Когда Высоцкий окончил курс и уехал в Петербург, Гоголь, скучая по нему, снова сдружился с Данилевским (который не всё время был в Нежинской гимназии высших наук, успев побывать в Московском университетском пансионе, но бросить его и опять вернуться в Нежин).
Высоцкий больше, чем кто бы то ни было другой, был вдохновителем, слушателем и, наверное, в какой-то мере и соавтором гоголевских комических импровизаций. Но обоих гимназистов «сроднила» и другая черта, на которую не обратили достаточного внимания биографы писателя. Говоря об общих интересах с Высоцким, Гоголь в том же письме прибавляет: «…вместе обдумывали план будущей нашей жизни». В 1825–1826 гг., когда в Гоголе совершалась глубокая внутренняя работа, Высоцкий находился в последнем классе. Это был первый выпуск в гимназии: через месяц-другой нескольким ее питомцам предстояло вступить в самостоятельную жизнь, что еще более обостряло интерес Гоголя к Высоцкому, да и ко всему его классу. Мысленно он ставил себя в положение старших, «проигрывал» применительно к себе ситуацию окончания гимназии и вступления на служебное поприще. Многое из сокровенных планов Гоголь открыл Высоцкому [25].
Совершенно по-особенному Гоголь сошёлся и с Прокоповичем. Эту дружбу они пронесут через всю жизнь. А завязал и укрепил её театр, тот самый театр, которым Гоголя заразил талантливый отец. И теперь всё больше и больше, хотя и не вполне осознано, а скорее интуитивно, Гоголь заражался театром, драматургия становилась настоящей страстью будущего автора «Ревизора» и «Женитьбы».
Один из гоголевских совоспитанников – Пащенко – вспоминал впоследствии: «На небольшой сцене лицеисты любили играть комические и драматические пьесы. Гоголь и Прокопович, задушевные между собой приятели, особенно заботились об этом и устраивали спектакли. Играли пьесы и готовые, сочиняли и сами лицеисты. Гоголь и Прокопович были главными авторами и исполнителями пьес. Гоголь любил преимущественно комические пьесы и брал роли стариков, а Прокопович – трагические. Вот однажды сочинили они пьесу из малороссийского быта, в которой немую роль дряхлого старика малоросса взялся сыграть Гоголь. Настал вечер спектакля, на который съехались многие родные лицеистов и посторонние. Пьеса состояла из двух действий. Гоголь должен был явиться во втором. Публика тогда еще не знала Гоголя, но мы хорошо знали и с нетерпением ожидали выхода его на сцену. Во втором действии представлена на сцене простая малороссийская хата и несколько обнаженных деревьев; вдали река и пожелтевший камыш. Возле хаты стоит скамеечка; на сцене никого нет. Вот является дряхлый старик в простом кожухе, в бараньей шапке и смазных сапогах. Опираясь на палку, он едва передвигается, доходит кряхтя до скамьи и садится. Сидит, трясется, кряхтит, хихикает и кашляет, да наконец захихикал и закашлял таким удушливым и сильным старческим кашлем, с неожиданным прибавлением, что вся публика грохнула и разразилась неудержимым смехом. А старик преспокойно поднялся со скамейки и поплелся со сцены, уморивши всех со смеху. Бежит за ширмы инспектор Белоусов: «Как же это ты, Гоголь? Что же это ты сделал?» – «А как же вы думаете сыграть натурально роль 80-летнего старика? Ведь у него, бедняги, все пружины расслабли, и винты уже не действуют, как следует». На такой веский аргумент инспектор и все мы расхохотались и более не спрашивали Гоголя. С этого вечера публика узнала и заинтересовалась Гоголем как замечательным комиком» [26].
В другой раз «Гоголь взялся сыграть роль дяди-старика, страшного скряги. В этой роли Гоголь практиковался более месяца, и главная задача для него состояла в том, чтобы нос сходился с подбородком. По целым часам просиживал он перед зеркалом и пригинал нос к подбородку, пока наконец не достиг желаемого. Сатирическую роль дяди-скряги сыграл он превосходно, морил публику смехом и доставил ей большое удовольствие. Все мы думали тогда, что Гоголь поступит на сцену, потому что у него был громадный сценический талант и все данные для игры на сцене: мимика, гримировка, переменный голос и полнейшее перерождение в роли, какие он играл. Думается, что Гоголь затмил бы и знаменитых комиков-артистов, если бы вступил на сцену» [27].
Немалой силой драматизма, как единодушно замечали потом все мемуаристы, явилось исполнение юным Гоголем трудной, но интересной роли трагического злодея Креона. Тема греческих страстей сумела тронуть нежинского школяра, и вот на сцене не было и тени комических стариков, представленных Гоголем в других спектаклях. Гоголь обладал редким даром перевоплощения и тонкого понимания образов, которые изучал в процессе учёбы, в процессе театральных опытов, а потом и в процессе творчества своего, открывшего перед нами новый, удивительный мир.
