м. Потом она стала лизать ее щеку. Кошка вылизывала Пейшенс, словно это был любимый котенок, а не мертвая женщина. Исчезли грязь и кровь. Стала видна кожа, но не посеревшая кожа трупа, а теплая, розовая кожа живого человека. Кошка потерлась мордочкой о шею Пейшенс, подняла голову и посмотрела ей в глаза.
Луна скрылась за облаком. Было мгновение, когда могло показаться, что в кошачьих глазах горит настоящий огонь. Они светились, как две свечки. Луна снова выглянула из-за облака, белая и холодная, и осветила лицо Пейшенс – ее глаза были все так же открыты, но это были уже не мертвые глаза.
Их зрачки мгновенно расширились, а затем так же быстро сузились, став не больше кончика булавки или макового семечка, мгновение спустя эти точечки вытянулись – и на какую-то долю секунды в изумрудно-зеленых женских глазах, смотревших на луну, появились настоящие кошачьи зрачки. May пристально следила за всем, что происходило с лицом Пейшенс. Могло далее показаться, что кошка улыбалась.
«Бастет, защити меня… Защити меня, как защищает мать своих детей, ведь ты, давшая жизнь своим детям, всегда защищала тех, кто обращался к тебе за утешением и помощью...»
Слова падали в тишину ночи, как камни падают в глубь пруда. Голос, который произносил их, журчал в ушах Пейшенс, успокаивал и ободрял ее.
«Где же я слышал этот голос?» – думала Пейшенс в полусне. Но тут она услышала и другие голоса, – голоса, которые она уже вспоминала. Детские голоса пели высоко и тонко: «Притворись, что умерла, притворись, что умерла». А потом раздался хриплый мужской возглас: «Не вернешься никогда!»
Пейшенс вздрогнула и застонала. Перед ее глазами, как наяву, возник скарабей, сделанный из золота и изумрудов, а затем она увидела песочного цвета здания, белый дым и женщину. Незнакомка поворачивается, чтобы посмотреть на нее, на Пейшенс. Они очень похожи: она такая же высокая и темноволосая. Но лицо, которое видит ошеломленная Пейшенс, нисколько не похоже на ее лицо. Это даже не лицо, а кошачья морда с золотистыми изумрудно-зелеными глазами и острыми, как шипы, зубами.
Пейшенс вскрикнула и села. Ее руки тут же увязли в грязи. От одежды почти ничего не осталось: она болтается, как какая-то тряпка или случайно приставшая мокрая водоросль. Пейшенс удивленно смотрит на лохмотья, в которые превратилась ее блузка, на свою перепачканную грязью руку. Она едва стоит на ногах, но все-таки поднимается и выходит из зловонной воды на то, что только в этом болоте можно назвать твердой землей. Ночной ветерок покачивает камыш и сухие стебли осоки. Откуда-то издалека доносится тихое кошачье мяуканье.
Но от огромной стаи кошек не осталось и следа; и конечно, Пейшенс даже не пришло в голову искать их. Она не помнила о том, как сотни внимательных кошачьих глаз смотрели на нее; не помнила о своих приключениях на фабрике Хедара; не помнила, как поток воды вынес ее из трубы прямо в бушующую реку.
Она не помнила ни о том, что умерла, ни о том, кто и как вернул ее к жизни, не помнила, почему она оказалась в этом странном месте, которого она прежде никогда не видела, в болоте на окраине спящего города. Она растерянно покачала головой и открыла рот, чтобы высказать свое недоумение.
Но единственным звуком, разорвавшим тишину, было сдавленное кошачье мяуканье. Пейшенс испуганно закрыла рот и обернулась посмотреть, кто это так жалобно кричит.
Она ожидала увидеть кошку, но как раз кошки там и не было. Вместо этого она увидела два чьих-то глаза, смотрящих на нее из травы, – маленькие блестящие красные глазки с темно-красной обводкой вокруг. Мышь. Пейшенс зашипела. Махнув маленьким хвостиком, мышь исчезла в зарослях, но ее запах остался. Пейшенс облизнула губы и подняла голову, чтобы осмотреть местность.
Кругом были чьи-то глаза, тысячи глаз – красные искорки в траве и в кустах: полевки, спящие воробьи, лягушки, водяные змеи, сверчки, сороконожки, землеройки и белки. Пейшенс почувствовала, как рот наполняется слюной от одной только мысли о всех этих спрятавшихся животных, она уже направилась к этим светящимся в темноте искоркам, как ее отвлек неожиданный звук. Она молниеносно повернула голову и заметила кузнечика, усевшегося на кончик травинки. Насекомое двигалось – и травинка качалась. Пейшенс слышала, как о тоненький стебелек скребутся шесть малюсеньких лапок. Она слышала миллионы звуков, о существовании которых прежде даже не догадывалась. Она глубоко вздохнула и подняла голову вверх. По небу, на мгновение закрывая луну, проносились темные тени. Ветер шумел так громко, что Пейшенс даже поморщилась и повернула голову, чтобы звук был не таким резким. Плавным движением, словно всегда ходила на четырех лапах, она опустила руки на землю и побежала сквозь высокие стебли осоки – так быстро и легко, что трава почти не колебалась от ее движений.
