– Вот не надо сейчас…
– Надо. Иначе ты до старости не женишься. Как дед Исхак, который с ума сошёл и каждую ночь в могилу ложился вместо постели. И «ясин»[8] сам над собою читал.
– Ты хоть дай человеку отдохнуть, два дня в поезде трясся, – вступился за Марата отец.
– А ты, Асельдер, ему дурную услугу не делай. Сам-то куда без меня. – Потом как будто вспомнила о чём-то, метнулась к плите. – Всё, Марат, бери чай, я с чабрецом заварила. Пей, а я сейчас сбегаю за списком. И ты, Асельдер.
Мать хлопнула на застеленный японской клеёнкой стол тяжёлые чайные ложки, поднесла, держа за не успевшие нагреться краешки, горячие стаканы с чаем и умчалась, опять на ходу поправляя упрямые шпильки в посеребрённых годами волосах.
– Фуф, – выдохнул Марат, улыбаясь.
Отец не заметил его улыбки. Он сосредоточенно дёргал себя за мочку уха и молчал, задумавшись.
– О чём думаешь, отец?
– Я? – переспросил тот, очнувшись и пересаживаясь к столу. – Я думаю, что хорошо бы тебе от Русика этого балетного подальше.
– Ты что, отец?
– Мне его родные говорили, он на женщин вообще не смотрит. На борьбу не ходит. Вместо борьбы какие-то парные танцы у него, кадрили.
– Танго…
– Танго-манго. А прошлую зиму всё время плавать ездил в море, как больной. В ластах.
– Отец, умоляю, ты кого слушаешь? Русик – нормальный пацан.
– Тем более он у мечети за «железкой» живёт.
– Да он никак с религией не связан. Ему вообще всё это по барабану.
– Вот и это тоже плохо, если по барабану. Эти мечети тоже… Ты не знаешь, что вчера было?
– Да тут каждый день что-то.
– Короче, Духовное управление прислало за «железку» своего собственного имама. На замену тому, которого они после основания выбрали, ещё несколько лет назад. Из города, значит. И этот назначенный имам на «Приоре» прикатил, а с ним ещё много машин со спортсменами, автоматчиками. Чуть снова драка не случилась.
– А чего это Духовное управление обостряет?
– Раньше, наверное, им Халилбек мешал. Он же опекал эту новую мечеть, деньги давал. А теперь они думают, раз Халилбек в тюрьме, запросто можно своего человека поставить. Но народ такой сплочённый там оказался. Они своего имама на руках носят. И не пустили его сменить.
– Они все «вахи» в этой мечети? Вместе с любимым имамом?
– Откуда я знаю, Марат? Сейчас разве можно понять, кто есть кто. Но, думаю, зря муфтият так осмелел, что новых имамов вместо старых, избранных, силой навязывает. Халилбек тоже ещё выйти может.
– Всё-таки побаиваешься, – не удержался Марат, допивая чай.
– Ле[9], ты что, думаешь, ты в Москве адвокат, значит, отцу можешь хамить, – вспыхнул отец.
– Да ты что, извини, я же просто…
– Что просто? У меня завотделом в Институте то же самое говорит, что я говорю. «Побаиваюсь»… Ты бы других видел! Никто против Халилбека и пискнуть не смеет. Кроме твоей глупой матери. Выжидают, кто победит.
Послышались шаги, и на веранду вернулась мать с исписанной бумажкой и ручкой в крупной руке.
– Я пошёл, – засобирался вдруг отец.
– Куда? – громко поинтересовалась мать.
– К Шахмирзе.
– А, ну иди, только смотри, у них не кушай. А то жена Шахмирзы, наверное, думает, что я тебя голодом морю и ты к ним за даргинским чуду́[10] бегаешь.
– Молчи, слушай. Лучше свой список разбирай, – привычно клекотнул отец.
И вышел на крыльцо обуваться.
– Ну, смотри, – начала мать, доставая из кармана халата очки и расправляя свою бумажку со списком подходящих девушек на выданье, – первая у меня идёт дочка Бариятки.
– Ну, нашла, с кого начать. Она же двух слов связать не может, – запротестовал Марат.
– А тебе нужно, чтобы она с трибуны выступала? Смешной ты тоже, Марат. Главное, чтобы с совестью была, а не такая, которой лишь бы хапнуть. Как воровка, про которую Зарема мне рассказывала…
– Мама…
– Заремина односельчанка, оказывается, сначала жениху согласие дала, золото с него получила, а потом сбежала в другое село с золотом и за другого вышла. Теперь её семья от позора за порог не суётся. Компенсацию собирает.
– Ну что за глупости? Это явно сама тётя Зарема придумала, у неё подходящее воображение. Кому это золото вообще нужно?
– Что значит, кому нужно? Я для твоей невесты уже сто тысяч отложила. И магазин присмотрела в городе. Схожу с ней, пускай сама выбирает на эту сумму. Заодно на вкус её посмотрю. Если крупные цацки выберет, которые на три километра блестят, мы, может, отворот-поворот сделаем. Зачем с цыганской дурой связываться?
– Да про Барияткину дочь сразу понятно, что дура.
– А ты что, с ней разговаривал?
– Я её страницу в интернете видел. Всё время саму себя фотографирует. А ещё картинки: котята, дети читают Коран, статус «я – дерзкая персона с 05 региона», состоит в группе «Красоточки-дагестаночки-мусульманочки»… Вычёркивай!
