ываю…
— Тогда марш! Марш к яме! Или помочь?
Шатаясь, будто пьяный, Шостак побрел к яме. Но на раскопанном пригорке снова остановился.
— Неправильно вы…
— Все правильно! — сказал помкоменданта и выстрелил ему в затылок.
Костлявое тело Шостака медленно свалилось в яму — к тем, кто уже был там.
Когда Костиков вернулся к машине, там уже стоял вылезший из нее Сурвило. Его угрюмое лицо стало совсем свекольного цвета — от усталости или душевных терзаний.
— Что, и меня туда? — спросил он, неподвижным взглядом уставясь в песчаный пригорок.
— А куда же? Отдельной ямы у меня нет.
— Выкопай.
— Еще чего не хватало!
— Давай, я сам.
— Копай! — подумав, согласился Костиков. — Все равно опоздали. Шофер, неси лопату!
Молодой шофер из передней машины принес лопату. Сурвило двумя руками потрогал палку, осмотрелся вокруг.
— Где? Здесь?
— Хоть бы и здесь. Давай! Только живо! — сказал Костиков, не пряча, однако, пистолет.
Сурвило начал копать — темпераментно, нервно, бросая в стороны полные лопаты земли. Наверно, все же волнуясь, он не очень думал об аккуратности и вместо прямоугольника могилы копал почти что круглую яму. В сосняке было нехолодно, светало. Сурвило быстро нагрелся, лицо его вспотело и стало еще более красным. На минуту остановившись, он стянул с плеч рыжую кожанку, бросил ее под ноги Костикову.
— На, возьми. Зачем пропадать…
Замазанным в грязи хромовым сапогом Костиков презрительно отбросил кожанку из-под ног. Сурвило не стал упрашивать — не хочет, не надо. Ему уже ничего не было надо. Кроме вот этой отдельной могилы. Тут ему будет спокойнее, чем в общей, рядом с врагами народа. И все же его распирала обида, умолчать о которой у него не было сил.
— За что? Честного работника органов! Что я нарушил? Безвинного врага убил? Да их тысячами убивать надо! Я старался! Четыре года премировали. За ударную работу, к годовщине Октября. И все напрасно. Пожалели врагов, шпионов, нацдемов! И это правильно? Нет! В органы пробрались враги, вот оно что! Они среди нас!
— Хватит! — с надрывом приказал Костиков. — Лучше помолчи!
— Я молчал! Все лето молчал. Как и ты! Как и сотни чекистов. И вот меня за это…
— Молчи и копай! — все больше злясь, крикнул Костиков.
— Нет, уже скажу. Вот и ты… Думаешь, уцелеешь? Службой откупишься? Нет! Придет и твоя очередь…
— Молчать!
— Нет, уже скажу! Мы пауки в банке! Узнает Сталин…
Видимо, это было уже слишком. Невдалеке с винтовками наготове стояли бойцы охраны, полный тревожного внимания ждал у машины молчаливый шофер. Все с удивлением уставились в знакомого чекиста, копавшего себе могилу и говорившего что-то странное. Наконец Костиков приподнял пистолет, не прицеливаясь выстрелил два раза. Выпустив лопату, Сурвило будто сломался в коленях и боком осел на раскопанный песок.
— Добей же… — он выжал из себя чуть слышно.
Костиков сделал шаг вперед и выстрелил ему в голову. На траву и песок брызнуло серыми шариками мозгов.
— Возьмите туда, к остальным, — приказал он бойцам.
Закинув за спины длинные винтовки, бойцы взяли бывшего чекиста за руки, потянули к яме. Костиков пошел к машине.
Эта проклятая ночь совсем вымотала его силы. Заметно начала изменять выдержка, как ни старался он вести себя сдержанно. Казалось бы, несложная работа, но каждый день одно и то же. Везут и везут, будто баранов, когда уже будет этому конец? Вон сколько накопали ям за весну и лето. И сколько еще будет накопано новых…
Костиков окинул взглядом прогалину между сосенок на склоне — наверно, за осень заселят и ее. И просто где-нибудь здесь окажется и его яма…
В этой жизни все очень просто.