— Вы еще ничего в столицу не отсылали?
— Нет.
— Тогда я предлагаю изменить саму суть подачи. Что у нас произошло? Разрушение производства, имеющего важное государственное значение. Признаться, не знаю, как кратко это назвать. Пусть будет — диверсия. — произнес Лев Николаевич.
Он-то точно знал, как это назвать, да только в привычном ему смысле слово «диверсия» стало употребляться лишь в начале XX века. В эти же годы им называли какой-либо отвлекающий маневр на поле боя.
— Ну… пусть будет так. — нехотя кивнул губернатор. — Только что нам это даст?
— Нужно особенно подчеркнуть, что злоумышленники пытались уничтожить передовое производство. И что плотины хоть и взорвали, то фабрику на паровых машинах удалось отстоять. Да, мы понесли потери в этой драке, но все еще держим позиции. Фабрика-то за нами.
— Ну… даже не знаю, — покачал головой Сергей Павлович.
— А чтобы впредь этого не происходило, — продолжил Лев Николаевич, — нам надо попросить его разрешить учредить частную экспедицию для охраны ценных предприятий в этих краях и сопровождении дорогих грузов.
— Почему частную? — немного удивился губернатор.
— Чтобы Государь не подумал, будто мы на казну покушаемся. Нужно до Николая Павловича донести мысль, что мы сами справимся. Нам бы только от него дозволение на это и разрешение вооружать служащих экспедиции.
— Зачем разрешение-то? Стражей можно же вооружать.
— Холодным оружием. А я хочу — пистолетами и ружьями. В том числе военного образца. Сами понимаете, без прямого дозволения Государя, такого делать нельзя.
— Все так. Но Николай Павлович не согласится.
— Даже если узнает, что удержанная нами фабрика производит ежедневно по двенадцать пудов отличной селитры?
— Уже производит⁈ — ахнул Шипов.
— Уже. Хотя я не спешил с докладом. Ждал, пока накопится статистика за месяц хотя бы. Ну и сдать ее на наш пороховой завод. Думаю, что с учетом простоев, эта фабрика станет производить порядка четырех тысяч пудов селитры ежегодно. Для начала. О чем можно Государя и проинформировать.
— Четыре тысячи пудов… — задумчиво произнес Шипов. — Это точно?
— Это пессимистичные ожидания. Но даже так — очень прилично. Очень. Стоит ли такое защищать?
— Несомненно, стоит. Однако с армейским оружием, скажем прямо, будут трудности. — серьезно произнес губернатор. — Заводы не справляются. Для линейных частей его едва хватает.
— С этим тоже не будет никаких проблем.
— Да? — настороженно переспросил губернатор.
— Нам наше армейское оружие и не нужно. Он же довольно сильно устарело. Мой стряпчий, который сейчас находится в бывших колониях Великобритании в Новом Свете, недавно прислал письмо, в котором описал много интересного местного оружия. Да и вообще — массу любопытного. Например, регулярная армия Соединительных государств Америки поголовно вооружена не просто нарезным оружием, а заряжаемым с казны. Сами понимаете — это другой уровень совсем. Вот его я и хочу закупить. А потом и наладить выпуск в мастерской. Если получится высочайшее дозволение получить. Порох же… я думаю, Государь изыщет способ выделить нам долю малую от продукции Казанского порохового завода.
— Я не уверен, что Николай Павлович пойдет навстречу. — покачал головой Шипов. — Сами понимаете — эта оценка нашего вооружения может ударить по его самолюбию и по князю Чернышеву, которому он безраздельно доверяет.
— А вы письмо пишите не прямо Государю, а Леонтию Васильевичу, с просьбой посодействовать. Как мне кажется, он с удовольствием спихнет охрану этого заводика на нас. Особенно если получится договориться с архиепископом о некотором изменении условий. Чтобы Леонтий Васильевич смог войти в долю малую. Да и не только его. Фабрику-то не лишне будет и расширить…
— А что с плотинами делать?
— Не спешить, Сергей Павлович. Не спешить. Здесь нужно крепко все обдумать и посчитать. Но и медлить с письмом не стоит. Потому как надо упредить желание Николая Павловича найти виновных. Право первого никто не отменял…
Шипов нахмурился.
Грубовато, конечно. Однако намек получился чрезвычайно прозрачным. И что отвратительно — генерал с этим выводом юнца был совершенно согласен. Сами плотины императора едва ли тревожили, а вот хищение казенного пороха в таком количестве, вылезшее наружу — очень даже. Так что и глава полиции, и губернатор Казани вполне могли бы потерять свои должности. И это — еще гуманный, оптимистичный расклад. А то, кто знает, что там императору нашепчут на ушко в этих столицах?
Так что Сергей Павлович, чуть помедлив, достал чистый лист бумаги. Взял карандаш. И начал сочинять правильные формулировки. Шапку-то он потом сам напишет. В ней хитростей не имелось — все стандартно, да и читали ее разве что секретари. А вот содержательная часть письма… с ней бы не напортачить. Заодно прикидывая смету и источники финансирования. Отдавать этому юноше в руки небольшой, но хорошо вооруженный отряд не очень-то и хотелось…
[1] Стоимость дома приблизительная. Что автор нашел в сети. Хотя особой веры источнику нет, но порядок цен он отражает плюс-минус.
