Сотрудница со всего размаху захлопнула окошко перед его лицом и прокричала (не ему даже, а нам всем): «Все, прием окончен».
Заволновалась очередь. Все стоящие в ней готовы были придушить и разорвать на куски этого дедушку. Все находящиеся тут уже знали свое бессилие перед лицом Системы, знали, что как скажет Тетенька Из Окошка, так оно и будет. И свое бессилие перед ней излили в раздражении и злости — на дедушку, который, лишившись права на передачу сам, теперь мог лишить его всю огромную очередь за собой.
Дедушка поник и отошел в сторону. Очередь замерла у окошка. Теперь оставалось лишь ждать и гадать, насколько велик гнев сотрудницы. Снизойдет ли она до остальных, или же ее злость перешла на всех, кто здесь стоит.
Спустя какое-то время окошко распахнулось — и прием передач продолжился.
Таково было мое первое знакомство с пенитенциарной системой. Позже я уже сама могла подсказать другим новичкам, куда им надо идти, в какую очередь вставать, какие документы держать наготове.
Второй раз я уже приехала одна. На этот раз без огромной сумки с передачей, только лишь на свидание. Разрешение мне подписали еще в день приговора, и все это время, с 12 по 22 апреля, я ждала этот день.
Мы сидели друг напротив друга, разделенные стеклом, и общались по телефону. У него был отсутствующий, рассеянный взгляд, постоянно уплывающий куда-то в сторону.
Видимо, он до сих пор не мог не то чтобы понять, а принять, что с ним произошло.
Он еще находился на карантине и ожидал со дня на день перевода в основную камеру.
Я приехала на свидание с заготовленной речью. Столько всего мне хотелось ему сказать, и далеко не только ободряющего и хорошего.
На свидании все это вылетело из головы. Нет, я, конечно, успела вставить несколько язвительных фраз касательно того вороха проблем, который он нам всем оставил…
Но дальше этого дело не пошло.
Я все равно была рада его видеть, пусть даже и из-за стекла. Но вместе с тем именно сейчас пришло жесткое и неумолимое осознание того, что ближайшие семь лет (семь долгих лет!) я буду видеть его только так — урывками. Большей частью из-за стекла и — как апофеоз счастья — на длительных свиданиях в лагере.
В самом конце апреля мужа «подняли» с карантина и перевели на третий корпус, где он и находился до конца июля, то есть до перевода в «транзитную хату», откуда уже он и был этапирован в колонию.
С третьего корпуса он сделал мне свой первый звонок поздней ночью, когда по тюрьме начинают перемещаться разного рода запрещенные предметы, в первую очередь средства сотовой связи.
В дальнейшем он звонил каждые два-три дня. Обычно с коротким «Как дела? Как дома? Как дети? Как мамики?». Иногда с какими-то поручениями и просьбами.
Так, например, на мою карту родственники сокамерников сбросили деньги, и я закупила и отправила им посылкой телевизионную приставку. Вместе с этой приставкой я отправила по просьбе мужа и его книгу, которую он потом пронес с собой через все свои странствия.
Книги в СИЗО принимают неохотно, только через фильтр строгой цензуры. В основном отказывают и заворачивают такие передачи. Но в данном случае мне пошли навстречу, обратив внимание, что автор книги и собственно арестант — одно и то же лицо.
В СИЗО я в первый раз столкнулась и с внутренними реалиями того мира, в который переместился мой муж.
У нас была знакомая семейная пара, очень хорошие и чуткие люди. Так вот, муж в этой паре имел выход на администрацию СИЗО и по своей инициативе переговорил с начальником оперчасти на предмет того, чтобы моего мужа не отправляли в колонию, а оставили отбывать наказание в СИЗО, в т. н. «хозбанде».
У этой категории осужденных были определенные поблажки, и им было легче отбывать наказание.
С точки зрения наших знакомых, это был хороший вариант, и я, когда мне они мне рассказали о предпринятых шагах, была того же мнения.
Каково же было мое удивление, когда после визита в оперчасть муж вылил на меня целый ушат своего гнева и недовольства.
«Кто там все это мутит? Вы там что, с ума сошли, что ли, в «баландеры» меня намывать? В «козлы» меня, что ли, решили определить?»
Тогда я так до конца и не смогла понять, в чем заключалась недостойность и неприличие данного предложения, но поняла, что в том мире действуют какие-то свои законы и правила, и больше никаких таких инициатив ни я, ни наши знакомые не проявляли.
Это был его, и только его путь, пройти который он должен был только сам.
Глава VIIIТюремные дневники. «Централ»[3]
В представлении обывателя тюрьма являет собой олицетворение абсолютного мрака и вместилище скорби, равных которым не существует в природе.
В реальности, однако, тюрьма мало чем отличается от любого другого казенного учреждения. Есть в ней что-то и от муниципальной больницы, и от бесчисленных госучреждений типа собесов, ЖЭКов, и, разумеется, от любого заурядного полицейского участка.
