— Федор Кузьмич, что же это у вас тут происходит? — все также улыбаясь, поинтересовался мужчина. — Средь белого дня людей бьют. Непорядок.
— А вы кто такой будете? — нехорошо прищурившись, поинтересовался городовой.
— Граф Лев Николаевич Толстой.
— Оу… хм… — несколько растерялся он.
В его представлении такие персоны своими ножками вот так по подворотням не ходят. Все в колясках. А тут еще и в одиночку.
— А… хм… это… — пытался как-то повежливее сформулировать он вопрос, прекрасно понимая, что этот человек по щелчку пальцев может закончить его службу, просто за счет связей.
— Ты хочешь спросить, что я тут делаю?
— Да, ваша светлость.
— Недавно в Казань приехал. Вот — гуляю, осматриваю город. Любуюсь видами.
Городовой и рабочие от этих слов даже головами закрутили, пытаясь понять какими видами залюбовался аж целый граф. Но ничего так и не поняли. Обычная бедная улочка: видавшие виды деревянные домики и сараи, пара канав, ухабы, ну и так далее. Даже грязная дворняжка имелась, что наблюдала за ними, высунув морду из ближайших лопухов.
— А… И как вам у нас?
— Очень мило. Особенно мне понравились люди. — скосился Лев Николаевич на эту помятую четверку.
Ситуация стала яснее — точно попытались ограбить. Выхватили. Неясно как, но это и не важно. Хотя городовой не понимал, отчего этот молодой граф о том не заявляет. Его слов достаточно, чтобы эту четверку приняли и оприходовали честь по чести. И обычно благородные в те редкие случаи, когда сталкивались с разбойным людьми, верещали дай боже. А этот не выдавал их.
Почему? Городовой не понимал. Поэтому осторожно спросил:
— А вы, Лев Николаевич не видели, кто их побил?
— Когда я вышел, эти злодеи уже скрылись. Я шел оттуда. Вы прибыли оттуда. Очевидно, что они удалились либо туда, либо туда.
— А… — скосился городовой на хромого разбойничка, не решаясь его спросить.
— Да я не разобрал. — осторожно ответил тот на невысказанный вопрос, косясь на молодого графа. — Приложили. Упал. Верно убежали, как барин сказывает.
— Вы уже разберитесь, Федор Кузьмич, — произнес Лев Николаевич, протягивая тому руку.
Городовой понятливо закивал головой, охотно ответил на рукопожатие.
Дворяне и тем более аристократы обычно относились к сотрудникам подобных «органов» как минимум пренебрежительно. Даже к дворянам. Ясное дело — с каким-нибудь крупным начальником лучше было не шутить. И тому же Бенкендорфу Александру Христофоровичу не подать руки никто бы не решился, а вот простых, рядовых сотрудников постоянно третировали и открыто презирали.
А тут такой поступок.
Да еще к простолюдину, каковым Федор Кузьмич и являлся.
Городовой аж невольно улыбнулся.
И в считанные минуты «организовал» молодому графу экипаж.
— Вы уж доложитесь, как разберетесь. — тихо произнес Лев Николаевич, практически шепотом и на ушко, когда городовой его провожал. И вложил ему в руку серебряный рубль — крупную и хорошо различимую на ощупь серебряную монету[1].
Федор Кузьмич напрягся.
— Я хочу знать, какая сволочь этих дурачков подослала. Этот был задаток. Как доложите — дам в пятеро.
— Эти дурни могли и сами учудить. — осторожно ответил городовой, не убирая монеты и окончательно ее не принимая.
— Тогда я хочу знать о них все. Чем дышат. Чем живут. Под кем ходят.
— Все сделаю. — кивнул визави, наконец-то поняв логику поведения молодого аристократа. И ловким движением убрал монету так, словно ее никогда и не было.
— И этих балбесов не трогайте. Может и они на что сгодятся.
Городовой кивнул, сошел с подножки на землю, и коляска тронулась.
— Странный барин, — заметил один из рабочих.
— Да не то слово. — хмыкнул Федор Кузьмич, покосился на побитую четверку и хмыкнул: — Эко он их отходил.
Все окружающие промолчали, сделав вид, что ничего не слышали.
Лев Николаевич же выдохнул.
Ему прямо явно полегчало и пришло осознание, что все не так уж и плохо и поле для маневра у него остается. Да и вообще нужно куда-то спускать пар, который в этом молодом, полном гормонов теле, буквально прет из ушей. Или драться почаще, или любовницу в самом деле какую-нибудь завести, или еще что.
Во всяком случае — не дурить.
Хотя и сложно сие. Разум разумом, а гормоны порой чудят — мама дорогая. Окружающие понимают и принимают это — молодые аристократы и не такое устраивают. Дело-то привычное. Но ему самому было стыдно. Да и глупо так подставляться. И с той же Анной Евграфовной требовалось поговорить. Приватно и серьезно, чтобы расставить все точки над «ё» или над «i», так как в местной графике эта буква все еще присутствовала…
[1] Квалифицированный рабочий в 1840-е зарабатывал 12–15 рублей в месяц.
Часть 1Глава 4
1842, апрель, 14. Казань
— Лев Николаевич, к вам полиция. — доложился слуга, заходя в комнату.
С виду мужчина отреагировал равнодушно, но внутри все сжалось.
