Я вышла из дому и, дойдя до остановки троллейбуса, поняла, что оделась не по сезону. Женщины шли в летних платьях, легких брюках и шортах.
В троллейбусе было уже достаточно жарко. Я вывалилась из него распаленной, немного охладилась в метро, но потом, проехав пять остановок в переполненном автобусе, вышла, чувствуя мокрую от пота кофту. Я достала зеркало, посмотрела на себя и поняла, что в таком виде появляться среди своих якобы подчиненных явно неразумно.
Перед офисом компании был небольшой сквер. Я выбрала самую отдаленную скамейку, рядом с контейнерами для мусора, сняла пиджак и туфли, поставила ноги на холодный асфальт и надела темные очки.
Подъехала черная «Волга». Из нее вышел высокий старик в пестрой рубахе навыпуск, мятых брюках и сандалиях на босу ногу. Если бы Настя не предупредила меня, я бы не узнала в нем Семена Петровича Воронца. Он, как и отец, руководил когда-то главком в министерстве.
Входить в офис вместе с ним мне показалось легче, и я бросилась к нему.
— Семен Петрович, здравствуйте! Я Вера Ивановна Бурцева.
— Тоже мне Ивановна. Я тебя на горшок сажал. Сними очки, а то сразу кличку «Пиночет» пришпандорят. Пошли!
Два молодых парня, с дубинками у пояса и пистолетными кобурами, подчеркнуто щелкнули каблуками и приложили ладони к вискам.
— К босой голове руку не прикладывают, — проворчал Воронец.
— А вы к кому? — спросил меня один из охранников. Я для него только посетительница, потому что старше его лет на десять.
— Она со мною, — сказал Воронец.
Мы вошли в приемную отца. Пахло свежим кофе и горячими булочками.
— Здорово, Настя! — сказал Воронец. — Худеть тебе пора.
— Тебе, Сеня, давно пора. Я тебя помню еще стройным.
Воронцу было под семьдесят.
— Я тебя тоже. Извиняюсь, пройду в туалет.
— Кофе будешь? — спросила меня Настя и потребовала: — Сними пиджак!
— Несолидно как-то. — Я сопротивлялась вяло, понимая, что выгляжу глупо.
— Очень хорошо. Значит, всерьез не примут.
— А я настроилась всерьез.
— Не получится. Сегодня тебя махнут несколько раз обязательно. Ты, главное, не вякай. Сиди и слушай с умным видом.
— А какая повестка дня? — Я все-таки решила хоть немного подготовиться.
— Повестки нет. Это оперативка. Где какие суда, какие грузы, отклонения от графика. Пойдем, я покажу твое рабочее место.
Мы пришли в большой кабинет. Нормальный кабинет большого начальника с массивным столом, к которому примыкал стол для совещаний. Я насчитала по шесть кресел с каждой стороны.
На одной стене висела огромная карта мира с коричневой сушей, голубыми океанами и морями, с красными корабликами на голубом. Я потрогала один из корабликов, он легко отделился от карты, а когда я вернула его на прежнее место, он так же легко приклеился. Карта, а может быть, только моря и океаны на ней были намагничены.
В углу кабинета стояли флаги неизвестных мне государств и большой российский флаг.
В кабинете был огромный телевизор и большая аудиосистема «Сони», но особенно поразил меня стол — большой, сияющий темным лаком, с компьютером «Макинтош» с лазерным принтером. Устройство, напоминающее пульт управления какой-нибудь очень сложной машины, оказалось телефоном с факсом и модемом.
И еще было вращающееся вокруг своей оси устройство, в котором размещались ручки, карандаши, нож для разрезания бумаг, цветные скрепки, скотч, — целая канцелярия! Я видела такую же, только меньших размеров, в писчебумажном магазине. Меня поразила цена: на такое устройство не хватало месячной зарплаты учителя средней школы.
Возле стола — вращающееся кресло. Я села в него.
— Мне надо подушку подложить. А то они меня не увидят.
— Твой отец высокий, и кресло было оборудовано под него.
Настя что-то сделала, и кресло поднялось так, что я зависла над столом. Настя сдвинула кресло чуть ниже. Я посмотрела на часы. У меня оставалось совсем мало времени до совещания, а я еще не решила ни одного вопроса.
— Кто в совете директоров? — спросила я.
— Список фамилий с адресами, рабочими и домашними номерами телефонов справа от тебя. Слева — кабинетное переговорное устройство. На этой клавише я — номер один, номер два — заместитель, три — юрист, четыре — главный бухгалтер.
— Я сейчас запишу.
— Ничего не записывай. Запомни номер один, красная клавиша — это я. Будешь вызывать через меня, а я решу, кого тебе надо вызвать, а кого не надо.
— Понятно. Я буду играть роль не только подсадной утки, но и попугая.
— Этого мало! — усмехнулась Настя. — Тебе еще придется быть и зайчихой, и лисицей, и кабанихой, и волчицей, и даже кошкой. Пойдем, я покажу тебе комнату отдыха.
Настя толкнула одну из деревянных панелей, которыми были обшиты стены, и я вошла в небольшую комнату с диваном, застеленным пледом, холодильником, телевизором, буфетом с набором посуды.