Старость, неухоженность, бездушие и неизгладимый отпечаток энергии тысяч людей, откровенно томящихся пребыванием здесь и ненавидящих это место. Касается это как сидельцев, так и людей в серой пятнистой форме.
Как ни странно это прозвучит, но тюрьма не пугает. Она поглощает тебя, придавливает всем своим каменным весом, ослепляет холодным светом никогда не гаснущих ламп, но не вселяет страха, хотя осознание того, сколько страшных вещей произошло здесь, никогда не отпускает тебя.
Я погрузился в недра «централа» холодным апрельским вечером 2022 года. Никогда не быв здесь ранее, не имея толком даже теоретического представления об этом месте, я интуитивно чувствовал смысл и значение многих вещей и явлений, все глубже и глубже проникая внутрь гигантского каменного мешка.
Помню, как, зайдя в баню (здесь так называют обычную помывочную-душевую), я увидел в окно, как в здании напротив протянуты из окна в окно веревки, с помощью которых протягиваются какие-то черные мешки. Это позже я узнал, что они называются «кисеты», но уже тогда я понял, что передо мной та самая легендарная тюремная «дорога».
Это и была самая первая приоткрывшаяся мне страница тюремной книги.
Чуть позже передо мной распахнулись двери моей первой тюремной камеры (№ 428, карантинное отделение), и я шагнул через «робот» в узкое длинное помещение с окошком почти под потолком и рядом железных двухъярусных кроватей, «шконок» по-местному.
Я был не один, со мной был таджик-«суточник», ставший моим первым сокамерником. Камера же была пуста, и это стало большим плюсом в плане адаптации, не нужно было никому представляться, были время и возможность освоиться и в дальнейшем самому встречать «посетителей».
Так, вдвоем с этим таджиком, таким же новичком в этом учреждении, что и я, мы провели первый вечер в тюрьме, встретили первую тюремную ночь, первую утреннюю проверку, первый тюремный завтрак.
Дальше потекли дни, с одной стороны — похожие друг на друга, с другой стороны — открывающие что-то новое и по-своему яркое. Это «что-то» были люди, самое ценное и значимое, что только может дать человеку тюрьма.
Людям (с обеих сторон «робота» и колючки) и будут посвящены мои записки.
Глава IXКатя
С Катей я познакомилась во время одного из визитов в СИЗО.
Она уже была тертым калачом и, безошибочно распознав во мне новенькую, сама, не дожидаясь каких-то моих вопросов, подошла ко мне и подсказала, как и что надо здесь делать.
Позже, стоя с ней в одной очереди, мы разговорились.
Ее муж находился здесь уже несколько месяцев.
Что они натворили там, я так и не поняла, но речь шла о каких-то глобальных финансовых махинациях с выводом за рубеж астрономических сумм.
Руководитель их сообщества успел скрыться, а вот Никите повезло меньше: он попал за решетку.
Под следствием находился в СИЗО и здесь же заболел ковидом. Переболел в тюремной больнице, расположенной рядом, в ИК-2, едва не умер, потеряв 80 % легких.
Выжил просто чудом и здесь же, находясь под стражей, получил инвалидность, что стало настоящим ЧП в среде тюремной медицины.
Сейчас он находился в том же самом корпусе, что и мой муж.
Так завязалось наше знакомство. Катя стала самым первым человеком на этом новом этапе моей жизни, с кем мне довелось выстроить близкие отношения.
В июле пути наших мужей будто бы разошлись. Никита отправился отбывать наказание на ИК-2, а мой муж как «большесрочник» — на север области.
Впрочем, до самого прибытия мы не знали, куда его закинет воля ГУ ФСИН: то ли на ИК-53 в г. Верхотурье, то ли еще дальше на север, в доживающую свой век ИК-55 в г. Ивдель.
Распределили в ИК-53.
А осенью, в октябре, ИК-2, расположенную в самом центре г. Екатеринбурга, закрыли и всех осужденных, находящихся там, переместили в Верхотурье.
Так пути наших мужей снова сошлись вместе, а значит, и наши с Катей тоже.
Вместе с Никитой на ИК-53 прибыл и троюродный брат моего мужа Максим.
Это обстоятельство сыграло важную роль в дальнейшем. Во многом из-за этого возник момент, который несколько омрачил наши взаимоотношения с мужем в самом начале его пути на СВО, став для меня очень серьезным испытанием.
Но это будет потом, а сейчас я пока могла только восхищаться Катей и укрепляться на ее примере.
Наша история стала казаться мне уже не столь кошмарной.
Их история была много более страшной. У Кати на кону стояли не годы жизни, а жизнь ее мужа, постоянно нуждавшегося в лекарствах, которые система ФСИН предоставить не могла.
А помимо мужа еще и дети, еще и хозяйство — какие-то козы, куры…
Но она была несгибаема, она источала потоки оптимизма, веры в себя, готовности биться за свой порушенный мир.
Глядя на нее, я набиралась сил, укрепляясь ее примером.