Из тех друзей Гоголя, с которыми он сохранит тёплые отношения на долгие годы, нельзя обойти вниманием и Константина Михайловича Базили (1809–1884), в будущем известного дипломата и писателя, он родился в греческой семье, проживавшей в Константинополе; на его глазах в 1821 г. был учинен кровавый погром греческой общины, в ходе которой турками был повешен «вселенский» патриарх Григорий V; мальчику же вместе с семьей чудом удалось спастись, спрятавшись в трюме корабля, среди тюков и иной поклажи. Впоследствии, когда Россия заботливо приютила греческих беженцев, Константин рассказывал обо всех этих событиях товарищам по гимназии, в том числе и Гоголю. Вначале Базили проживал в Одессе; потом в возрасте 12 лет вместе с другими спасшимися греческими мальчиками был принят в Нежинскую гимназию на казённый счет. К этому времени он уже получил хорошее образование, изучая дома, а затем в Одессе древнегреческую литературу и владея с детских лет французским языком. Но по-русски он не знал «ни полслова». Однако, как вспоминает его одноклассник И. Халчинский, «воля преодолела трудность и, к удивлению всех, через год Базили вдруг заговорил по-русски…» [28]. Еще через какое-то время Базили почувствовал потребность не только говорить, но и сочинять по-русски, и вот мы встречаем его у Редкина среди «постоянных посетителей» литературных вечеров. Больше того, есть сведения, что Базили вместе с Гоголем стал выпускать еще свой журнал – уже упоминавшуюся «Северную зарю». Название выдает явную ориентацию на петербургскую журналистику [29].
Здание Гимназии высших наук в Нежине
Большинство воспоминаний сверстников Гоголя, бывших свидетелями его взросления, как и взрослых, имевших возможность наблюдать за детством будущего писателя, дают ему характеристики человека разностороннего, интересного и хотя, конечно же, со странностями, но в целом представляющего собой цельную, самобытную личность и, что важно, общительного человека, склонного к участию и помощи ближнему. Известен, к примеру, случай, когда подросток Гоголь проявил поистине зрелое благородство, сумев разобраться в сложной ситуации, которая сложилась после начала травли одного из преподавателей гимназии, заподозренного в вольнодумстве. Иные гимназисты проявили слабину и «дали показания» против своего преподавателя (на самом-то деле преданного профессии и стране, к тому же старавшегося дать воспитанникам истинные зёрна гуманизма). А юный Никоша держался твёрдо и на подлость не пошёл, встав на защиту молодого преподавателя. Таким же было и его отношение к товарищам.
Однако в гоголеведении подчас встречаются некие факты и воспоминания, которые призваны выставить Гоголя чем-то вроде гадкого утёнка, ущербного чудака, которого трудно понять по причине его отчуждённости от людей и от мира, а также явной ненормальности. «Таинственный карла» – так будто бы сказал Саша Данилевский (если верить биографу), характеризуя подростковые странности Гоголя.
Некоторые исследователи биографии Гоголя совершенно искренне считают, что талантливый человек, а уж тем более наделённый таким незаурядным даром, просто не мог не быть отчуждённым и не понятым окружающими. Но тут какое дело. С одной стороны, чудаком-то Гоголь, конечно же, являлся, и, собственно говоря, некоторая степень отчуждённости тоже имела место, поскольку, как совершенно очевидно (особенно нам, потомкам), душевная организация Гоголя и свойства его личности выходили из ряда вон, и потому обычным-то ребёнком он просто не мог быть, и тут даже объяснять ничего не надо. Но с другой стороны, на то он и Гоголь, что в нём было соединено много противоположностей и удивительных особенностей, и потому Гоголь-подросток одновременно являлся общительным, но скрытно-таинственным, обидчивым, но великодушным, странным, но притягательным, одиноким, но окруженным друзьями и приятелями.
Гоголь – это человек-оксюморон, то есть обыкновенное чудо – соединение противоположностей, которые в любом другом случае были бы несовместимы, а здесь сыграли удивительно-замысловатую симфонию. И поэтому когда говорят, что Гоголь в детстве и юности был общительным, добрым, искромётным оригиналом, окружённым друзьями, то, пожалуй, и не лгут, но если кто-то скажет, что Гоголь был закрыт, даже замкнут, одинок и отчуждён – это тоже будет правдой. Другой вопрос – насколько это будет являться правдой? А это важно. Но процент правды никто нам не высчитает.
К тому же ко всему, если говорить откровенно об источниках характеристик Гоголя-подростка, занудой и гадким утёнком его аттестовал не раз упомянутый Саша Данилевский после того, как спустя время его отношения с Гоголем оказались испорченными. Гоголь и Данилевский долгие годы дружили, но после тридцатилетнего возраста стали постепенно расходиться, а в конце концов их разделила стена непонимания (Данилевский уверил себя в том, что Гоголь слишком вознёсся, принявшись всех поучать и надевать тогу духовного наставника). Факт этого расхождения, едва ли не конфликта Александра Семёновича с Николаем Васильевичем, к сожалению, повлиял на последующие воспоминания Данилевского о Гоголе, в том числе о детских годах Гоголя, когда у Саши с Никошей отношения были на самом-то деле совсем иными, чем в зрелости. И когда Александр Семёнович рассказывал гоголевскому биог