аху ударил им по одному из наиболее уцелевших бочонков, разрубив дуб, чтобы увидеть, сколько в нем осталось вина. Бочка была большой и лежала на боку, так что в ее изгибе скопилась внушительная лужа. Не имея ни сосуда для питья, ни терпения искать его, Яун просунул голову и плечи в образовавшееся отверстие. Затем он выпил. Вино было новым и резковатым на вкус, но Яун не возражал. Его было достаточно, чтобы напиться. На данный момент это было главное.
Рука схватила Яуна за плечо и встряхнула. Яун вскрикнул от ужаса и только потом понял, что лицо, глядящее на него, не вражеское. На нем была татуировка, обозначавшая его владельца как Сарфа. Яун вспомнил, что Сарфа звали Хонус и что он служил святому человеку, имени которого Яун не помнил.
– Разве ты не оруженосец Аларика? – спросил Хонус.
– Да. Как он поживает?
– Думаю, ты знаешь.
– Нас разлучили.
Хонус не дал понять, поверил он в эту ложь или нет. Он просто ответил:
– Аларик мертв, как и все остальные. Я не нашел ничего живого, кроме ворон, крыс и тебя.
Хонус поднялся.
– Ты закончил праздновать свою удачу?
Яун неуверенно поднялся на ноги.
– Это был трудный день.
– Думаю, ты говоришь о вчерашнем дне, – сказал Хонус. – Битва давно закончилась.
– Значит, уже утро?
– Уже давно. Но еще есть дневной свет. Подойди и посмотри сам.
Яун был оскорблен манерами Хонуса, но старался не показывать этого. Он нуждался в защите, а Хонус славился своим смертоносным мастерством. Сложность Яуна заключалась в том, что Сарфы служили святым людям и были равнодушны к тем вещам, которые покупали лояльность мирских людей. Яун был удивлен, что Хонус заговорил с ним, ведь он никогда не делал этого, когда они ужинали за герцогским столом. В свете этого Яун был воодушевлен тем, что Хонус потрудился с ним заговорить. Это свидетельствовало о том, что Сарф в нем нуждается, и Яун мог обратить это в свою пользу.
Двое мужчин, вышедших из подвала, представляли собой несовместимую пару. Яун едва вышел из подросткового возраста, и на его лице читалась мягкость, проистекающая из привилегированной жизни. Его одежда свидетельствовала о благородном происхождении. Он носил шлем с выгравированными батальными сценами. Его плащ был оторочен мехом. Его сапоги из тонкой кожи были искусно отделаны. Меч, висевший у него на поясе, был дорого, если не сказать вульгарно, украшен.
Хонус, напротив, отличался аскетизмом. Его темно-синяя одежда была простой и поношенной. На ногах у него были сандалии, ремешки которых завязывались на штанинах. Свободные штаны прикрывали леггинсы ниже колена. Он не носил шлема, а его длинные иссиня-черные волосы были откинуты назад и перевязаны шнуром. Простая рубашка с длинными рукавами и длинный шерстяной плащ без украшений дополняли его строгую одежду. Его меч был без украшений и выкован в стиле его ордена – слегка изогнутый, с рукоятью, достаточно длинной для двух рук, но и легко подходящей для одной.
Полуночный оттенок одежды Хонуса переходил на лицо. Татуированные на нем линии делали его старше своих почти тридцати зим и одновременно свирепым, словно застывшим в выражении ярости. Голубая молния прочертила его брови. Его бледно-голубые глаза смотрели из луж постоянной тени. На его щеках застыли хмурые морщины, украшенные древними чарами. Темно-синяя одежда возвещала о том, что он избран для служения Карм, богине Равновесия, а лицо выдавало в нем Сарфа, мастера боевых дисциплин.
Яун заговорил первым.
– Если все убиты, значит ли это, что твой хозяин погиб?
В глазах Хонуса мелькнула печаль.
– Его больше нет.
– И что же ты теперь будешь делать?
– Вернусь в храм и получу нового хозяина. Но сначала я должен найти кое-кого.
– Кого?
Хонус смотрел на Яуна, казалось, обдумывая какой-то неприятный выбор. После продолжительного молчания он заговорил.
– В ночь перед битвой мой хозяин изучал предзнаменования. После этого он сказал, что я никогда не должен нести свою ношу.
– Почему?
– Не мне спрашивать, и не ему объяснять. Все, что я знаю, – это то, что я не могу уйти, пока не найду того, кто понесет мою ношу.
Яун улыбнулся.
– А храм Карма лежит к югу?
– Да.
– Тогда я понесу твою поклажу.
– Не обещай так легко. Храм находится далеко отсюда, и путь к нему труден.
– Я понесу твой груз. Я клянусь Карм. Тебя это устраивает?
– Должно, – ответил Хонус. – Нам пора отправляться в путь. Бахл отправился на север, чтобы опустошить земли герцога. Но когда он закончит, я думаю, он повернет свою армию на юг.
К югу от Лурвича лежал Тургейстский лес – густой массив деревьев, который можно было преодолеть пешком за три дня. Гуще всего он был к южному краю, где наступление весны было едва ощутимо. Во мраке под соснами подлесок оставался бурым и теснил тропу. Хонус вел его по лабиринту, а Яун отставал. Эти двое редко шли достаточно близко, чтобы разговаривать, но такое положение дел, похоже, устраивало их обоих. Так они шли до тех пор, пока небо не потемнело. К тому времени сосны уступили место дубам с первой листвой, и лесная тропинка превратилась в дорогу. Хонус остановился.