Ей пришлось пробежать не меньше километра, прежде чем кончилось болото, но Пейшенс больше не мерила расстояния километрами. Она знала только, что отвратительный запах испорченной воды, гниющих растений и миллионов маленьких живых существ сменился совсем другим – холодным, мерзким запахом ржавого железа и разлитого машинного масла, вонью от гниющих отбросов. Она даже сморщила нос от отвращения, когда подошла к железному забору. Пейшенс шла как настоящая кошка (теперь у нее было не две ноги, а четыре лапы) и не обращала внимания ни на острые камешки, ни на битое стекло, хотя и ладони и ступни у нее уже были ободраны. В заборе была дырка, и она легко проскользнула в нее.
Тут же раздался взрыв яростного лая. Пейшенс испуганно огляделась и зашипела: две огромные, грозные собаки соскочили с груды старых машин. Псы кинулись к ней, скаля свои желтые клыки и бешено лая. Пейшенс ничего не оставалось, как только спасаться бегством. Она вскочила на ноги и как ветер пронеслась мимо свалки старых автомобилей, перескочила через груду разбитых бутылок, зацепилась краем разорванной одежды за колючую проволоку. Собаки с диким лаем бежали вслед за ней, их отделяло от Пейшенс не больше двух метров, а она уже тяжело дышала. Камешки и стекла летели из-под ее голых ног прямо им в морды. Псы лаяли все яростнее. Они были настолько близко, что до Пейшенс долетали брызги слюны и резкий запах их голода и инстинктивной злобы. Впереди показался еще один железный забор. Высокий, не меньше трех метров, а может быть, все четыре. Собаки торжествующе завизжали, предвкушая, как вот-вот растерзают свою жертву.
Но Пейшенс уже не было. Она легким прыжком оторвалась от собак и, буквально выскользнув из их зубов, взобралась по забору метра на два. Пока они выли и метались из стороны в сторону, она добралась до вершины забора и на мгновение задержалась там, насмешливо поглядывая на своих беспомощных преследователей. Затем стала спускаться на другую сторону–вниз головой, как делают все кошки. Наконец Пейшенс была на земле. Она бросила на собак, оставшихся по ту сторону забора, еще один насмешливый взгляд и затерялась в переплетении городских улиц, став совершенно незаметной в редеющем сумраке.
Глава 5
Нет разницы, умереть или погибнуть.
Ирландская поговорка
Было уже утро, когда Пейшенс добралась до дома. Впоследствии она уже не могла вспомнить, как нашла дорогу. Может быть, она возвращалась, как возвращаются все потерявшиеся кошки, – их ведет инстинкт, удача и почти мистическое знание того, когда и куда нужно повернуть, по какой улице идти, а по какой нет. Ведь потерявшиеся кошки в конце концов всегда приходят домой.
Пейшенс это тоже удалось. Разве что она оказалась не с той стороны – не внутри, а снаружи. Она стояла в заброшенном дворике позади дома и с самым невозмутимым и решительным видом смотрела на ведущую вверх пожарную лестницу. Небо уже светлело. Раздавались первые, еще очень слабые звуки, говорившие о том, что вот-вот начнется новый день: по близлежащим улицам проехало несколько машин, скворцы дрались из-за разбросанного на земле мусора, по карнизу пробиралась одинокая крыса. Пейшенс внимательно следила за ней и отвела глаза только тогда, когда крыса совсем исчезла из виду, лишь после этого она принялась обдумывать, как же ей вернуться домой.
Пожарная лестница висела метрах в трех от земли, больше всего напоминая обломок давно разобранных лесов. Слишком высоко для Пейшенс: ей не достать, да и никто не смог бы...
Но Пейшенс смотрела вверх совершенно спокойно. Нисколько не сомневаясь в своих силах, она отступила от стены на несколько шагов так, чтобы можно было разбежаться, – разбежалась, подпрыгнула и ухватилась за нижнюю ступеньку лестницы, раскачалась, подтянулась и забралась вверх по лестнице. Легкий прыжок – и она стоит на своем окне.
Вот здесь она на некоторое время задержалась. Солнце еще не добралось до этого окна – и стекло превратилось в темное зеркало. В нем отражалось чье-то лицо. Пейшенс удивленно посмотрела на это отражение и нахмурилась, не узнав в нем себя. Отражение нахмурилось в ответ. Пейшенс наклонилась к стеклу, словно загипнотизированная собственным отражением. Она все еще не могла поверить, что это и есть она.
«Кто это?»
Но за этим вопросом таился другой, более важный:
«Кто я?»
Пейшенс стерла грязь со лба и обвела пальцем глаз: на перепачканном и запыленном лице появилась длинная черная линия, придавшая глазу что-то восточное. То же самое она сделала и со вторым глазом и одобрительно посмотрела на свое отражение, затем облизана руку и пригладила растрепанные, спутавшиеся волосы. Еще раз удовлетворенно взглянув на отражение в зеркале, она размахнулась что было сил и разбила окно.
Осколки дождем посыпались вниз, во дворик, но Пейшенс даже не стала на это смотреть. Она была уже внутри. Потягиваясь и зевая, она оглядывала свою квартиру довольными сонными глазами.
Трудная была ночка. Наконец-то дома.
Время шло. Лучи солнца добрались до окна Пейшенс и сквозь разбитое стекло проникли внутрь, упали на паркет и поползли дальше. На книжном шкафу, в том самом уголке, куда всегда по утрам падали теплые солнечные лучи, довольно посапывала во сне Пейшенс. Она, свернувшись клубочком, лежала на скомканной ночной рубашке. Видимо, спать в ней показалось неудобным. Ее лицо было несколько чище, чем когда она только пришла, а грязь с рук и ног была уже почти совсем смыта.