В сгущающихся сумерках Фрэнки не видела и половины того, что находилось вокруг: ряды бараков, большое деревянное здание столовой, туалеты для медсестер, часовня, полукруглые ангары с эмблемой госпиталя, едва различимой при таком освещении.
Пройдя между ангарами, они оказались на открытой площадке — небольшом клочке красной земли, окруженном темными постройками. Было очевидно, что их соорудили на скорую руку. Где-то неподалеку было Южно-Китайское море — достаточно близко, чтобы различать шум волн.
В тусклом свете фонарей виднелись кольца колючей проволоки, протянутой по периметру лагеря. А вот и вход в бункер, укрепленный мешками с песком, сверху на деревянной балке надпись: «Офицерский клуб». Вместо двери — занавеска из маленьких разноцветных бусин.
Они зашли внутрь. Бусины тихо застучали.
Помещение оказалось больше, чем выглядело снаружи. У дальней стенки тянулась барная стойка из фанеры, вдоль нее стояли высокие стулья. Бармен деловито разливал напитки. Молодая вьетнамка в свободных штанах и длинной тунике бегала с подносом от стола к столу. Около музыкального проигрывателя лежали груды магнитофонных бобин. Из огромных динамиков гремела песня «Как перекати-поле»[8], людям приходилось кричать, чтобы услышать друг друга. Трое парней играли в дартс.
В воздухе висел сигаретный дым, от которого у Фрэнки вскоре защипало глаза.
В клубе было полно народу, мужчины и несколько женщин сидели за столиками или просто привалились к стенам. Какой-то парень вообще стоял на голове, скрестив голые ноги. Почти все курили и пили.
Песня закончилась, и стало тихо. До Фрэнки донеслись обрывки разговора, смех и чей-то возглас: «Любовью здесь и не пахнет».
Этель захлопала, чтобы привлечь внимание.
— Эй, ребята! Это Фрэнки Макграт. Она из… — Этель повернулась к ней: — А откуда ты?
— Из Калифорнии.
— Из солнечной Калифорнии! — Этель подтолкнула Фрэнки вперед, представляя ее остальным.
Около бара сидела Пэтти, она курила и играла в карты с капитаном. Она обернулась, с улыбкой помахала рукой.
Кто-то поменял бобину на магнитофоне. Заиграла песня «Девочки из Калифорнии»[9].
Все захлопали, кое-кто крикнул:
— Добро пожаловать, Фрэнки!
Кто-то обхватил ее за талию и повел танцевать.
Это был высокий и худой привлекательный мужчина в белой футболке и потертых джинсах. Светлые, песочного цвета волосы были аккуратно подстрижены согласно уставу, но ухмылка и косяк во рту давали понять, что он из тех парней, от которых папа велел держаться подальше. Как и вообще от всех мужчин на фронте. («Военные холостяки, Фрэнки, это женатые мужчины, которые думают, что под взрывами бомб в постель можно затащить кого угодно. Не ступай на эту дорожку. Не опозорь нас».)
Он выдохнул сладкий дым и протянул ей косяк:
— Хочешь затянуться?
Фрэнки удивленно уставилась на него. Ей не первый раз предлагали марихуану (она ведь училась в колледже, пусть и католическом), но это же Вьетнам. Война. Опасное время. Она не курила в женском колледже Сан-Диего и уж конечно не будет курить здесь.
— Нет, спасибо. Но я бы взяла…
До того, как она успела сказать кока-колу, над клубом прогремел взрыв. Стены задрожали, с потолка посыпалась пыль, какой-то ящик свалился с полки, кто-то крикнул: «Не сейчас, чарли, я же пью…»
Еще один взрыв. Сквозь занавеску из бус пробивался красный свет.
По всему лагерю разнесся сигнал воздушной тревоги. Из громкоговорителя раздавалось: «Внимание, всем найти укрытие. Уровень опасности красный. Мы под ракетным обстрелом. Повторяю, уровень красный. Найдите укрытие».
Ракетный обстрел?
Снова взрыв. Еще ближе. Бусины на шторах дрожали.
Фрэнки вырвалась из рук мужчины — кем бы он ни был — и бросилась к выходу.
Он схватил ее и потянул назад.
Ею овладел страх, она закричала и попыталась вырваться. Он притянул ее ближе. Кто-то прибавил громкость на магнитофоне, с потолка сыпались пыль и грязь.
— Ты в безопасности, Макграт, — прошептал он ей в ухо. Она чувствовала его дыхание на своей шее. — Насколько это возможно в этой проклятой стране. Дыши. Я держу.
Фрэнки слышала грохот взрывов, чувствовала, как земля дрожит под ногами.
Она вздрагивала от каждого звука. Боже. Что я наделала? Она подумала о Финли.
С сожалением сообщаем…
Никаких останков.
— Я держу тебя, — сказал он снова, когда ее дыхание участилось, и обнял еще крепче. — Не переживай.
Снова завыла сирена.
Она почувствовала, как его руки ослабили хватку.
— Кажется, все, — сказал он.
Тут раздался еще один взрыв, и он засмеялся:
— А это мы. Возвращаем должок.
Она подняла глаза, ей было стыдно. Что она за солдат? Стоит здесь, трясется, готова расплакаться в первый же день.