Мать вздохнула с непониманием, покусала губу, занесла ручку над нужной строчкой и, помедлив, вычеркнула.
– Кто там следующий? – зевнул Марат.
– А что ты зеваешь? – покосилась на него мать. – Вот послушаешь Сабрину, у тебя эти зевки в кишках застрянут и до рта не дойдут.
– Какая ещё Сабрина?
– О, такая умница! Как академик! Из семьи Шаховых. Отец – военный, мама кардиолог, дедушка директором театра был… Золотая девочка! Медицинский на красный диплом закончила.
– Фотография есть? – полушутя-полусерьёзно полюбопытствовал Марат.
Но мать как будто готовилась к вопросу. Полезла рукой в карман и вытащила фотокарточку, с которой холодно глядела тонкогубая красавица с длинными тёмными бровями.
– Откуда фотографию взяла? – удивился Марат.
– У Фирузы с Проспекта попросила.
– А у Фирузы она откуда?
– Фирузин покойный муж вообще-то был братом Шахова. И сын её Шах, с которым вы на юрфаке учились, двоюродный брат Сабрины.
– А, так это сестра Шаха. В городе живут?
– Рядом с центральной площадью! Пойдём к ним в гости прямо завтра. У них там дядя полгода назад от инфаркта умер, так что предлог есть. Выразим соболезнование, а вы приглядитесь друг к другу.
– Ну ладно, посмотрим. Кто там ещё в списке?
– Луизина племянница. Луиза так много про неё рассказывает. В детстве в ансамбле танцевала, сейчас учится вроде бы на экономиста. Видела её на одной свадьбе, – ну прямо тростиночка! И меня узнала, подбежала, давай целовать, обнимать, хотя я её только в детстве видела. Вот это я называю – хороший характер. Будем у Абдуллаевых на сватовстве, там на неё и посмотришь.
– Ты хоть имя-фамилию её скажи, я в интернете найду сначала, посмотрю, что за фрукт.
– Да я сама тебе её вживую покажу, к шайтану твой интернет!
– Ну а дальше кто?
– Дальше с работы Асельдера…
– Из отцовского Института?
– Да, у них в отделе молодая специалистка работает, активистка, секретарь. Я не хотела её в список вносить, пока сама не посмотрела. Специально пошла к Асельдеру на работу. Смотрю: деловая такая, подвижная, не пропадёт. Там же в кабинете косметикой торгует.
– Да, мама… Какой-то бедный выбор…
– Что значит, бедный? Я знаешь, скольких отсеяла, скольких перебрала, всю округу опросила. Хотела Муишкину дочку, но во дворе о ней нехорошо отзывались. Потом думала Курбановых, но потом узнала, что они с Халилбеком сильно дружат, и сразу себе сказала «нет!», – занервничала мать. – Сам найти никого не можешь который год, а меня критикуешь! Вот, следующую ты знаешь – Заира.
– Заиру сразу убери.
– Почему это «убери»? Своя, поселковая, толковая.
– В косынке ходит.
– Не в хиджабе же! Замотанных я сама терпеть не могу, а в косыночке – что? Очень мило.
– И молится. Даже думать не хочу.
– Это тебя Русик против молящихся настроил? Отец тоже молится, и что? И в хадж, иншалла[11], поедет…
– Мама!
– Хорошо, хорошо, вычёркиваю.
– Хадижа! – послышался во дворе женский голос. – Ты дома?
Мать встрепенулась, сложила бумажку и фотографию Сабрины в карман и звонко откликнулась:
– Ты, Зарема? Дома, дома, заходи.
Марат встал и, не дожидаясь появления гостьи, отправился в ванную.
3. Бедная грешница
Я прилетела домой из Москвы, и мама кинулась с порога меня отчитывать:
– Ты, Патя, совсем распустилась у брата. Я зачем тебя к нему отправляла? Чтобы он вправил твои кошачьи мозги! А вместо этого они совсем набок съехали. Это, наверное, всё Люсино влияние.
Оказалась, мама узнала от брата о моей ночёвке на даче. Ночёвка эта от начала и до конца казалась теперь странной и неправдоподобной. Мне не верилось, что я и вправду лежала с полузнакомым мужчиной на старом диване, как мумия, слушая сумасшедшую чушь про ножи и поэтов. А то, что нагромоздилось после… Худющий павлинчик Юрий уединился с девушкой в пышной юбке. Девушка оказалась состоятельной дизайнершей, рвущейся, как она выражалась, к сердцевине жизни. Внезапная страсть настолько её перепахала, что наутро после дачной гулянки девушка настойчиво увязалась к Юрию в городскую квартиру и собственноручно вымыла тряпкой все его грязные холостяцкие полы. Марина, передавая мне эту сплетню, заливалась смехом.
Впрочем, она и сама вступила в скандальную перепалку с полумальчиками в пиджаках. Обозвала их модными бездельниками и нарывом на теле родины. Православный Кичин её поддержал и как-то обидно намекнул на их женоподобность. Мужчина с лысой макушкой и хвостиком, ратовавший весь вечер за ценности свободы и гуманизма, кинулся за это на Кичина с воплями «Паскуда!» и «Варвар!». Замешалась драка, спиритическое блюдо разбилось вдребезги. Артур залез под кухонный стол и рыдал как помешанный, я так и не разобралась из-за чего. В общем, мысли о дачной поездке смущали.
Ну а в посёлке бы