– У тебя… – задумалась я, – дела были.
– Ма-а-ма-а! Дед Мороз подарил мне большую куклу LOL! И тут записка…
– Да ты что?! Это классная игрушка?
– Ма-ам, ты чё! Это самая классная игрушка. Такой у меня не было как раз. А я хотела!
– А что в записке? Прочитай.
– Дорогая Адия. Спасибо за письмо, я очень рад, что ты научилась писать и читать. Я нашел твоего папу, – дочь прервалась и посмотрела на меня долгим взглядом. – Он немного заблудился, пока искал дорогу к тебе. Твой папа с нетерпением ждет встречи, чтобы сказать, как сильно любит тебя. В субботу приходи с мамой в кафе «Көктем». Дедушка Мороз, – запинаясь, жадно дочитала дочь.
И расплакалась.
Я уже минут сорок убиралась на кухне, постоянно зависая то над струей воды из-под крана, то над столом – с тряпкой в руках. Воспоминания калейдоскопом крутились в голове.
У нас с отцом Адеки не было свадьбы: лишь ужин с родителями. Я думала, так правильно, ведь со стороны жениха пришла бы только мать, а с моей – орда родственников. Приятно ли это было бы Марлену? Вряд ли.
Зато мы поехали в долгое свадебное путешествие по Европе. Целовались по-европейски, не стесняясь, посреди улиц, фотографировались у каждой скамейки, у каждого здания, ели вкусные и не очень блюда, хохотали на нудистском пляже, напиваясь до куража, и ночью голышом плавали в Средиземном море.
Как только мы вернулись домой, меня начало тошнить. Врач утверждал, что всему виной шесть недель беременности, я же была уверена, что дело в беснующейся от ревности свекрови, у которой мы поселились.
Но как такового совместного проживания не было: мы с Марленом пропадали на работе до позднего вечера и ужинали в кафе. Я не стала домашней невесткой. Наверное, это и не нравилось свекрови. К тому же беременность и постоянное желание спать и чуть что бежать к унитазу не делали меня прилежной хранительницей очага.
В один из таких дней, когда токсикоз измотал вконец, я отпросилась с работы домой. Собиралась завернуться в одеяло и посмотреть какой-нибудь фильм, пока не было домочадцев.
Я улеглась на кровать, захватив с собой тарелку с виноградом и ноутбук мужа. Едва открыла компьютер, как запищал от уведомлений скайп. Внутри все сжалось. Я знала, от кого пришли сообщения.
Оказалось, что переписку со своей первой любовью Марлен вел годами: и когда мы ездили в Европу, и когда я училась в США, и когда Марлен делал мне предложение. Кстати, тогда он пытался быть честным и даже написал ей: «Сегодня сделал Дарие предложение. Все кончено». Через неделю она прислала как ни в чем не бывало: «Что делаешь, мопсик?»
Когда домой пришла свекровь, я притворилась спящей. Не стала выходить и когда Марлен вернулся с работы. Он появился в спальне под ворчание матери, что его любимой жене не хватает воспитания. Я сидела с его ноутбуком на коленях.
– Что-то случилось? – осторожно поинтересовался муж.
– Я прочла твой скайп, – отрешенно ответила я.
– Это просто переписка, – сказал он и начал заламывать пальцы – верный признак волнения.
– «Ты знаешь мои чувства, Айжана, мы все придумаем». Знаешь, какая дата стоит? – с усмешкой процедила я. – Три года, как мы встречались!
– Дария, тебе не стоит нервничать…
– «Мы ждем ребенка, что-то все так быстро случилось», – продолжила я вытаскивать из себя эти ножи. – «Все так быстро»? То есть некстати?
– Ты себя накручиваешь…
– Марлен, побойся бога, почему накручиваю? Я цитирую тебя. Зачем, скажи мне, зачем ты женился на мне? Если ты любишь все еще ее? Зачем переписываешься? Каждый день! Да мы с тобой столько не разговариваем, сколько ты с ней. Как я ненавижу эту проститутку! Чего ей не хватает. Я не могу дышать… – Воздуха в легких становилось все меньше и меньше, и я поняла, что сейчас упаду в обморок.
Марлен подбежал ко мне. Секунду-другую не решался прикоснуться, а затем прижал к себе так сильно, будто боялся, что я растворюсь. И быстро-быстро зашептал:
– Прости, пожалуйста, прости, любимая… я оступился… это стало, как привычка… просто рассказываем, что случилось, или делимся переживаниями… это только переписка, мы не встречались ни разу, я никогда не изменял, женился на тебе, потому что ты – моя любовь, у нас будет много детей…
Я заплакала.
И, взяв с Марлена слово, что больше никогда и ни за что он не напишет Айжан, заснула крепким сном.
Мне кажется, так я защищала от разрушения себя и мир моего восьминедельного малыша.
Мы с Марленом развелись спустя несколько месяцев после того разговора. Он действительно больше никогда не писал Айжан. Но я не смогла отпустить происшедшее, как и его мать не перестала ревновать сына. Однажды свекровь даже поставила ультиматум «мать или жена», и он выбрал… мать, подмигнув мне. Так же, подмигнув, он помог собрать вещи и перевез к брату Марату, горячо обещая забрать, как только мать сменит гнев на милость или переживет климакс.
Марлен так за мной и не приехал. Мы увиделись с ним только через три месяца, когда он прилетел на роды в другой город, куда я перебралась к родителям.