– Мы разобьем лагерь здесь, – сказал он.
Яун с облегчением опустил рюкзак и потер больные плечи. Сарф снял сандалии, сел на землю, скрестив ноги, и закрыл глаза. Яун и раньше видел, как Хонус принимает такую позу, и это всегда вызывало у него беспокойство. Он знал, что, хотя Сарф был совершенно неподвижен, он бродил по царству мертвых. Яун содрогнулся при одной мысли об этом и отправился собирать хворост. Вернувшись, он с разочарованием обнаружил, что Хонус все еще находится в трансе, ведь только Сарф умел разжигать огонь. Яун закутался в плащ, чтобы уберечься от вечерней прохлады, и стал с нетерпением ждать окончания транса. В конце концов глаза Хонуса открылись.
– Что ты видел? – спросил Яун тихим голосом.
– Многие толпятся на Темном Пути. Там царит полная неразбериха.
– А что с нашими товарищами?
– Некоторые из их теней все еще путешествуют с нами, но не тот, кого я ищу, – ответил Хонус. Он взглянул на Яуна и добавил: – Аларик где-то рядом.
Кровь отхлынула от лица Яуна, и он с тревогой оглядел сумрачный лес.
– Он... он говорил с тобой?
– Я не могу говорить с мертвыми. Я могу только чувствовать их воспоминания.
– Что у него на уме? – спросил Яун.
– Его мучает сожаление, как обычно бывает с недавно убитыми.
– Что-нибудь еще? Думает ли он о битве?
– Он тоскует по ребенку с золотыми волосами, и больше ничего.
– И это все? – спросил Яун, почувствовав облегчение.
– Девочка была ему дорога.
– Я бы подумал, что он остановится на своей славе.
– Славе? – сказал Хонус, его голос был тверд от недоверия. – Мертвые не заботятся о славе. Темная тропа не звенит песнями.
Он взял в руки железо и кремень. Вскоре огонь уже пылал.
Яун наблюдал, как Хонус наливает в медный котелок немного воды и бросает горсть зерна, чтобы сварить кашу. После того как Хонус поставил ее вариться на огонь, Яун собрался с духом и заговорил.
– Когда Аларик умер, я освободился от своих обетов.
– Ты не хочешь оставаться оруженосцем? – спросил Хонус без удивления.
– Я отправился в путь на колеснице, ища славы.
– Славы? – Хонус усмехнулся. – Я думал, ты ищешь свою судьбу.
– Да, и это тоже, – ответил Яун. – А теперь я возвращаюсь, неся чужую ношу.
– Значит, ты все-таки нашел свою судьбу.
– Я не был рожден, чтобы нести ношу.
– Раньше ты, кажется, был готов нести её.
– Но теперь мы приближаемся к землям моего отца. Я графский сын. Я не хочу проявить неуважение...
– Я не буду путешествовать с ношей, – сказал Хонус. – Ты дал клятву.
– Но мне не нужно нести твою ношу, чтобы выполнить ее, – ответил Яун. Он достал из кармана кошелек и высыпал монеты на ладонь. – Мы уже близко к Дуркину.
– И к его воровскому рынку, – сказал Хонус. – И что?
– Мы можем отправиться туда завтра, – сказал Яун, казалось, не замечая презрения в голосе Хонуса. – Этого хватит, чтобы купить раба.
Хонус взглянул на медяки в руке Яуна.
– Но на лошадь не хватит.
– Это все, что у меня есть.
– Что за времена настали, – размышлял Хонус, – когда люди стоят дешевле лошадей?
– Так было уже давно.
– Но это не значит, что так и должно быть.
– Подобные чувства напоминают мне о твоем хозяине, – ответил Яун. – Но его святость не смогла его спасти.
По лицу Хонуса пробежала тень.
– Баланс действительно нарушен.
Яун с шумом опустил монеты обратно в кошелек.
– Ну... Что скажешь, Хонус?
– Скорее всего, ты узнаешь, что земли твоего отца не безопаснее, чем Лурвик. – Хонус покачал головой. – Но, возможно, нигде не безопасно.
– Я рискну. Я справлюсь.
Хонус бросил на Яуна пронизывающий взгляд, и молодой человек напрягся под его пристальным взглядом. Хонус видел больше, чем обычные люди, и в Яуне ему не нравилось то, что он видел. Но больше всего его беспокоило то, чего он не видел. Как он может не переживать из-за того, чему мы стали свидетелями? Однако Хонус нашел на лице Яуна только самодовольство. Сарф отпустил его взгляд.
– Хорошо, – сказал он. – Мы пойдем к Дуркину. Раб подойдет.
Напряжение покинуло лицо Яуна. Он склонил голову.
– Спасибо, Кармаматус.
Это выражение означало «возлюбленный Карм», и Хонус часто использовал его, обращаясь к своему хозяину. Из уст Яуна оно прозвучало неправильно.
– Не оскорбляй меня лестью, – ответил Хонус. – Я недостоин любви Карм.
5
На следующее утро Хонус и Яун покинули лес и отправились в путь по заброшенным фермам, заросшим сорняками и запутанным кустарником. Это был меланхоличный пейзаж, даже в весеннюю пору. Задолго до полудня вдали показался дым Дуркина. Яун остановился у дерева, чтобы снять шлем и сапоги. Затем он спрятал их в сумку. После этого он обмотал тряпкой рукоять меча, чтобы прикрыть драгоценности.