— Слезай, — протяжно скомандовал Кондратий. И, понизив голос, добавил, обращаясь к Джанмурчи:
— Возьми пять человек и поезжай искать трупы. Мы сделаем дневку.
Глава VI.Черный ледник.
Несколько раз на день шел снег. Как только тучи сходили, солнце жгло. Чапаны, кожухи и мокрые кони дымились паром. От резкой смены тепла и холода с лица слезала кожа. Губы у всех потрескались и имели вид ободранного апельсина. У многих вместо рта была запекшаяся, сплошная рана. При каждом слове струпья сочились кровью. А люди подымались все выше и выше. Плоскогорья по несколько верст скрадывали под'ем. Потом, через день пути, отряд оказывался у подножья снеговой горы. За неделю не было ни одного спуска. Все чаще страдали горной болезнью и припадками удушья. Как-то днем открылось такое пространство, что люди с конями стали как мухи. Черная каменноугольная грязь была под копытами коней.
— Койлю, — сказал Джанмурчи и протянул руку вперед.
Там чудовищными ступенями спускались изломанные льды. Грязные, черные сугробы, сползавшие с каменноугольных хребтов, громоздились, как горы. Где-то высоко вверху шумел черный грязный водопад. Вода пробивала снег. Потом ниспадала по леднику и снова исчезала под снегом. Грязный от каменного угля снег и черный искрившийся лед производили необыкновенно мрачное впечатление. Черные льдины железным шлаком горели на солнце вверху. Кондратий слез с коня и пошел пешком.
— Будай! Я думаю, мы перейдем только там… — и он показал рукой на черный ледник. — По карте дороги нет. Но по ту сторону Койлю нас ждут меньше чем во Франции.
— Мы должны итти быстро, — сказал подошедший Джанмурчи. — Старые люди говорят, что тут очень высоко. Летом падает снег сразу на целую сажень.
— Сколько у тебя по карте? — спросил Будай.
— Двадцать две тысячи футов. На две версты выше Монблана, — отвечал Кондратий.
Кондратий и Джанмурчи тронулись вперед. Будай приказал раздать все конфекты и папиросы, которые Саламатин так тщательно берег для этого случая. Все знали, что на этой высоте бывают безвоздушные ямы и чтобы не задохнуться, необходимо сосать конфекты или курить. Кондратий ехал следом за Джанмурчи и невольно поражался дикому чутью этого человека. Черный лед со снегом поднимался столбами на целую сотню саженей. Шуршащий шум слышался от ручьев, которые текли внутрь снега. Они кипели, соединяясь в реченки и иногда грохотали где-то внизу, чуть не под ногами в толще снега. Джанмурчи с одного взгляда оценивал все. Нависшие, сочащиеся сугробы над головой обдавали черным дождем всадников и коней при каждом легком порыве ветра. Иногда снег стоял колонной между скалами. Проводник двигался по черным мокрым пятнам, где выступала земля. Каждый раз ему удавалось миновать залежи снега, и он упорно подымался вверх, сворачивая то вправо, то влево. Как только они подымались на новую площадку, снова открывались гигантские сугробы, громоздившиеся на десятки саженей кверху. И снова терпеливо, с бесконечной осторожностью Джанмурчи направлял коня на проталину. Вдруг он остановился. В ту же минуту послышался какой-то шорох, который усилился и наполнил весь воздух. Потом раздался возрастающий гул, как от землетрясения и громовой удар потряс землю. Кондратию почудилось, что даже почва под ногами заколебалась. Оба коня отчаянно забились от ужаса.
— Лавина! — мелькнуло в голове у Кондратия. Он стиснул своими железными ногами коня и, затянув повод, удержал его на месте. Снеговой столб впереди вдруг наклонился. Огромные сталактиты льдин, с которых бежали ручьи, оторвались и на секунду повисли в воздухе. Потом вся масса снега и льда рухнула вниз. Ледяным ветром пахнуло на проталину и в следующее мгновение раздался второй удар, от которого загрохотало что-то под землей. Конь Джанмурчи, как дикий козел, метнулся вправо со своим всадником и Кондратий последовал за ним. Целый час они бились в снегу, проваливаясь по грудь, перебираясь по проталинам и вдруг выбрались наверх. Перед ними расстилалось ровное ледниковое пространство, пересеченное черными полосами. Кондратий под'ехал и с искренним восхищением пожал руку проводника. Он не был завистлив и умел ценить людей.
— Ишь ты, ветерком-то как подмело. Каток, — сказал приблизившийся, запыхавшийся солдат.
Кондратий и Джанмурчи тронулись вперед пешком, держа в поводу коней, которые с трудом шли по льду. Когда Будай подошел, то увидел, что они оба стоят на краю пропасти. Трещина шириною в сажень открылась во льду. Она уходила вправо и влево докуда видел глаз. Кондратий приблизился к краю и заглянул вниз. Стены льда блестели, как стекло. Дальше в сумраке выставлялись блестящие ледяные уступы, а еще глубже был мрак и дна не было видно. Оттуда еле долетал однообразный звон воды, переливавшейся во льду. Звук был похож на журчание струи, наполняющей кувшин.
— Это наверно от землетрясения, — задумчиво сказал Будай.
— Ну тебя к чорту. Тут не Академия наук, — дружелюбно огрызнулся Оса, упорно думая о чем-то.
Он снял перчатки и подул на посиневшие пальцы.
