билеты экзаменационные за второй и третий год понимал, что и тут никаких проблем не возникнет. Если только не увлекаться и не болтать лишнего. А то после той комиссии Лобачевский организовал проверку предположения, касательно смещения в красный спектр цветовой гаммы более далеких галактик. И Льва уже несколько раз дергали на беседы. Судя по всему, у них что-то получилось, и они готовили очередную научную статью. А он там снова соавтор…


В дверь постучался и вошел Ефим. Тот самый слуга, который отправился за Львом на тушение пожара. Он после того приключения старался быть поближе. Или сам проникся, или дядюшка приставил, чтобы присматривал. А может, и все разом.

— Ваше сиятельство, там… это посетитель к вам пришел.

— Ко мне? Может быть, к дяде или тете?

— Непременно к вам. Александр Леонтьевич. Купец и бывший городской голова.

— Крупеников?

— Он самый.

Лев Николаевич не стал заставлять ждать посетителя и быстро спустился к нему. Впрочем, без лишней спешки. Чай не мальчик.


— Рад вас видеть, Александр Леонтьевич, — максимально ровным и даже в чем-то равнодушным тоном произнес Толстой. — Вы по какому-то конкретному делу или просто решили меня проведать?

— Я хотел бы с вами поговорить по поводу краски.

— Какой краски? — наигранно переспросил Лев Николаевич.

— Ну как же? В мае вы к нам ее заносили.

— В мае? Ах, в мае! Это было так давно, что я, признаться, даже и позабыл. И что же?

— Мы ей очень заинтересованы.

— Мы это кто? А где же ваш старший братец? Мне казалось, что Петр Леонтьевич должен такие вопросы решать.

— Обстоятельства заставили его принять постриг, а потом и обет самого строгого послушания за ради спасения души. — с максимально скорбным видом ответил Крупеников. — Так что в семье нашей старший теперь я.

— Даже так? — задумчиво переспросил Лев Николаевич. — Полагаю, что он лично обратился к архиепископу… через его секретаря, чтобы тот подсобил ему в столь непростом деле.

— Так вы знаете? — еще сильнее скис Александр Леонтьевич.

— Сильно его били?

— Позвольте мне воздержаться от ответа.

— Если вы хотите начать со мной отношения с чистого листа, то я готов выслушать вас. Мои информаторы — мое дело. Но что вы, как мой будущий партнер и товарищ, хотите мне сказать?


Александр Леонтьевич нервно дернул щекой.

Перед ним стоял рослый юноша. Но внешность была очень обманчива. Местами, конечно, в нем пробивался юношеский максимализм. Однако по Казани ходили уже слухи, будто тут речь совсем в ином и этот граф от природы довольно жесток.


Пару секунд помедлив, Крупеников вздохнул и начал свое повествование, полностью оправдав ожидания своего собеседника. Петр Леонтьевич оказался сильно возмущен поступком молодого человека и решил его проучить.

Для начала он оплатил выходку Эдмунда Владиславовича.

Ту самую, в которой он нанял разбойников, чтобы те Льва банально избили.

Не вышло.

И тогда в воспаленный мозг Петра закралась жуткая идея. Воспользоваться своими связями в администрации архиепископа. Специально для того, чтобы ославить Льва как одержимого и дальше, несколькими планомерными ударами уничтожить его репутацию.

Не вышло.

Зато у архиепископа вышло.

Он все ж таки взял за причинное место своего секретаря. Который и признался, что был должен Петру приличную сумму. Вот он и «подмахнул» ничего не значащую бумажку. Ведь Лев все равно ни на какую отчитку не согласился бы.

Владыка шутки не понял.

Совсем.

Поэтому и Петр Леонтьевич, и секретарь отправились в один очень интересный монастырь. Где они приняли не только постриг, но и обет очень строгого послушания. Включающий полное отречение от мирского. Отчего ни переписки, ни посещения им не полагались. Только много труда, молитвы и питание одним лишь черствым хлебом да водой.

И это еще губернатор не успел вмешаться.

Следствие пусть и не сразу, но успело дознаться о том, кто дал денег тому злополучному поручику. И если бы Петра Леонтьевича приняли не люди архиепископа, причем очень жестко, то к нему пришли бы полицейские…


— Суров Владыка, но справедлив, — произнес максимально торжественно Лев Николаевич и чинно перекрестился.

— Я пытался отговорить Петра, — тяжело вздохнув, добавил Александр Леонтьевич, — но он слово удила закусил и понес.

— Бывает. Ладно. Давайте поговорим про дела. Вы проверили ту краску, которую я вам передал?

— До последней капли использовали на опыты. Отличная краска! Сколько вы ее можете нам поставить, в какие сроки и по какой цене?

— Все зависит от того, сколько вы можете вложиться.

— Простите?

