Затем он поймал себя на том, что произнес нечто глупое и совершенно бессмысленное.
— Меня, — сказал он, — зовут Джордж.
Он сказал это ей, журавлихе.
Словно в ответ, птица склонила длинную гибкую шею к самой земле, отвела назад крылья и захлопала ими, будто собираясь упасть к нему на грудь. Не успел он отпрянуть, как птица поднялась в воздух, мелькнув ослепительно-белым оперением прямо в каком-то дюйме над его носом. Оглянувшись назад, он увидел, как она круто взмыла вверх, чтобы не врезаться в стену дома, и опустилась ненадолго на конек крыши. Ее застывший силуэт отчетливо проступил на фоне яркой луны.
Затем она снова нагнула голову, взлетела и сделала прощальный круг над садиком, а он, Джордж, все смотрел, как ее тонкие черные ноги тянутся, словно тростинки, вслед за белоснежным телом, как она поднимается все выше, выше, выше, как превращается в одну из бесчисленных звезд ночного неба, и наконец, исчезает совсем.
Он медленно поднялся с замерзшей земли и с тревогой отметил, как по голому торсу растекается боль. Все тело трясло так, что ноги едва держали его. Не хватало еще свалиться здесь в судороге, подумал он. Нужно залезть в горячую ванну, и как можно скорее, вот только где бы взять сил доковылять до двери?
Он чуть не подпрыгнул, когда вновь услыхал этот стон. Безутешную погребальную песню, из-за которой он здесь и появился. Она разнеслась в морозном воздухе странным эхом — так, словно сама ночь взывала к нему. Казалось, Журавушка прощается с ним, или благодарит его, или…
И только тут он сообразил: это кричала вовсе не странная птица, исчезнувшая из его сада, из его жизни и, возможно, из этого мира навеки. Этот страшный стон исходил от него самого — слетал с его посиневших от холода губ, исторгался из грудной клетки, в которой все еще билось его безнадежно разбитое сердце.
— Но здесь написано «Пэтти».
— Да, то же самое и на бланке заказа.
— По-вашему, я похож на Пэтти?
— Но, может, они решили, что это для вашей жены?
— Мою жену зовут Колин.
— Да, тогда Пэтти явно не по адресу…
— Я сам видел, как он это впечатывал! Пи, эй, два ди, уай… Должно было получиться «Пэдди»! А кроме того, я всегда подчеркиваю пальцем буквы, так что уверяю вас, там однозначно было указано «Пэдди»!
— Это то, что указано в бланке заказа.
— Но это совсем не то, что напечатано здесь!
— Может, они посмотрели на эту майку и решили, что раз она такая розовая…
— Они? Кто — они?
— Печатники.
— А у вас что — не печатники?
— У нас не такие. Мы печатаем флаерсы, плакаты с дизайном типа…
— То есть вы сами печатью не занимаетесь?
— Ну я же говорю, у нас все больше флаерсы…
— Но вы беретесь за печать и на спортивных майках?
— И на футболках, да.
— А в чем разница?
— Ну, мы же продаем не только майки с тонкими лямками. Футболки вот тоже. Все эти мальчишники, девичники, ну вы понимаете…
— И у вас они расходятся хорошо?
— Да, неплохо.
— Особенно если кто-то хочет впечатать в вашу форму на футболке какую-то свою надпись?
— Да.
— Значит, если я вижу, что какой-то мужик куда постарше вас — то есть совсем взрослый дядя — впечатал на свою будущую майку Пи, Эй, два Ди, Уай…
— Это значит, заказ был передан специальной типографии.
— Но они его не выполнили?
— Если верить вам — да, но в заказе определенно значилось «Пэтти»…
— Я ЧТО, ПО-ВАШЕМУ, ВЫГЛЯЖУ, КАК ПЭТТИ?!
— Не нужно кричать. Мы ведь просто пытаемся решить проблему, два разумных человека…
— При этом никого из нас не зовут Пэтти!
— Я сам из Турции. У нас там не бывает ни Пэдди, ни Пэтти. Так откуда мне знать? Я же говорю, скорее всего, они просто увидели цвет этой майки…
— Это цвет нашей благотворительной компании. Мы с таким цветом выступаем против рака груди. Розовый. Потому что рак груди убивает женщин. Большинство взносов делают женщины, но попадаются и мужчины. Мы проводим кампанию, поднимаем деньги. Такой у нас цвет. С полом того, кто наденет майку, это никак не связано. Разве у маек есть пол?
— Я бы сказал, что да. Это написано прямо на бирке. Мужской — сверхбольшой. Экстра! Ладж! Эй, что, меня на видео снимают? Ах, вот вы что устроили? Так вот он, кто это всё…
— Эй! Как дела, Мехмет?
— Клиент недоволен выполненным заказом, мистер Дункан.
— Я что, по-вашему, похож на Пэтти?!
— Ну, я не знаю вас настолько близко, чтобы судить, но, по-моему, нет.
— А почему тогда здесь написано…
— Это явно чья-то ошибка. Я отлично помню, что впечатывали два Ди.
— Вот спасибо!
— Мы все исправим уже к утру.
— У меня забег в воскресенье!
— А завтра только пятница. Мы все успеем.
— Я просто подчеркиваю, что на очередные ошибки нет времени.
— Не беспокойтесь. Больше никаких ошибок. Лично вам гарантирую.
— Вы слышите? Джордж Дункан лично гарантирует!
— Что вы имеете в виду?
— Я лично буду здесь завтра, Пэдди, я обещаю. И если понадобится поехать для этого в Сент-Ив…
— У вас что, типография в Сент-Иве?!
— Если понадобится, я поеду в Сент-Ив и заберу их лично.