— Туалет и душ. — Настя распахнула еще одну дверь. На подзеркальной полке стояли кремы для бритья и после бритья, бритвы «Жилетт», нераспечатанные зубные щетки, крем для рук и еще флаконы с неизвестными мне жидкостями. — Все, — сказала Настя, — я пошла на свое рабочее место. Главное, молчи с умным видом.
Я осталась в комнате отдыха, села в удобное кресло. Самое странное, что я была абсолютно спокойна. За десять лет работы в школе я оказывалась в таких ситуациях, в какие нормальная женщина не попадает за всю жизнь. Меня не слушали, меня пытались выгонять, мне не подчинялись и даже издевались. И я поняла: главное — не суетиться. Можно даже пропустить первые удары, но не терять чувства юмора. Высмеять всегда эффектнее, чем ударить. Я научилась балансировать и точно определять — когда надо реагировать сразу, а когда выслушать все и ответить в конце, потому что завершающий всегда в преимуществе: у оппонента не остается времени на ответ.
На журнальном столике лежала открытая пачка английских сигарет «Данхилл». Эти сигареты курила покойная Полина. Я не удержалась и закурила. Курила, как курят школьники, торопливо затягиваясь, ведь в эту комнату, пока нет отца, мог войти кто угодно.
На переговорном устройстве, которое, наверное, дублировало то, что было в кабинете, зажглась красная лампочка, и раздался голос Насти:
— В кабинете первый заместитель и Семен. Выходи, не дай им сговориться.
И я вышла. Заместитель и Семен Петрович говорили у двери, в противоположном конце кабинета. Кабинет, конечно, большой, но не настолько, чтобы меня не заметить. Заместитель смотрел на меня и не видел. Это я в школе уже проходила, как все молоденькие учительницы. Обычно старшеклассники, якобы не замечая учительницы, разбирают ее достоинства и недостатки. Выглядит это примерно так: «А у Маши, что ведет физику, хорошая задница». — «Нет, зависает». — «А грудь у нее есть?» — «Чего-то вроде пузырится спереди».
Маша якобы не слышит, старается как можно быстрее пройти мимо. Я, однажды услышав такое обсуждение, подошла и высказала свои соображения о мужских достоинствах десятиклассников. Больше меня не обсуждали.
Я прислушалась. Обсуждали не меня. Обычный деловой разговор, и я вдруг поняла, что школьные правила здесь не подходят и вряд ли пригодятся. В тех правилах было записано, что я — учитель, и они обязаны мне подчиняться, они могут взбунтоваться и объявить мне бойкот, но не сразу. Но здесь, вероятнее всего, бойкот будет объявлен уже через несколько минут.
В кабинет входили члены совета директоров, молодые мужчины до или слегка за тридцать. И никто не замечал меня. И даже те, кому я была представлена Гузманом в институте Склифосовского, меня тоже не видели. Только женщина, юрист компании, как и в прошлый раз, глянула на мои ноги, но на этот раз на мне были приличные лаковые лодочки, а не стоптанные босоножки. Но с туфлями юристки — летними, открытыми, на удобном широком каблучке, очень модными в этом сезоне — мои лодочки тягаться не могли.
Директора, рассевшись по своим местам, открывали папки из мягкой кожи. Персональные папки с вытисненными золотом фамилиями. Ничего, я себе тоже закажу такую!
Наверное, мне надо уже садиться в кресло и, как мы договорились, Семен Петрович представит меня совету директоров. Но я вдруг испугалась. Для этого надо было оторваться от стены, сделать несколько шагов и сразу оказаться, что называется, в центре внимания.
И тут старик наконец отошел от заместителя, сел в мое кресло, чертыхнулся: кресло оказалось слишком высоко поднятым для него, и начал:
— Здравствуйте, товарищи… извиняюсь, господа! Ситуацию с Большим Иваном вы знаете…
И сразу наступила тишина.
— В общем, Иван выпал из тележки и, возможно, надолго… ну, предположительно месяца на три. Вчера состоялось экстренное собрание акционеров. Были и особые мнения, но большинством голосов исполняющим… исполняющей, — поправился он, — обязанности президента компании и председателя совета директоров назначена Бурцева Вера Ивановна — дочь Ивана Кирилловича. Вера, занимай место.
Я надеялась, что старик останется, но он тут же вышел из кабинета. Я знала, что сейчас все рассматривают меня. Они ждут, с чего же я начну. Тогда подождите. Я выдержу паузу, и, если мне повезет, они начнут первыми, отвечать всегда легче. Я вынула из своей пластиковой папки чистый лист бумаги и начала писать:
Наверх, вы, товарищи, все по местам,
Последний парад наступает…
И отметила, что выбрала слова из морской песни: я ведь находилась в морской компании… Молчание затягивалось. Здесь нельзя перебирать, еще несколько секунд — и начнется шум, смешки, комментарии.
— Александр Петрович, — сказала я как бы между прочим заместителю, — ваше слово.
Я даже не посмотрела в его сторону.
— Совет ведет президент или исполняющий его обязанности, — ответил заместитель. И улыбнулся.
— Я прошу вас провести совет. Я еще не знаю всех правил и могу ошибиться.
Я просила помощи, и нормальный мужчина не должен был отказать.