Один из исследователей справедливо утверждает, что такая теплая встреча Пушкина с дворней могла быть только в Захарово. В другой повести того же 1830 года - «Барышне-крестьянке» Пушкин не случайно упоминает «захарьевских» и «хлупинских» мужиков. Деревня Хлюпино соседствует с Захаровом.
Помимо «сентиментального» путешествия, была еще и творческая, деловая причина для посещения сельца. Он, несомненно, заезжал в Большие Вяземы, да и не мог их миновать, ибо они находились на проезжей дороге. Поэт был полон мыслей о написанной им за несколько лет до этого трагедии «Борис Годунов». Как раз в 1830 году он добился разрешения цензуры на печатание этого произведения. Между тем у него зрел уже новый замысел, связанный с эпохой «смутного времени», о чем свидетельствует его письмо к Н. Н. Раевскому. Ему снова захотелось увидеть и Большие Вяземы - своеобразный памятник эпохи Бориса Годунова и Лжедмитрия.
Он снова в этих местах! Пройдем же и мы тропой Пушкина. Вдоль хвойного леса пролегает позади Захарова старая можайская дорога. Вон те кряжистые сосны-великаны помнят порывистый бег коней, нетерпеливо погоняемых невысоким смуглым человеком. Он промелькнул и скрылся навсегда.
Подойдем же к скромному памятнику близ школы и, обнажив головы, прочитаем о том, что шесть лет своей великой жизни Александр Сергеевич Пушкин провел здесь. Священен этот русский уголок!
«Колонн коринфских мягкий полукруг»
Совсем рядом со станцией Звенигород есть дворец редкой красоты. Если внимательно всмотреться в него, то он, может быть, и уступает по великолепию Архангельскому или Останкину. Однако вам вряд ли удастся оглядеть его изолированно от окружающего ландшафта, а в связи архитектурного образа усадьбы с пейзажем и заключается неповторимая прелесть Введенского.
Белоснежный дом с тремя торжественными колоннами коринфского ордена стоит на горе весь в зелени. Где-то внизу голубеет лента Москвы-реки. Чудесно просматриваются дали - золотые купола п причудливые сооружения звенигородских памятников.
Но, пожалуй, еще лучше рассматривать Введенское снизу, с дороги. Оно предстанет во всей свежести белокаменного чуда, легкое и стройное, на последней из земляных террас, поднимающихся по широкой просеке мимо деревьев… Нет, поднимитесь наверх. Посмотрите на дом через буйную зелень! И еще раз приезжайте сюда осенью, когда бушует пожар багряных, розовых, алых красок и сквозь пламя проглядывает опять белокрылое великолепие. И вид на заречные дали - на десятки километров…
Мои друзья, с которыми я обычно совершаю свои путешествия и походы по Подмосковью, не раз спрашивали меня - кто этот волшебник зодчий, поставивший здесь дворец? Я ничего не мог ответить до недавнего времени, так как никакие справочники, никакие поиски тут не помогали: документации не находилось. И это было удивительно, потому что уж о таком-то выдающемся сооружении, казалось бы, где-то, что-то должно быть написано.
И вот несколько лет назад имя архитектора было найдено. Им оказался Николай Александрович Львов (1751 - 1803), человек на редкость разносторонних дарований. Поэт, художник, историк, он был близким другом Державина и его родственником. Тонкие одухотворенные черты Львова запечатлены на известном овальном портрете работы живописца Левицкого.
По натуре Львов был страстным изыскателем. Еще в те времена, когда между Москвой и Петербургом сплошной стеной шумели леса, он, как бы предвидя их истребление, горячо ратовал за другой вид топлива и взялся руководить добычей и доставкой каменного угля в столицу, а также торфоразработками под Москвой. Он предложил строить дома не из дерева, а сбивать их из земли. Придумал новую систему отопления, при которой воздух нагревался и одновременно проветривал жилье. Незадолго перед смертью он опробовал кавказские минеральные воды и представил проект водолечебницы.
Львов издал прекрасный сборник записанных им «Народных русских песен с их голосами». Прославился он и изданием русских летописей: известна так называемая «Львовская летопись».
Каким же образом выяснилось, что строил Введенское именно Львов? Советский исследователь архитектуры Н. И. Никулина обнаружила неизвестное ранее письмо Львова. Оно адресовано П. В. Лопухину, тогдашнему владельцу усадьбы.
«Введенское ваше таково, - писал ему Львов, - что я замерз было на возвышении, где вы дом строить назначаете, от удовольствия, смотря на окрестность, и 24 градуса мороза насилу победили мое любопытство. Каково же должно быть летом? Приложа, как говорят, руки к делу, место сие выйдет, мало есть ли сказать, лучшее из подмосковных. Натура в нем все сделала, но оставила еще и для художества урок изрядный. Все это проверил я на месте, нанес на план и теперь делаю расположение всей усадьбы вообще».
Таким образом, даже зимой, когда все было занесено сугробами, чуткий зодчий почувствовал необыкновенную прелесть пейзажа, окружающего это место… А весной, убедившись, что не ошибся в своей оценке, он приступил к сооружению дома. И устремил весь незаурядный талант на создание единого ансамбля.