— Если я проеду здесь, я выиграю семь дней и накрою еще две шайки. Ведь я тебе сказал, что разорю отца контрабанды. Когда не будет авторитета Байзака, когда он станет бедняком, контрабанда умрет. Постели-ка свою попону вот сюда на край, — сказал Кондратий, но кругом загудели протестующие тревожные голоса:
— Кондратий, не дури, — сказал Будай.
— Больше ничего не остается. Не бойся.
Холодная как лед, непреклонная воля была в его голосе. Будай пожал ему руку и отошел в сторону. Оса спокойно поправил перчатки и повернулся к пропасти. При полном молчании окружающих он смотрел на разостланную попону на краю трещины, как будто прицеливался. Потом сразу тронулся рысью вперед. Не переводя дыхания, все смотрели на него. Если бы конь хоть раз поскользнулся, то даже упав на лед, он с'ехал бы в пропасть вместе со своим седоком. Перед попоной Оса резко ударил коня камчей. Конь напрягся всем телом, и подобрав ноги, оттолкнулся. Попона чуть от'ехала назад и этим прыжок ослабился на половину. Конь и всадник взвились над пропастью и рухнули на лед.
— А-а-а! Здорово! Молодец! — Раздались возгласы.
Оса высвободил ногу и конь поднялся, дрожа всем телом от страха.
— А ну, давай! — сказал он, оборачиваясь назад.
Ему перебросили несколько веревок, топор и два кола. Оса забил колья в лед и быстро прикрутил веревку. Один за другим, вися над пропастью, перебирались люди по веревкам, потом настлали палки, палатки и брезент и перевели лошадей.
Будай руководил переправой. Оса и Джанмурчи снова тронулись вперед. Они прошли через весь ледник. Лед кончился обрывом. По ту сторону глубокого рва подымалась мокрым блестящим отвесом черная земля. Ров круто спускался вниз и было слышно, как подо льдом бушевала вода, уходившая вбок из оврага. Джанмурчи вместе с конем перепрыгнул ручей на льду. Кондратий последовал за ним. Но вслед за прыжком почувствовал, что куда-то проваливается вместе с конем. Лед зазвенел как стекло, ломаясь вокруг. Кондратий вместе с конем бухнулся в воду и не успел даже закричать. Он захлебывался, бился, кувыркался в черной ледяной воде. Потом его пронесло подо льдом шагов двести. Несколько раз коня перекатывало через него. Жестокая боль в ногах почти лишила его сознания. Очнувшись, он увидел, что лежит в черной грязи. Рядом с ним лежал конь. Вся грудь у него была расшиблена. Окровавленный кусок кожи висел и был выпачкан в черной грязи. Ослепленный и полузадохшийся Оса встал на ноги. Прямо от его ног вниз шел крутой скат под ледник. Вода бушевала и сбивалась в грязную пену. Кондратий не успел опомниться, как сверху одна за другой, распластываясь в воздухе, стали падать веревки. Он привязал коня и долго выбирался наверх.
— Ой-бо-бой! — сказал Джанмурчи, — ты мог умереть. Когда вода идет по льду, она режет его туда и сюда. Бывает так: лед, потом пустое, как дом, и опять лед, и опять пустое. В прошлом году один купец упал; пять или шесть раз под ним сломался лед и никто больше его не видел.
Он тревожно показал на небо. Кондратий понял, что надо спешить, так как скоро начнется метель, и тронулся впереди отряда. Скоро стало легче. Не надо было больше наклоняться вперед. Кони шли по ровному месту, а колоссальные отвесные утесы красного гранита подымались, как колонны и стены развалин. Ровный как пол, сплошной красный камень тянулся на несколько верст. На камне ровным слоем бежала вода. Утесы гранита образовывали лабиринт переходов и коридоров. Сверху все затянула серая мгла и крупный мокрый снег падал бесшумно и так густо, что всадник не видел голову лошади. Снеговая скользкая слякоть зачвакала под копытами коней. Джанмурчи кричал Кондратию, толкаясь стременем, но через массу валившегося снега Кондратий еле слышал его голос. Потом кто-то сунул веревку в руку маленького кавалериста, и он, схватившись за нее, закивал головой. Теперь он знал, что товарищи не разбредутся. Веревка все время дергалась во все стороны, потом она протянулась вперед и назад. Кондратий понял, что всадники вытянулись гуськом, а Джанмурчи приблизил свое лицо к его уху и сказал:
— Я поеду вперед.
Кондратий не спорил. Он знал, что у проводника нос как у волка. Он держался за веревку и как будто плыл в белой струящейся мгле. Кони спорым шагом шли куда-то один за другим. Их ноги уже стали грузнуть в снегу выше, чем по колено. И вдруг снег перестал падать. Мокрые от пота и снега, кони тяжело вздували бока. Скалы выступили из белого мрака. Целые водопады обрушивались с утесов, и уходили в откосы щебня. Мокрые скалы нависали, ежеминутно грозя обвалом. Ослепительно сверкнуло солнце. Белым дымом заклубился вокруг туман. Снова все исчезло. Потом конь Кондратия захрипел и остановился. При следующем порыве ветра у самых ног коня открылась бездна. Конь спокойно глядел вниз. Где-то далеко, под яркими лучами солнца сверкала зеленая долина. Кондратий увидел, что он ехал вторым. Впереди был Джанмурчи. В следующее мгновение ему показалось, что проводник падает. Киргиз вместе с конем сколь