[2] Первые барабанные замки пошли в серию в 1860-е годы в США, где применялись в банковской сфере.
Часть 1Глава 4
1845, апрель, 12. Казань
— Филипп Аркадьевич, я очень рад вас видеть, — радушно произнес Лев Николаевич своему гостю. — Прошу, проходите. Присаживайтесь. Как вы добрались?
— Благодарю Лев Николаевич, отвратительно. Расшиву всю дороги болтало на мелкой поперечной волне, да и шли едва-едва из-за вредного тому ветра.
— Печально, печально, — покивал граф. — Пора нам пароходы заводить, чтобы таких страданий более не испытывать. А то сплошное мучение для честных людей.
— И не говорите. Мучения, как есть мучения. Словно дочка моя накаркала.
— Дочка?
— Так и есть. Настасья Филипповна моя каждый раз ревет в три ручья, когда я отъезжаю по делам.
— Неужели так тоскует?
— Истово! Я ведь ей денег оставляю в самую малую меру. А она страсть как всякие безделушки любит покупать. Вот и рыдает, ждет любимого родителя.
— А супружница ваша не возражает против таких суровых, но справедливых мер?
— Так, она родами преставилась. Сам доченьку воспитываю. В строгости. А то и родителя по миру пустит, и мужа своего будущего, то есть, отца моих внуков. Кто же их содержать и растить станет? Вот и приучаю ее умерять свой пыл.
— То же верно, — улыбнувшись, кивнул граф, до конца, не понимая — шутит ли его собеседник, или действительно такой крохобор, да и вообще — к чему он дочку поминает. Поэтому он решил сменить тему: — Что ж, тогда предлагаю отобедать и перейти к делам.
— Если вы не против, что давайте сначала к делам, а потом уже обедать.
— Отчего же?
— Чтобы времени зря не тратить. Вы сумели меня заинтересовать. И если предложение стоящее, то у нас будет, о чем поговорить за обедом.
— Делу время, — покивал Толстой.
— Нет ничего ценнее времени, Лев Николаевич. Здоровье вы сможете поправить. Деньги подкопить. Дом построить. Репутацию очистить. А времени не вернуть. Не успел оглянуться, а жизни-то и нет — уже старость вон стоит.
— Мудрые слова, Филипп Аркадьевич. Поглядите на это, — произнес граф, достав из кармана небольшой бархатный мешочек, перетянутый кожаным шнурком.
Ювелир из Нижнего Новгорода принял его.
Открыл.
И высыпал себе на ладонь несколько красных камешков.
Нахмурился.
Ссыпал их обратно в мешочек и начал раскладываться, доставая из кофра разные приспособления. После чего добрые полчаса над камешками корпел — то так, то этак пытаясь проверить и выявить подвох.
— Как вам? — наконец, спросил граф, когда ювелир откинулся на спинку кресла, очевидно, завершив проверки.
— По всем признакам это рубины. Но меня что-то гложет. Я чую подвох, но не понимаю в чем он.
— Если желаете, вы можете взять камни на более дательное изучение.
— Это, — указал он ладонью на стол, — безусловно, рубины. Мой опыт позволяет судить о таких вещах достаточно уверенно.
— Тогда что вас тревожит?
— Их форма Лев Николаевич. Их форма. Эти выглядят так, словно их раскололи из чего-то более крупного, а потом немного обили, чтобы смягчить края и придать им более привычный вид.
— Рубины встречаются разные. Это единственное, что вас волнует?
— Второй вопрос, если позволите, откуда они у вас?
— Это так важно?
— Для меня — важно. Поймите меня правильно. Ни вы, ни ваша семья не занимаетесь горной добычей. А в наследство дикие рубины едва ли кто положит. Неужели выиграли в карты? Так вы по-крупному не играете, я узнавал. Да и вообще почти что не играете.
— Мир полон чудес. — развел руками Толстой.
— Вы не ответите мне на мой вопрос?
— Понимаете… ответ будет касаться щекотливых тем. Поэтому я хотел бы предварительно условиться. Вы готовы взять эти камни для огранки, оставляя себе десятую долю от выручки?
— Половину.
— Филипп Аркадьевич, побойтесь бога! За половину я сам освою ваше ремесло.
— Обычно я беру указанные вами десять процентов, но ваши камни просто пахнут проблемами. Я рискую. Поэтому и прошу половину.
— Двадцать процентов.
— Половину.
Лев Николаевич пожал плечами и, протянув руку, взял со стола кошелек и начал собирать в него рубинами.
— Двадцать пять. — не выдержал ювелир, когда последний камешек скрылся в мешочке.
— По рукам. — чуть помедлив, ответил граф.
— Так что это за камни? Откуда? На них кровь?
— Вы, наверное, наслышаны о судьбе одного непутевого стряпчего, который решил меня ограбить?
— Кто же не слышал о трагедии Виссариона Прокофьевича? — заискивающе улыбнулся Филипп Аркадьевич. — Он даже меня сумел обхитрить, взяв денег в долг перед тем, как преставиться. Полагаю, именно вам он их отвез.
— Все может быть. Но его долги на его совести.
— Так и есть, так и есть. Хотя я даже не стал судиться в попытке вернуть свои деньги. Там образовалось столько желающих, что я едва ли на что-то значимое мог рассчитывать. Мда. А при чем здесь этот несчастный?