В день 23 марта 1917 года под завывающим ветром, на слякотном грязном снегу, прохожим на улицах выдавали билеты для входа на торжественные похороны на Марсовом поле. «Воззвание Комитета по похоронам жертв революции к жителям Петрограда:
Граждане Петрограда. 23 марта наш город, первый поднявший Знамя Великой Революции, передает земле трупы славной и вечной памяти борцов за свободу. Церемониал похорон жертв революции: 1. Место – Марсово поле. 2. День – 23 марта. 3. Прекращается всякая езда с 9 утра до 5 дня по линии Васильевский Остров – Петроградская – Выборгская сторона».
Новые имена. Жертвы стали героями, Санкт-Петербург – Петроградом, а Марсово поле, бывшее Потешным в ХVIII веке, – Площадью жертв революции. Военное поколение сменилось жертвенным поколением без покаяния. Площадь стала братским кладбищем советских и партийных работников до 1933 года. Так поле выросло в луг, площадь и кладбище. Сейчас Площадь революции снова зовется Марсовым полем, которое больше походит на Потешный луг. Там запускают воздушных змеев и фонарики желания, сидят с детьми на газонах и вдыхают по весне беззаботную сирень.
Вечные повороты истории проявляются в противостоянии. Известные вопросы: Чарли Чаплин или Бастер Китон, Платон или Аристотель, идеализм или материализм, Ахматова или Цветаева, Толстой или Достоевский, – терзают людей, которые мечтают о каморке со сверчком, а заведуют кафедрой химической энзимологии и переносят в перерывах между парами стеклянные пробирки в одной руке и зеленые яблоки в другой. У них ностальгия по Богу и собственному имени, которое снесло порывом ветра с постамента своей биографии и раскрошило ржавой крошкой, сменив эпистолярный жанр жизни жанром могильных эпитафий.
Имя «Зинаида» в переводе с древнегреческого обозначает «из рода Зевса». Бесславилась или прославлялась Зинаида Гиппиус, имеющая в своем творческом арсенале около 47 зафиксированных псевдонимов? Когда ее имя как ноу-мен (умопостигаемая реальность) стало феноменом (явленной и социальной реальностью)?
Одаренная такими «мужскими» качествами, как сверхпоследовательная отвлеченность мысли и необоримая сила воли, она поставила их выше пассивности и эмоциональности, якобы типичных для женского пола. Г. Адамович упомянул в книге «Из разговоров с З. Н. Гиппиус» случай, когда Мариэтта Шагинян приглашала Гиппиус на вечер женской поэзии. Зинаида Николаевна ответила отказом, кратко прокомментировав: «Простите, по половому признаку я не объединяюсь»[42].
«Неженскость» литературного стиля Гиппиус выражалась в концептуальности и логической точности речевых построений. Н. Н. Берберова отмечала в своих мемуарах: «Она (Гиппиус) искусственно выработала в себе две внешние черты: спокойствие и женственность. Внутри она не была спокойна. И она не была женщиной»[43].
Публичная манифестация упорядочена социальной нормой, которую назначают в качестве меры, мерки, марки, образца, правила. Это похоже на кафкианский Закон. Кафка писал о Вратах Закона: с самого начала человек включен в Закон. Закон не просто пленил взор человека, став социальным видением, он всегда смотрел на него. Человек до Закона – человек без отличительных свойств и особенностей. Различение, от-личение сущности от себя устанавливается в отношениях между абстрактной универсальностью и частным содержанием.
Гиппиус поражала свое окружение пронзительно острыми умозаключениями, а еще более – сознанием и культом своей исключительности. Она не отличала, а исключала. С удовольствием Зинаида Николаевна шокировала, или, как тогда говорили, эпатировала публику, появляясь одетой по-мужски экстравагантно: курточки, бантики, мальчик-паж, при этом густо белила и румянила лицо, как делали актрисы для сцены. Она часто фотографировалась с сигаретой в руках, курила много и охотно. Лицо приобретало вид маски, намеренно созданной искусственности.
Я Богом оскорблен навек.
За это я в Него не верю.
Я самый жалкий человек,
Перед всеми лицемерю.
«Я»[44]. 1901
В. Я. Брюсов в «Дневниках» отмечал в Гиппиус «обольстительную пикантность»: «Я причесываться не буду. Вы не рассердитесь?»[45] – могла обратиться она к гостю. Соединение рафаэлевской и врубелевской красоты во внешнем и внутреннем мире было востребовано художественными кругами того времени.
Перверсия субъекта проявляется в конститутивной (созидательной) расщепленности себя на множество имен. Установление идентичности через именование, формирование субъективности через десубъективацию. Каждое новое имя стирает старое, субъект обезличивается и примеряет новое имя, а с ним – новое лицо. Именование себя – субъективная сингулярность (совпадение с собой, своей субъективностью), определяющаяся через универсальную норму, которая и есть порядок, и называется порядком социальных отношений.