Как знать: быть может, вот здесь, на этом пригорке и сочинил Львов одно из лучших своих стихотворений, навеянных народными песнями:
«Как бывало ты в темной осени,
Красно солнышко, побежишь от нас,
По тебе мы все сокрушаемся,
Тужим, плачем по лучам твоим.
А теперь беги, солнце красное,
На четыре на все стороны;
Мы без скуки все рады ждать тебя
До самой весны, до зеленыя».
На этот раз, при постройке дома в Введенском, он уже не пожалел дерева. И вот что удивительно. Когда через сто лет, в конце XIX века, деревянное здание, построенное Львовым, сносили, то новое выстроили из белого камня абсолютно в тех же формах и пропорциях. Значит, так хорош был деревянный дом!
Усадьбу Введенское называли зеркалом души русского быта. Уцелел не только господский дом, но и службы, церковь, флигеля, оранжерея, парк и старые березы подъездной аллеи, словом, весь ансамбль.
«Внутренний двор, - пишет исследователь усадьбы С. Боровкова, - представлял луговину с полевыми цветами, с копнами сена во время сенокоса. И этот обширный двор, и само расположение жилых строений полукругом, с господскими покоями в центре и расходящимися по обе стороны от них другими строениями, - все очень характерно для усадебной постройки».
В 1880-х годах усадьба принадлежала фабриканту Якунчикову, одному из строителей здания Московской консерватории, и в Введенском жила его дочь, художница Мария Васильевна Якунчикова. Пленившись красотой усадьбы, Якунчикова тут написала ряд полотен и в их числе находящуюся в Третьяковской галерее картину «Из окна старого дома». Небольшое по размерам произведение это висит на первом этаже среди работ группы живописцев «Мир искусства». Легкая, звонкая по краскам, передающая обаяние здешней природы, картина запечатлела знакомую нам колоннаду, все тот же «колонн коринфских мягкий полукруг». Марию Якунчикову, близко связанную с семьей художника Поленова, называли «певцом Звенигородского уезда, поэтом русских лесных лужаек и деревенского крылечка».
У Якунчиковых во Введенском бывал другой живописец из группы «Мир искусства» - Виктор Эльпидифорович Борисов-Мусатов, тоже написавший здесь несколько легких по краскам, воздушных и, как всегда, элегических, немного грустных картин. Тихо проходят по его полотнам призраки былого, как бы тени тех, кто шил в этих покоях, бродил по аллеям парка еще в XVIII столетии. На мотив одного из его полотен Андрей Белый написал стихотворение:
«Любезная сердцу картина!
Вся в белых, сквозных кружевах
Мечтает под звук клавесина.
Горят в золотистых лучах
Под вешнею лаской фортуны
И хмелью обвитый карниз,
И стены. Прекрасный и юный,
Пред нею склонился маркиз.
В привычно заученной роли,
В волнисто седом парике,
В лазурно-атласном камзоле,
С малиновой розой в руке».
В середине 1880-х годов Введенское приобрел граф С. Д. Шереметев, внук крепостной актрисы Прасковьи Ковалевой-Жемчуговой (Параши). Одновременно он владел Останкином, Кусковом, Остафьевом. С. Д. Шереметев - автор ценных монографий о некоторых подмосковных усадьбах, и книги эти - ныне большая библиографическая редкость. Шереметев оставил Введенское в качестве приданого за своей дочерью, вышедшей замуж за графа Гудовича.
После революции, как и во многих подмосковных усадебных домах, здесь располагался одно время детский дом. Страна не жалела ни сил, ни средств, чтобы вырастить детей, оставшихся сиротами. Интересно, что при этом детском доме существовали учебные художественные мастерские, над которыми шефствовало Строгановское училище. Совхоз, совпартшкола и, начиная с 1933 года по сей день, - санаторий - таковы хозяева Введенского последних десятилетий. Нужно ли говорить о том, как вольготно здесь отдыхать!
Няня композитора Танеева
В один из солнечных летних дней москвич Павел Федорович Колесов прогуливался под Звенигородом в окрестностях Саввино-Сторожевского монастыря. Он спустился под гору, минут пятнадцать шел лесом и, перейдя через шаткий мостик, очутился в какой-то деревушке.
Деревушка необычайно понравилась ему своим местоположением. Тихая, опрятная, немноголюдная, с цветами в каждом палисаднике, она лежала будто бы на дне гигантской природной чаши, края которой составляли с трех сторон лесистые горы, а с четвертой - высокая насыпь железной дороги-одноколейки. Колесов решил поселиться здесь на лето.
Деревушка называлась Дютьково. Колесов узнал, что в ней девять последних лет жизни провел композитор Сергей Иванович Танеев, здесь и умер в 1915 году. И под впечатлением тихой и ясной, величавой природы создал он немало своих музыкальных произведений. Навещали его в Дютькове друзья, ученики и сослуживцы по Московской консерватории, а несложное хозяйство вела няня Пелагея Васильевна Чижова. Когда же