В предполагаемый день родов, двадцать шестого сентября, он негодовал, что я заманила его хитростью. Роды не случились. На следующий день тоже. Помню, как предложила подольше ходить пешком, чтобы ускорить процесс. Это были замечательные, живительные для моей израненной души два дня: мы гуляли в центральном парке, по осенним аллеям, ели мороженое, смеялись. Его мама звонила как сумасшедшая, он молча отклонял звонки, а я радовалась: «Может, у дочки все же будут счастливые мама с папой? Нормальная семья?» Но вечером он сообщил: «Я взял обратный билет. Если завтра не родишь, ну, я не знаю… я уезжаю».
Я думала, что задохнусь, что больнее уже быть не может. Опять были слезы за закрытой дверью, опять угрюмые родители, опять тяжелое молчание дома.
Наплакавшись, я встала с постели и начала наматывать круги вокруг кровати. Гладила живот и шепотом умоляла дочь появиться на свет, чтобы папа, увидев ребенка, не смог нас оставить. Тогда-то я и почувствовала первые схватки. Роды, как у любой первородки, прошли тяжело, но я чувствовала себя счастливой-счастливой. Меня прикатили из родзала в палату, где с дочкой в руках уже сидел Марлен. Улыбался, вглядывался в ее глаза, еще покрытые пеленой.
– Ты думал над именем? – спросила я, любуясь ими обоими.
– Да. А какое ты придумала?
– Может, Мария? Типа Марлен и Дария?
– Как-то по-славянски.
– Сказал Марлен, – усмехнулась я в ответ.
– Еще придумаем, – сказал он спокойно, подарив маленькую надежду на будущее… и уехал.
Придумал имя мой папа. Я написала Марлену об этом в сообщении. Он ответил чем-то вроде смайлика «класс», и больше я о нем не слышала, пока однажды, спустя пять лет, не раздался телефонный звонок. Марлен решил поздравить Адию с днем рождения. Вот так, без предупредительного выстрела. Сказал, что, после того как стал отцом двух сыновей, понял – он хочет быть папой и для Адии.
Адия тоже хотела иметь папу… когда ей исполнилось четыре, говорила об этом чаще обычного.
Когда доча была совсем малышкой, она спросила, почему мой брат, ее дядя Марат, может быть папой двоюродного братика Алана, а ее – нет… Помню, как проревела всю ночь.
Как-то во время ужина дочка сказала, что девочки со двора не верят, что у нее есть отец. «Я хочу пошутить, что дядя Марат – мой папа. А то девочки ждут не дождутся, когда придет мой настоящий папа…» Я не знала, что ответить, и велела есть молча.
И вот через шесть лет после рождения дочки должна была состояться ее встреча с отцом.
– Адия, сегодня посидишь с няней, мне надо вечером на работу, – сказала я, забрав ее из садика.
Она промолчала.
– Слышишь? – повторила я.
– А мы завтра идем к папе? – осторожно, боясь отказа, спросила она.
– Да, я тебе говорю про сегодня. Сегодня у меня много работы, – раздраженно ответила я. Я не хотела, чтобы мой ребенок придавал важность предстоящей встрече, а потом, если отец пропадет вновь, страдал. Глупое желание раненой материнской души.
– Хм-м-м, – только и выдал мой испуганный птенчик, не поворачиваясь ко мне и глядя в окно автомобиля.
Я вернулась к полуночи. Отпустив няню, пила чай и через открытую дверь наблюдала, как Адека с выражением крайней озабоченности на лице запихивает в рюкзак кукол, блестящий блокнот, помаду и прочее нажитое к своим шести годам.
«Хочет показать отцу», – подумала я.
Потом устало направилась в спальню, попутно крикнула дочери: «Давай спать!»
Скинула покрывало на пол, начала взбивать подушку, чтобы выбить и тревожащие мысли из головы, пока не заметила, что дочь стоит у порога нашей спальни.
– Мам, как думаешь, а в этом платье я понравлюсь папе?
Словно кто-то тяжелой мохнатой лапой надавил мне на сердце… или треснул по ушам. Я на секунду даже оглохла от ее страха быть отвергнутой отцом.
В субботу утром миру явился наилучший вариант Адии, о котором я даже не догадывалась. Дочь с утра почистила зубы, не заплевав все вокруг, кое-как застелила нашу общую кровать. Едва я скрылась в дверях уборной, наворотила дел с оладьями, за неимением обычного молока потратив мое дорогое миндальное. Сделала ответный комплимент на мою похвалу «Очень вкусные оладьи, спасибо, жаным» – «Мам, я хочу готовить так же вкусно, как ты, когда вырасту». Зачем-то я решила поддержать этот разговор и спросила: «А что из того, что я готовлю, тебе больше всего нравится?» – «Сосиски и пельмени», – уверенно заявила она о паре полуфабрикатов в моем кулинарном арсенале.
Стоит ли говорить, что она даже протерла сапоги? Кончиком своего шарфа. Я тоже долго возилась у платяного шкафа. Что надеть, чтобы он понял, кем я стала? Чтобы знал, что я успешная красивая женщина, которая совсем не сломалась, не потерялась, не поблекла, что я стройнее его дуры и не раздавлена всмятку… не такая, какой он видел меня в последний раз в роддоме. Я надела узкие бежевые джинсы с водолазкой того же оттенка и новые высокие сапоги от «Луи Виттон». «Распустить или собрать в хвост?» – спросила я у отражения и сама же ответила: «В хвост. Не очаровывать иду». Накинув длинное кашемировое пальто, вышла за дочерью, которая от нетерпения уже раза два сгоняла на улицу.