— Но это двенадцать часов туда и обратно!
— А вы туда ездили? Я слышал, шоссе А-30 как раз для этого, если вы…
— В общем… До завтра, прошу вас. Надеюсь, я внятно говорю.
— Даю вам слово.
— …
— …
— Тяжелый чувак попался.
— Перестань задирать клиентов, Мехмет. Тут рецессия на носу.
— Ну что ж, еще один повод задуматься. С рецессией на носу, Пэтти, ошибка в написании твоего имени конечно же приведет к такому…
— Что я тебе повторяю? Береги клиента! Я ввожу это правило вовсе не для того, чтобы тебя наказывать.
— Но это именно то, что они установили по всей Америке, Джордж. «Могу я чем-то помочь вам, сэр?» «Как вам это идет, сэр!» «Еще чаю со льдом, сэр?»
— Значит, ты еще не был в настоящей Америке.
— Ну, телевизор… та же фигня.
— Давай-ка позвони в Сент-Ив и скажи, что у нас срочная коррекция. А заодно спроси, куда подевались футболки с блядками для Брукмана. Парни ночью уезжают в Ригу и должны заглянуть к нам буквально через…
— Для Брукмана?
— Что ты так смотришь, Мехмет? Не нравится мне твой взгляд. Скажи-ка…
— Ребята от Брукмана уже уехали. Они заглядывали сюда днем, когда ты ушел на обед.
— О, нет! Нет-нет-нет! Я же проверял тот заказ и все их пожелания, когда они приходили…
— Ну да, те маечки с лямками и голубыми кисками на пузе.
— А! Это же был мальчишник О'Райли! Какого хрена там делают голубые киски?! Они ведь еще сами говорили — гулянки по-тяжелому…
— У нас нет мальчишников в Турции. Откуда мне знать разницу?
— Но вы же втроем переехали сюда!
— Да ладно, и что с того? Они придут сюда в задницу пьяные, кто вообще что-нибудь заметит?
— Знаешь, если солдаты из Колдстримской гвардии Ее Величества заметят, что над их яйцами почему-то болтаются голубые картонные киски…
— Лапки.
— Что?
— Не сами киски, а их лапки. Зачем? Чтобы ублажать, понятное дело. Разве не это — главная задача любого мальчишника?
— …
— Что?
— Позвони Брукману, Мехмет. Он-то уж точно еще не открывал ящик с подарками на мальчишник.
— Да, он, похоже, очень торопился. Даже не взглянул на то, что ему подарили.
— Что ты ржешь?
— Я не ржу.
— Ржешь. Ты специально ему это подстроил!
— Да иди ты!
— Мехмет!
— Я у тебя во всем виноват! Ты прямо расист какой-то!
— Звони ему. Прямо сейчас.
— Почему я должен выполнять всю грязную работу? Ты слоняешься без дела и любуешься своей драгоценной фигней! Вот, что это ты опять притащил?
— Где?
— Вон там, что это ты прячешь за спиной всю дорогу?
— Это? Да так, ерунда. Это…
— Гусь?
— Это не гусь. Это журавль.
— Журавль?
— Журавль.
— Это как колодцы в деревнях? Видишь ли, Джордж, я должен тебе открыть одну истину…
— Ну. Давай. Колись-колись-колись…
— Сейчас. Боже! Дело в том, что рабство отменили две сотни лет назад, если помнишь.
— Помню. Это сделал Уильям Уилберфорс.
— И ты еще удивляешься, почему тобой не интересуются девчонки? По-моему, их не особо интересует Уильям Уилберфорс. Я, конечно, не знаю, но…
— У меня нет проблем с девчонками, Мехмет.
— Что, даже с последней? С той безымянной, которую никто так и не увидел? Она жила в Канаде, правда, Джордж? И звали ее Альберта?
— Даже не знаю, о чем ты говоришь, Мехмет.
— Не ломай комедию. И не делай вид, что я говорю с тобой на иностранном языке. А то мне опять покажется, что я пришел на прослушивание…
— Ладно, что угодно, только соберись и позвони куда нужно. И не вздумай перед этим сидеть в твиттере битых полчаса!
— В твиттере? Был ли мир таким же красочным, Джордж, когда ты появился на свет? И существовало ли земное притяжение?
— Полагаешь, у тебя достаточно квалификации, чтобы я тебя не уволил?
— Ну, начинается. «Это моя студия, и я тут хозяин…»
— Но ведь так и есть.
— Прекрасно. Тогда оставайся один со своим гусем.
— Журавлем.
— Тогда напиши у него это на лбу, чтобы все поверили, что это журавль.
— Это не для всех. Это…
— Что — это?
— Ничего.
— А что ты так покраснел? Есть чего стесняться?
— Да ты что? Глупости. Я просто… Встретил Журавушку. Вчера ночью.
— Журавушку? Ты имеешь в виду проститутку?
— Да нет же. Господи Иисусе! Просто журавлиха приземлилась в моем саду.
— И?
— И ничего! Иди и звони куда следует!
— Уже иду. Смотри, как изысканно.
— И перестань так вздыхать!
— Клиент, мистер Дункан.
— Что?
— Я говорю — клиент. Прямо за вашей спиной.
— Но я не слышал, чтобы дверь отворя…
— …
— …
— Чем могу?..
— Зовите меня Кумико, — сказала она.
Все всегда удивлялись, узнав о том, что Джордж американец — ну, или что он родился и вырос в Америке. Говорили, что на американца он не похож. Но кого бы ни спросили, что имеется в виду, каждый выглядел озадаченным — не потому что не представлял, какими должны быть люди, «похожие» на американцев, а потому что не знал, насколько это может обидеть Джорджа.