— Полагаете, я поверю, что вы не изучили все мои возможности? Вот. Улыбаетесь. А потому точно знаете — производить ее мне негде. Поэтому я готов предложить вам сделку — вы вкладываете деньги, я организую производство и подбираю человечка управляющим. Приглядывая за ним.

— А прибыли?

— Пополам. И оформление предприятия — тоже. А если вы найдете способ, как выйти с этой краской в Санкт-Петербург, и сможете ее туда переправлять сами, то я готов предложить вам сорок на шестьдесят по прибылям. Но владение пополам.

— Сколько и чего вам нужно, чтобы изготавливать бочку[2] этой краски каждый месяц?

— А давайте посчитаем, уважаемые кроты. — произнес Лев Николаевич вставая.

— Что, простите?

— Давайте пройдем в мою комнату, где удобный стол и есть бумага с карандашом. И я прикину: сколько чего нужно…

[1] Малый (рабочий) кабинет Николая I находился на первом этажа Зимнего дворца в его северо-западном крыле и выходил окнами на Адмиралтейство. Представлял собой вытянутую маленькую комнату, которая, впрочем, не сохранилась.

[2] По указу 1835 году бочка, как мера жидкости, она же «винная бочка» устанавливалась в 40 ведер или 491,976 л.

Часть 2Глава 4

1843, январь, 13. Казань



— Ночь. Улица. Фонарь. Аптека. Бордель. Окошко. Тихий стон. И что-то там хоть четверть века, — декламировал Лев Николаевич вольную интертрепацию стихотворения Блока под ритмичное поскрипывание кровати. Придерживая за мягкие берда молодуху в рамках проведения научных изысканий. Постановки, так сказать, эксперимента.

Раздобыв партию натурального каучука, он возился над технологией изготовления презервативов. Одноразовых. Максимально дешевых и как можно более тонких.

Не для себя, для друга.

Или нет?

Впрочем, несмотря на всю комичность ситуации, она, в сущности, была довольно трагичной. Распущенное половое поведение как аристократии, так и служилых вело к довольно широкому распространению половых инфекций.

Да, не катастрофа, как в том же XVI веке.

Однако каждый пятый представитель аристократии если не страдал от «срамной болезни», то как минимум от нее хотя бы раз в жизни лечился. По вооруженным силам и того печальнее — каждый четвертый, а в зоне напряженных конфликтов и того больше — до сорока процентов.

Страшная статистика!

Ужасная!

Именно для того, чтобы это все побороть с 16 апреля 1843 года Николай I и начнет легализацию проституции. С целью поставить девочек под контроль, прежде всего врачебный. Хотя разговоры об этом велись уже не первый год.

Молодой же граф решил подойти к этому вопросу с другой стороны.

Да, презервативы были известны человечеству с Древнего мира. Еще до наступления славных времен Античности. Изготавливаясь из разных подручных материалов, в первую очередь кишок, например, овечьих. В какое-то время даже не извлекая их из животного. Но настоящие, латексные презервативы появились лишь в 1855 году и были поначалу толстыми.

Очень толстыми.

Прям натурально с велосипедную камеру.

Но Лев каким-то чудом в прошлой жизни видел научно-познавательный ролик. И в памяти отложилось, что если резину развести пожиже каким-нибудь растворителем, то формочки можно в нее просто окунать. Получая на выходе тонкостенные, цельные изделия.

Понятно — это не предел, а только лишь начало долгого пути. Однако и такой вариант выглядел чрезвычайно полезным… выигрышным. Пусть даже не солдат, то хотя бы для офицеров. Их ведь вон сколько лет и сил готовить, а потому глупо терять таким бестолковым образом.

Так что, собрав волю в кулак, Лев Николаевич изготавливал варианты изделий и вдумчиво экспериментировал, стараясь подбирать совсем новеньких проституток. Еще не успевших собрать себе букет инфекций.

Ну а почему нет?

Он мог себе позволить. Опекуны на это ему специальное содержание выделяли, как и двум другим старшим братьям. Карты, пьянки и беспорядочная половая жизнь была частью светской изнанки.

Лев ее, конечно, избегал.

Но лишь частью, дабы не выглядеть «белой вороной». Вступать в антагонизм к местному обществу и противопоставлять себя ему — дурная затея. Он хотел его возглавить и развернуть в нужную ему сторону, а не героические воевать с ветряными мельницами. Что накладывало определенные последствия. Хотя, конечно, он не увлекался…


Наконец, он довершил начатое.

И хлопнув молодуху по мягкому месту, поинтересовался:

— Как звать?

— Фатима, — игриво ответила она.

— Молодец, Фатима. Хорошо, Фатима. Наука тебя не забудет, Фатима. Ступай, Фатима.

После чего направился к столику, чтобы самым детальным образом записать свои наблюдения. Ну и спать было пора. В особняк. Чтобы не нарушать семейные ритуалы своими прогулами.