Он ясно себе представлял научно-технический уровень этих лет и понимал: вычислить его чуждость в этом теле никак нельзя. Разве что сам признается. Впрочем, даже в этом случае его попросту посчитают безумцем либо одержимым. Да и то — в самом негативном исходе. Скорее всего, воспримут за не очень удачную шутку. Благо, что аристократов, которые чудят, по всему миру хватало, и Россия в этом плане не была исключением. Но все равно он опасался, что его вскроют.
Как?
Да бог их знает, как? Он порой и про мистику думал. Да, на практике никогда не встречал подтверждение ее практической ценности там, в прошлой жизни. Сейчас же… а вдруг? Так или иначе он тревожился и накручивал себя, пусть и не сильно. Оттого ему и стало не по себе от этих слов слуги, хотя виде не подал.
— Кто там явился и чего он хочет? — максимально скучающим тоном он осведомился.
— Городовой какой-то. — пожал он плечами. — Сказывает, будто бы по вашему поручению.
— Ясно… зови.
Пара минут.
И в комнату, в которой молодой граф занимался, зашел его новый знакомый — Федор Кузьмич.
— Доброго здоровья, ваше сиятельство, — бодро произнес он.
— И вам не хворать, — спросил Лев Николаевич. — Судя по отличному настроению, вести вы раздобыли отменные.
— Так и есть, — кивнул городовой. — Тех оболтусов никто не отправлял. Сами вышли на промысел.
— А отчего же днем?
— А чего им по темноте на улицах делать? — растерялся городовой. — Там и грабить-то некого, все, кого можно пощипать либо носу на улицу не показывают, либо ходят там с большими и порой недурно вооруженными компаниями. Оно им совсем ни к чему. Днем же одиночке или малые партии можно встретить куда чаще.
— Тоже верно, — согласился Лев Николаевич, понимая, насколько он еще не понимает эту эпоху.
— Но человечек, что за ними стоит, очень расстроился.
— Серьезно⁈ — оживился граф. — И он, я надеюсь, пожелает отомстить или как-то иначе навредить мне?
— Надеетесь? — немало удивился Федор Кузьмич.
— Я люблю веселье. — пожал плечами Лев Николаевич, завершая свои упражнения с гирями.
— Кхм… ну, знаете, мне такое не понять, — покачал он головой. — Нет, на вас он не обиделся. Да и за что? А вот на своих балбесов — да, осерчал. За то, что с одним человеком не справились. Так что старшой их головы лишился.
— Его убийц, наверное, уже арестовали?
— Полноте вам, Лев Николаевич. — улыбнулся в усы городовой. — Сам он его и пальцем не тронул, а кто и когда сгубил уже не найти. Да и все молчать будут.
— Федор Кузьмич, — покачал головой молодой граф, глаза которого стали на удивление жесткие и холодные. — Мне ли вам рассказывать, что, если очень вдумчивом да с умением спрашивать… Впрочем, мне до того нет никакого дела, раз конфликт исчерпан. Преставился и ладно. А остальные что?
— Никто не знает. Полагаю, залегли, опасаясь расправы. Позор-то какой. Но тут пока ничего не ясно.
— Странно. Ну да ладно. Что-то еще?
— Вот, — протянул он папку. — Здесь все, что мне удалось добыть на ту болезную четверку. Кто, откуда, чем промышляли. Там же сведения о том, кто за ним стоит.
— Подставное лицо?
— Отчего же подставное? Дельное.
— А кто им верховодит? Ни за что не поверю, что такая шайка-лейка без хозяйской руки промысел ведет.
Федор Кузьмич как-то странно дернулся и покачал головой.
— Лев Николаевич, не надо вам сие знать. Да и мне.
— Неужто сам губернатор?
— Я вам в таких делах не помощник. — осторожно ответил городовой. — Сами понимаете: жена, дети. Птица я невеликая, раздавят и не заметят, коли нос куда-то не туда сунут.
— Хорошо. — кивнул молодой граф и подойдя к столу, взял специально заготовленный кошелек с отложенными десятью серебряными рублями, вручив их со словами: — Как и обещал.
— Рад стараться. — широкой улыбнулся Федор Кузьмич.
— Если эти трое объявятся — дай знать. Особенно хромой.
— Они не объявятся. — криво усмехнулся городовой. — Если спаслись, то уйдут из города, пересидев. Им тут не жить. Больше мы их никогда не увидим.
На этом они и распрощались.
Федор Кузьмич застал Льва Николаевича за утренней тренировкой, которую, в целом, он при нем и завершил. После чего отправился на завтрак. Точнее, на обед, если говорить честно, но здесь его именно так называли, принимая в полдень…
Укреплять свое тело молодой граф начал почти сразу, как понял, в какую историю вляпался. И теперь плотно работал на брусья, турнике и с отжиманием. Ну и гирями баловался с прочим подручным. В целом он для начала пытался прогнать сам себя через адаптированный курс молодого бойца. Слишком уж тело реципиента оказалось изнеженным. Да — понимание кинетики боя многое давало. Но он был далек от идей айкидо и «прочих форм изящной словесности», как говорил его тренер на заре карьеры.
Разумеется, упражнялся он по возможности не на виду. Да и слуг прикармливал, чтобы лишнего не болтали и слухи ему сами собирали, тратя на это часть тех денег, которые ему выделяла тетушка. Специально для того, чтобы он вел подобающий молодому графу образ жизни. В ресторациях питался, одевался прилично, в карты мало-мало мог поиграть по маленькой и так далее. Вот с них все что мог, не вызывая подозрений, Лев Николаевич и откладывал, на «черный день».