Личность упорядочивает себя, именует и говорит разными голосами по числу имен. Это попытка определения границ (околопредельность) своего сознания. «Бесстыдство таланта» – умение дойти до табуированной границы и заглянуть за нее, более того, рассказать об этом заглядывании, подглядывании. Поэтому многоименный всегда немного вуайерист – подглядывающий за пределы нормы.
Имя человека как реальность, раскрывающая и являющая его, иногда становится больше его самого. Именовать – значит творить. Творческая натура Гиппиус позволяет творить и множить себя в разных именах. В 1899–1901 году З. Гиппиус публиковала первые литературно-критические статьи в журнале «Мир искусства», подписывая их псевдонимами: Антон Крайний, Роман Аренский, Никита Вечер. 47 псевдонимов, как мы уже упомянули, создавали хор «Гиппиус».
Имя – пространство «между». Дж. Агамбен это пространство «между» соотносит с триединством Целое-Часть-Остаток[46]. Остаток определяется через избыточный элемент. Имя – остаток между нормой и лицом. Но именно псевдонимы дают возможность переизбыток личности оформить в социальную норму. Псевдоним – умение удержать колоссальное письмо, в котором личность может захлебнуться.
О, пусть будет то, чего не бывает,
Никогда не бывает:
Мне бледное небо чудес обещает,
Оно обещает.
«Песня». 1893
Разноголосье автора в стихах создает увертюру его творчества в литературе вообще, включая публицистику и критику. Если Имя Божие в имяславии – реальность, раскрывающая Божественное, то имя-псевдоним раскрывает способность литературы обернуться жизнью, живой жизнью, которая не делится на заранее отведенные социальным привычкам части, но застигает нас врасплох, как истинно целое.
Говорят, что книга талантливее автора. Книга и есть Целое, Частью которого выступает имя автора, а в Остатке – сам автор.
З. Н. Гиппиус была романтичной особой в период 1889–1903 годов:
Была жесткой:
Твой остов прям, твой облик жесток,
Шершавопыльный – сер гранит,
И каждый зыбкий перекресток
Тупым предательством дрожит.
«Петербург». 1909
Была откровенной:
Страшное, грубое, липкое, грязное,
Жестко тупое, всегда безобразное,
медленно рвущее, мелко нечестное,
скользкое, стыдное, низкое, тесное.
«Все кругом». 1904
Зинаида Николаевна Гиппиус говорила разными голосами и разными интонациями о литературе и символизме как новом направлении в искусстве, умножая собственную сущность, создавая хор и эхо сказанного вслух. В ситуации пограничного страха и отчаяния за судьбу России и за собственную судьбу она говорила только от лица собственного, оставив истории имя собственное. Имя Зинаиды Гиппиус.
В своих дневниках и письмах предстает Гиппиус как женщина от собственного имени. Мужское в публичном и женское в приватном. Казалось бы, мужское лицо Зинаиды Гиппиус только маска, прием. Но это слишком простой взгляд на ее сложную натуру. «Петербургские дневники», «Синяя» и «Черная» книги написаны Зинаидой Николаевной Гиппиус, а не Антоном Крайним. Она причисляла себя к представителям петербургской интеллигенции, в сложный исторический момент озадачившей себя бытием собственного голоса, необходимостью быть голосом события, а не привычкой отношения к событию.
Первую мировую войну Гиппиус приняла как унижение. По выводам А. А. Ермичёва, она занимала антивоенную позицию до конца жизни, начиная с Первой мировой войны: «…петроградцы категорически выступили против религиозного оправдания войны. Первое заседание военного сезона 24 октября А. А. Мейер и Д. С. Мережковский посвятили обличению “религиозной лжи мессианизма”, накрепко, по их мнению, связанного с империализмом, а на втором, 5 ноября, З. Н. Гиппиус в докладе “История в христианстве” провела резкую черту между христианством и войной. Все они исходили из бесспорного для всех христиан тезиса об абсолютной ценности личности, человеческой жизни»[47].
В работу Религиозно-философского общества, учрежденного в Петербурге в 1907 году, Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский погрузились сразу же после возвращения из Парижа в 1908 году. На заседаниях Религиозно-философского общества Зинаида Гиппиус выступала с докладами два раза. Первый раз, 16 (29) ноября 1910 года, она делала мемориальное сообщение «Слова Толстого», посвященное памяти писателя. 5 ноября 1914 года она прочитала доклад «История в христианстве», в котором анализировала отношение российской интеллигенции к Первой мировой войне. В ее выступлении А. А. Ермичёв подчеркивает[48] противопоставление войны и христианства и надежду на то, что идея ценности человеческой личности, бесспорная для всех христиан, постепенно получит все более широкое распространение.