— Но… укрытие… разве нам не нужно…
— Разве можно портить вечеринку в день прибытия из-за какого-то там обстрела? Я Джейми Каллахан. Костолом. Из Джексон-Хоул. Просто смотри на меня, Макграт. Отбрось все остальное.
Она пыталась сосредоточиться на дыхании, на его словах, его голубых глазах, пыталась держаться спокойно.
— Вы врач? — выдавила она.
Он улыбнулся, и она поняла, что он молод — по крайней мере, не слишком стар. На вид ему было лет тридцать.
— Ага. Пятое отделение. Хирургия. — Он наклонился к ней: — Может, будем работать вместе…
Она услышала его тихий, возбужденный голос, почувствовала запах алкоголя и марихуаны в его дыхании, и вдруг странный перевернутый мир стал ей знаком и понятен — врач пристает к медсестре.
— Мой отец предупреждал о таких, как вы.
Взрывы прекратились.
— Ну вот и все, — сказал он с улыбкой. Но что-то в этой улыбке было не так, будто он и сам испугался.
Кто-то снова прибавил громкость. «Эти сапожки созданы для ходьбы»[10].
Все стали подпевать, разбиваться на пары и танцевать.
Вот так запросто. Праздник снова был в самом разгаре, люди курили, пили и смеялись, как будто никто только что не сбрасывал на них бомбы.
— Как насчет виски, девочка из Калифорнии? — Джейми улыбнулся.
Фрэнки не сразу смогла ответить.
— Я… не знаю… — Ей исполнилось двадцать один уже несколько месяцев назад, но она ни разу не пила крепкий алкоголь.
Джейми наклонился к ней:
— Дрожь как рукой снимет.
— Правда? — с сомнением спросила Фрэнки.
Он с грустью посмотрел на нее.
— На сегодня — да.
Глава шестая
На следующее утро, когда Фрэнки проснулась, она не сразу поняла, где находится.
Но тут в нос ударил запах — рыба, дерьмо, гниющие овощи. А еще жара. Пот тек ручьем. От простыней исходил неприятный кислый запах.
Она была в своем душном бараке — она была во Вьетнаме. Голова трещала от боли.
Фрэнки села, свесив ноги с кровати.
Ей показалось, что ее сейчас вырвет.
Вчера вечером она выпила две стопки виски.
Две стопки…
И совсем ничего не съела.
Последнее, что она помнила, было то, как она танцевала с Этель под «Понедельник, понедельник»[11]. Кажется, в какой-то момент шорты все-таки упали прямо на новые блестящие ботинки. Так она это помнила. Кто-то рядом тогда сказал: «Отличные ножки, Фрэнк!» Вроде бы это была Этель. Она громко смеялась, пока Фрэнки натягивала шорты.
Боже. Не самый лучший способ произвести хорошее впечатление.
Где Барб и Этель?
Ей было дурно, а еще ужасно хотелось пить. Она причесала короткие волосы и огляделась. На грязном деревянном полу сидела огромная серая крыса. В розовых тоненьких лапках она держала надкушенную шоколадку. Заметив взгляд Фрэнки, крыса перестала жевать и выпучила черные глаза-бусинки в ответ.
Еще вчера Фрэнки наверняка запустила бы в крысу чем-то тяжелым. Но сегодня сил на это не было.
Она встала и, не обращая внимания на крысу, которая не обращала внимания на нее, натянула оливково-зеленую форму, брюки она, как полагается, заправила в начищенные до блеска ботинки.
Крыса протрусила мимо и скрылась за комодом.
— Ладно, — сказала себе Фрэнки, стоя в душной комнате. — Ты сможешь.
Ей нужно было что-то съесть, выхлебать целое море воды и приступить к службе. Теперь она будет пить только из специальных мешков и не забудет про таблетки от малярии и диареи.
Выйдя из барака, она впервые увидела, что лагерь представляет собой большой комплекс построек на клочке ярко-красной земли. Деревьев тут не было, зато хватало разномастных строений — домики, палатки и бараки. Полукруглые ангары, где размещали раненых, походили на гигантские консервные банки, которые разрезали вдоль и воткнули в землю, а у входа навалили мешки с песком.
Фрэнки шагала по главной улице городка, с одной стороны тянулась крытая площадка, а с другой — длинные ряды зданий. Она прошла мимо мужских казарм, мимо аптеки и маленькой церкви, мимо штаба Красного Креста и магазина. Дорога упиралась прямо в высокую водонапорную башню, под которой находилась сцена. Сейчас там никого не было.
Перпендикулярно сцене располагалась столовая. Фрэнки остановилась перед открытой дверью длинного деревянного строения. Столовая была разделена на две части, одна — для офицеров, другая — для солдат.
Она подошла к столу с хлебом, кексами, бадьей арахисовой пасты и баночкой масла. Налила себе кофе и залпом выпила, надеясь, что это спасет от головной боли. Осушив первую чашку, намазала кусочек хлеба арахисовой пастой и запила это восемью унциями молока.
Ее тут же затошнило, и она кинулась в уборную, но, успев преодолеть лишь половину пути, согнулась пополам рядом с магазином.
Когда в желудке ничего не осталось, она вернулась на дорогу и побрела к кабинету майора Венди Голдштейн. Главная медсестра в выцветшей, отглаженной форме сидела за столом, зарывшись в кучу бумаг.